Скачать

Военная трилогия Куприна как роман воспитания

Военная тема в творчестве Куприна занимает важное место. Именно с разработкой этой темы в значительной степени связаны индивидуальная окраска таланта писателя, то новое, что внесено им в русскую литературу. Художник многообразного жизненного опыта, Куприн особенно глубоко изучил армейскую среду, в которой провел четырнадцать лет, открыл перед нами мало исследованную литературой область русской жизни, впервые с таким художественным мастерством и так детально показал офицерскую среду. И нужно было очень хорошо знать все закоулки армейской жизни, побывать во всех кругах ада царской казармы, чтобы создать широкое и достоверное изображение царской армии - теме, которой Куприн посвятил много творческого труда. Это в большинстве своем рассказы, но есть и более крупные произведения: повести, роман. Однако из всех произведений, объединенных этой тематикой, по нашему мнению, особенно выделяются повести «Кадеты», «Поединок» и роман «Юнкера». В них Куприн не просто изображает картину нравов, полкового быта, а пытается выявить социальные истоки сложившейся в армии обстановки. Он показывает глубинные причины духовного кризиса русского офицерства_5/ большая часть которых - следствие процесса воспитания в кадетских корпусах и юнкерских училищах.

Исходя их этого, мы сочли возможным объединить «Кадеты», «Поединок» и «Юнкера» в трилогию, хотя заранее предвидим ряд возражений против такой сюжетно-жанровой классификации триптиха.

Во-первых, сам автор эти произведения в трилогию не объединил и никогда не пытался этого сделать.

Во-вторых, в произведениях, включенных в трилогию, действует обычно один и тот же главный герой. В «Кадетах», «Юнкерах» и «Поединке» - разные герои: Миша Буланин, Алексей Александров, Юрий Ромашов. Но, несмотря на разные имена, перед нами единый герой, с которым связан процесс воспитания и становления русского офицера.

В-третьих, эти произведения разностильны, а роман «Юнкера» еще и не закончен с точки зрения сюжетного развития (не завершена линия Александров - Зина Белышева).

В-четвертых, произведения написаны не в том хронологическом порядке, в каком мы объединили их в трилогию («Кадеты», «Юнкера», «Поединок»). «Кадеты» написаны в 1900 году, «Поединок» - в 1905 году, работа над «Юнкерами» шла пять лет - с 1927 по 1932 год.

И, наконец, эти произведения отражают разное мировоззрение писателя, которое с годами изменилось. И если «Кадеты» и «Поединок» (первое и последнее произведение нашей трилогии) отражают взгляд на мир Куприна-реалиста, то в «Юнкерах» уже заметна романтическая идеализация юности пожилым человеком.

Мы сознательно нарушили хронологию анализа произведений, выстраивая ее по принципу отражения процесса роста и становления человеческой личности, а, следовательно, считаем второстепенными выше перечисленные противоречия, так как объединяем эти произведения в трилогию по наличию в них признаков романа воспитания.

Здесь мы идем вслед за М.М. Бахтиным, классифицировавшим романы по принципу построения образа и выделившим четыре типа романа: роман странствий, роман биографический, роман испытаний и роман воспитания.¹ Причем последний - самый молодой из этих типов, он сложился в эпоху Просвещения. Считают, что первым романом воспитания было произведение Х.М. Виланда «Агатон». Одним из теоретиков этого вида романа стал Ж.-Ж. Руссо, который полагал, что персонаж не должен всегда читателю - в совершенно готовом виде, а должен быть дан писателем в развитии: «Мои молодые герои очень милы, но, чтобы их полюбить тридцатилетними, надо их знать в двадцать лет. Надо прожить с ними долго, чтобы привязаться к ним; и лишь, когда оплачешь их ошибки - оценишь их добродетели»².

Мы не будем углубляться в историю романа воспитания, о которой можно прочитать в работах многих исследователей, таких как Диалектова А.В.³, Сулейманов А.А.⁴, Мудесити М.П.⁵, а остановимся лишь на его теоретико-литературных основах, выделенных Бахтиным.⁶

Главный признак романа воспитания - образ становящегося человека, то есть герой, его характер - величина переменная, а не постоянная (в отличие от трех других типов романа), и она приобретает сюжетное значение.

Но роман воспитания внутренне неоднороден. М.М. Бахтин выделяет пять подтипов:

1. Чисто возрастной тип, с циклическим развитием характера, то есть повторяющимся в каждой жизни

2. Типически повторяющийся - путь становления человека от юношеского идеализма к зрелой трезвости и практицизму.

3. Биографический тип - становление происходит в биографическом времени и является результатом всей деятельности человека.

4. Дидактико-педагогический роман: в основе его - педагогическая идея, его признак - морализм.

5. Реалистический тип (самый существенный) - становление человека не на неподвижном фоне мира (как в четырех других), а становление вместе с миром. Человек уже не внутри эпохи, а «на рубеже двух эпох... Переход совершается в нем и через него. Он принужден становиться новым, небывалым еще типом человека... В таком романе во весь рост встанут проблемы деятельности и возможности человека, свободы и необходимости, и проблема творческой инициативности; образ становящегося человека начинает преодолевать здесь свой приватный характер, и выходит... в сферу исторического бытия».⁷ С этим подтипом тесно связано понятие среды, которая влияет на формирование характера человека и в противоречие с которой человек часто вступает.

Каждый из этих подтипов в чистом виде практически не встречается. С нашей точки зрения, трилогия Куприна более всего близка к пятому подтипу, хотя включает в себя и некоторые черты второго (Ромашов в «Поединке» проходит путь от идеализма к трезвому реалистическому восприятию жизни).

Кроме того, обобщив исследования М.П. Мудетиси⁸ , мы выделили еще несколько признаков, характерных для романа воспитания в целом:

1. Героем такого романа часто избирается «средний человек, однако за его внешней наивностью, заурядностью скрывается колоссальное богатство человеческой натуры, огромные потенциальные возможности полезной жизнедеятельности, преданного и разумного служения обществу»⁹.

2. Герою свойственно самоуглубление, вживание в природу, вчувствование в искусство, погруженность в любовное томление.

3. Это обычно герой-искатель (искатель правды, искатель смысла жизни).

4. Часто расхождение между природой человека и его воспитанием, средой, в которой он живет и действует, и даже конфликт с «миром».

5. В романе воспитания обычно есть герои, направляющие воспитательный процесс главного персонажа. Они стараются предупредить их ошибки и ведут героев по пути познания (как, например, Назанский в «Поединке»).

6. Хроникальный сюжет, воспроизводящий в хронологической последовательности многообразные события.

7. Психологизм, интерес к душевной жизни героев - неотъемлемый признак этого вида романа.

8. Роман воспитания часто обретает глубокий политический смысл. Все перечисленные признаки проявляются в произведениях, объединенных нами в трилогию, в той или иной степени.

Таким образом, эта трилогия - предмет нашего исследования - имеет вполне характерные, достаточно стройные и логичные признаки романа воспитания.

Цель работы - рассмотреть эти признаки по ходу анализа каждой из частей, дабы подтвердить правомерность выдвинутых нами доводов.

Приступая к исследованию трилогии Куприна, мы также ставили перед собой и ряд более конкретных задач:

- проанализировать жизненные истоки военной темы в творчестве писателя;

- выявить результат, какой дают годы обучения в военных учебных заведениях, и причины, обусловливающие его;

- на примере произведений, представленных в трилогии, выяснить изменения в мировоззрении Куприна;

- ответить на вопрос, с чем связана неудовлетворенность автора «Кадетами», «Юнкерами» и «Поединком», и какую оценку они получили у критики;

- и, наконец, попытаться понять, в чем сила художественного мастерства писателя, то есть рассмотреть особенности творчества Куприна, которые сделали его уникальным явлением литературы, эстетические принципы, своеобразие стилистики и языка созданных им произведений.

Глава 1. «Кадеты» - заря становления человеческой

личности

«Кадеты» - первое произведение, условно включенное нами в трилогию. Эта повесть менее всего исследована в литературном наследии Куприна. Критики посвящают ей от силы страницу, как это сделал Ф.И. Кулешов в своем двухтомнике «творческий путь А.И. Куприна»¹⁰.

А эта повесть открывает трилогию не только по времени написания, но и по тому факту, что в ней показан начальный этап воспитания, формирования будущего офицера.

Как и все произведения А.И. Куприна, «Кадеты» написаны на автобиографическом материале, в них нашли отражение факты из жизни самого автора, первые впечатления об обучении и воспитании кадета, полученные им в корпусе. Десятилетним мальчиком в августе 1880 года Куприн стал воспитанником второй Московской военной гимназии, которую вскоре преобразовали в кадетский корпус. О том, как его воспитывали, и чему он научился за восьмилетний срок пребывания в этом учебном заведении, писатель и поведал в повести «На переломе» («Кадеты»). «Те, кто читал мою повесть «Кадеты», помнят, наверное, героя этой повести Буланина... Буланин - это я сам...»¹¹ - писал А.И. Куприн в октябре 1937 года.

Ф.И. Кулешов назвал повесть «художественными мемуарами»¹².

1.1 «Грезы» Миши Буланина и столкновение с действительностью

Главный герой повести - Миша Буланин, нежный и впечатлительный ребенок, впервые вступает в стены кадетского корпуса, где должен будет провести семь лет. Ему хочется побыстрее окунуться в атмосферу новой жизни, которая манит своей неизведанностью, и только в силу привычки продолжает терпеливо выслушивать излияния материнской заботливости.

Но впечатления первого же дня окажутся отнюдь не радужными: знакомство со «старичками», оторванная пуговица, первые оплеухи, скверный обед и полное отсутствие внимания лично к нему, заботы и ласки, к которым он привык, - все это приводит к отчаянию и первым слезам.

И действительно, все окружающее было серо, уныло: хмурое здание, казенная обстановка, окна с решетками, плац с чахлой травой, окруженный валом. Вся обстановка напоминала казарму или тюрьму и наводила на попавшего сюда Мишу Буланина полное уныние.

Всеми забытый, одинокий мальчик знакомится с новым своим жилищем, и в течение семи лет так привыкает к нему, что и коричневые стены, и плац, и узкие, темные коридоры становятся как бы частью его самого.

Как медленно, скучно и тяжело тянулся первый день в корпусе. Были минуты, когда Мише Буланину начинало казаться, что уже полмесяца, прошло с того момента, как он вместе с матерью вступил в это здание...

А ночью, когда после невкусного ужина в спальне затих шум, ему вспомнились с беспощадной ясностью дом, мать, сестры, детские игры, все случаи, когда он был непростительно груб с матерью, которой сейчас ему не хватало больше всего, не хватало ее понимания и заботы, и он почувствовал себя всеми покинутым и очень несчастным, и заплакал «отчаянными слезами». И в эту ночь не он один плакал в этом неуютном здании...

А дальше потянулись еще более серые, однообразные и тяжелые будни. Подъем в шесть часов утра. Невыспавшиеся и потому злые воспитанники толкались возле умывальников, стремясь пробиться к воде первыми, часто дело заканчивалось дракой. Кормили скверно. Вот, например, завтрак: мутный чай, отдающий рыбой, кислая булка. Многие кадеты голодали изо дня в день, так как завтраки и обеды либо проигрывались на пари, либо попросту отнимались сильными у слабых.

1.2 Педагогическая деятельность преподавателей и воспитателей

в кадетском корпусе

Потом начинались занятия. Воспитатели и учителя кадетского корпуса не отличались ни умом, ни нравственным поведением. Они не внушали доверия и уважения воспитанникам и не старались завоевать среди них авторитет, научить их чему-то или воспитать в них высокие моральные качества.

Вот перед нами преподаватель русского языка Иван Архипович Сахаров, который вел первый для новичков урок в этом заведении. Его поведение с первого же момента показалось Буланину странным. Сообщив ученикам, что они ничего не знают, и знать не будут, так как «призвание их быть вечными Митрофанушками»¹³, он закрыл глаза, потерял равновесие, и в классе раздался храп. Преподаватель был безнадежно пьян. А в же редкие дни, когда он трезвым входил в класс, бесчисленные «колы» и «пары» появлялись в журнале.

Почти все преподаватели отличались какими-нибудь странностями, к которым воспитанники быстро привыкли и научились их копировать.

Закон Божий преподавал дьякон Пещерский, известный огромной силой, неумением связно говорить и лицемерием (это был один из самых страшных недостатков преподавателя для воспитанников). Учитель же арифметики в младших классах Фиников «приходил в класс оборванный, нечесаный, принося с собой возмутительный запах грязного белья и никогда не мытого тела» (III, 66). Он был вечно голоден, и мальчики носили ему куски невкусных завтраков. Жизнь свою он кончил в сумасшедшем доме.

Пьянство среди учителей было делом обыкновенным: пил и внешне приличный учитель истории Иван Иванович, в сущности добрейший человек, пил тут же, в классе, спрятавшись за доску. На его уроках кадеты делали, что хотели, а баллы он ставил всегда высшие. Единственное симпатичное его пристрастие - любовь к истории Петра Великого.

Пил и другой учитель - русского языка - Михаил Иванович Труханов. Но он настолько художественно читал вслух Гоголя, Тургенева, Лермонтова и Пушкина, что даже самые отчаянные лентяи слушали его чтение как зачарованные, боясь пропустить хоть одно слово. «Ему одному был обязан впоследствии Буланин любовью к русской литературе» (III, 68). Его прообраз - М.И. Цуканов - любимый преподаватель Куприна, уроки и чтения которого переносили кадетов из удушливой обстановки корпуса в светлый мир русской литературы, чье обаяние в подобных условиях становилось еще глубже, еще сильнее, еще неотразимее. Труханова любили и ценили воспитанники. Его, и еще настоятеля гимназической церкви, отца Михаила, «человека отменной доброты и душевной нежности, заступника и ходатая перед директором за провинившихся - почти единственное лицо, о котором Буланин вынес из стен корпуса светлое воспоминание» (III, 24).

Учителей немецкого языка, скупых и строгих, кадеты ненавидели и травили, с учителями французского, веселыми и живыми, жили по-дружески.

Однако были не только глупые и в целом безобидные преподаватели, но и свирепые, такие, как учитель географии подполковник Лев Васильевич Рябков, который таскал воспитанников за уши, вытягивал их линейкой между плеч. Любимым его занятием было издевательство над кадетами с польской фамилией. В течение целого часа мог изощряться над ним Рябков, зло и грубо карикатуря его язык, национальность и религию.

Немногим лучше были и воспитатели, часто люди малограмотные, не смыслившие в педагогике, нo не злые: Яков Яковлевич фон Шенне - иначе Петух — и отделенный дядька Томаш Циотух, родом из Литвы, по прозвищу «Чепуха». Заботы кадетов, их настроение и здоровье мало интересовали воспитателей. Зимой почти у всего младшего курса образовались на руках «цыпки», и вид «малыши» имели растерзанный и грязный. Нередким явлением была чесотка. Против этих болезней (как и против всех остальных) применялось одно универсальное средство - касторовое масло. Чисто формально выполняли воспитатели свои обязанности.

Каждые три месяца все преподаватели и воспитатели собирались на педагогический совет, где обсуждались помимо учебы и проступки воспитанников. Обязанностью каждого воспитателя являлось ведение «характеристик» на каждого кадета. Они заполнялись общими фразами, за которыми трудно разглядеть конкретного ребенка, его неповторимый характер. «За успехи награждали похвальными листами, а лентяев, хулиганов и прочих оставляли без отпуска, лишали обедов, ставили под лампу, сажали в карцер и даже изредка посекали» (III, 41). И все это, взятое вместе, составляло, по мнению начальства, «твердо обдуманную воспитательную систему, принятую педагогическим советом на основании глубокого и всестороннего изучения вверенных его руководству детских натур и прочного доверия, питаемого воспитанниками к их воспитателям» (III, 42).

3а этимиобщими, фразами к формальными усилиями педагоги кадетского корпуса не видели конкретного ребенка с его чаяниями и бедами. А необходимо было бы приглядеться, помочь и этим спасти воспитанника от излишней жестокости, как, например, в случае с Буланиным. Пещерский, отобрав волшебный фонарь, увидел здесь только баловство, не захотел вникнуть в ситуацию, выслушать объяснения: легче было бы доложить воспитателю. Тот тоже не пожелал разобраться: проще припугнуть лишением отпуска, а фонарь пригодиться для собственного сына... Зачем же отдавать его хозяину?! И таким людям было доверено воспитание молодых душ, будущего русской армии, в большинстве своем детей из дворянских семей, не привыкших к такому обращение, часто даже избалованных вниманием к себе! И немудрено, что из подобных учебных заведений выходили озлобленные, грубые, никчемные солдафоны, часто растерявшие все человеческое, что у них было. Такое воспитание не приносило никакой пользы, а вред от него был очевиден.

1.3 Влияние среды, коллектива сверстников

Но была и другая, даже более жестокая сторона жизни кадетов - отношения воспитанников между собой, основанные на культе силы, которые могли родиться только в обстановке полнейшего равнодушия к детским судьбам со стороны взрослых. Все кадеты делились на угнетателей и угнетенных, редко кому удавалось остаться вне этих категорий, сохранить свою независимость. В среде воспитанников вырабатывался свой жаргон, своя оригинальная этика, одним из правил которой было «начальник - враг», и все его действия предпринимаются только для того, чтобы всячески стеснить кадетов. Эти обычаи и правила передавались из поколения в поколение и были намного прочнее всех преподавательских ухищрений. «Это уже из одного того было видно, что если и поступал в число воспитателей свежий, сильный человек, с самыми искренними и гуманными намерениями, то спустя два года (если только он сам не уходил раньше) он опускался и махал рукой на прежние бредни» (II, 42), и действительно начинал относиться к воспитаннику, как к врагу.

Любой старший кадет имел над собственностью малыша огромные права: все решала сила. Гостинцы, приносимые из дома, тут же вырывались из рук, но большинства вещей старики не имели права касаться. Воровство было единственным преступлением, о котором доводилось до сведения начальства, кроме того, над вором проводился самосуд, который был гораздо страшнее административных взысканий. Если кто и грешил этим, то потом зарекался на всю жизнь. Кроме права над собственностью, старичок имел права и над «животом» малыша, то есть мог подвергнуть его всяческим физическим унижениям. Малыши все переносили, терпели, не жаловались.

Некоторые старики брали малышей под опеку: защищали от других, но сами безраздельно пользовались их гостинцами, заставляли чистить сапоги.

Классы угнетателей и угнетенных, в свою очередь, делились на подклассы. Среди угнетателей были «форсилы», «забывалы», «отчаянные», «солидные», «силачи».

«Форсила» редко бил новичка по злобе или ради вымогательства, ему доставляло удовольствие чувствовать свою силу, видеть трепет и замешательство младших.

Гораздо страшнее были «забывалы». Они избивали первоклассников из мести и корыстолюбия, шутки их носили жестокий характер и всегда оканчивались синяком на лбу жертвы или кровотечением из носу.

Но и «забывалы» были ангелами в сравнении с «отчаянными» - божьим бичом для всей гимназии, начиная с директора и кончая самым последним малышом. Они отличались растрепанным внешним видом, «никому не спускали», даже воспитателям, гордились тем, что могут вынести все наказания. Дождавшись, когда «отчаянный» останется в одном классе на третий год, его отправляли в Ярославскую прогимназию (куда ссылали из всех гимназий России все, что было в них неспособного и порочного), а та спроваживала их в Вольскую прогимназию, о которой ходили самые ужасные слухи. А «отчаянные» часто даже бравировали возможностью попасть туда: «Ну что ж, в Вольскую так в Вольскую!» (III, 47).

Физиономии трех «отчаянных» - Грузова, Балкашина и Мячкова - еще много лет после окончания корпуса снились Буланину как самый страшный кошмар. Все трое, взятые в гимназию из какого-то благотворительного пансиона, никогда не знавшие ласки, жестоко измывались над слабыми, которые, в свою очередь, мечтали вырасти и занять их место. Получался заколдованный круг.

К категории угнетателей можно было причислить и «солидных»: дети из зажиточных семей, сильные и важные, заботящиеся о своей наружности, блистающие светскими манерами, создающие моду в своем кругу, они выдумали себе язык и походку, но для мальчишек большой угрозы не представляли, лишь в редких случаях они позволяли себе дать затрещину новичку.

Еще снисходительней относились к малышам «силачи». Они довольствовались добровольными приношениями, ничего не отнимали, обижать маленьких считали ниже своего достоинства. Драка была для них единственным способом доказать свою силу.

Среди «угнетаемых» также были свои подразделения: «фискалы», «зубрилы», «рыбаки», «подлизы».

Большего преступления, чем фискальство, в гимназии не было. С «фискалом» никто не общался, его только дразнили. Как страшно было попасть в эту категории! Невольно выдав какой-нибудь незначительный «секрет», объяснив появление синяка под своим глазом, попадал кадет в «фискалы». «Одному Богу известно, как калечила их в нравственном смысле гимназия и какой отпечаток клало на всю их жизнь вечное истерическое озлобление, поддерживаемое в них беспощадной травлей целого возраста» (III, 54). Доведенный до крайности, он фискалил уже им назло, несмотря на то, что его будут бить. В конце концов, его «накрывали», то есть били ночью под одеялом до такой степени, что оказывался в лазарете. Один раз страшную картину избиения наблюдал Буланин; ужас и жалость смешались в голове Миши, потрясение осталось на всю жизнь.

«Зубрилы» каждый вечер, часами, ничего не понимая, повторяли одну и ту же фразу, стараясь избежать «единицы».

Больше всего вызывали сожаление «рыбаки» - мальчики, страдавшие нередким в этом возрасте недостатком - неумением вовремя просыпаться ночью. По сути дела, это - болезнь, им бы помочь, отнестись к ним со снисхождением, но и товарищи, и начальство делали все от них зависящее, чтобы они никогда не забывали о своем недостатке. И из «рыбаков» вырастали несчастные, забитые люди, которые ёсю свою жизнь чувствовали себя ущербными и виновными перед всеми остальными.

Были и свои «тихони», такие же, как во всех учебных заведениях, и «подлизы», которые быстро избавлялись от своего недостатка: шутить с большинством опасно.

«Так сортировала эта бесшабашная своеобразная мальчишеская республика своих членов, закаляя их в физическом отношении и калеча в нравственном» (III, 65) - пишет Куприн в своей повести.

Вот в эту среду и попал Миша Буланин. Все эти ужасы не обошли его стороной: начиная с оторванной пуговицы и до момента, когда он попал в разряд «отчаянных».

Много выпало на его долю колотушек, голодных дней, невыплаканных слез и невысказанных огорчений. С самого начала он попал в рабство к одному из «отчаянных» - Грузову, которому должен был три рубля за «волшебный фонарь». Жалея мать, понимая, что ей трудно будет оторвать от семьи эти деньги, он ни словом не заикнулся ей о своем долге, а вместо этого расплачивался гостинцами, обедами, чистил сапоги, сносил любые унижения, а Грузов и не собирался признавать, что долг выплачен. В этой среде Миша озлобился сам, и из ласкового, тихого мальчика получился еще один сорванец. Педагогика сделала очередную ошибку: недосмотрела и упустила момент, когда можно было помочь и что-то исправить. А мать, изредка видя сына (его постоянно лишали отпуска), лишь «выговаривала ему о том, каковы бывают дурные мальчики и какими должны быть хорошие мальчики, о пользе труда и науки... Все это были золотые, но ужасно скучные и неубедительные истины» (III, 70). «Впечатлительный, искренний мальчик, сколько хватало сил, противился огрубляющему и развращающему влиянию кадетского корпуса. Эта среда была способна коверкать и мять даже очень сильные характеры»¹⁴, - подчеркивает А. А. Волков.

И у Буланина не достает сил для сопротивления, он привыкает к своему положению, уже не мечтает его изменить, а лишь утверждает свою репутацию «отчаянного», сделав очередную глупость - «покушение на косичку воспитателя», за что приговаривается к телесному наказанию розгами. И вот - самое страшное для Буланина, громом поразившее его. «Он в маленьком масштабе испытал все, что чувствует преступник, приговоренный к смертной казни... он думал о том, что вот сто человек остались счастливыми, радостными, прежними мальчиками, а я один, один буду казнен» (III, 72). Миша рассчитывает на ангела божия с неба, но чудо не произошло. Двое дядек спустили с него панталоны... И «было ужасное чувство, самое ужасное в этом истязании ребенка, - это сознание неотвратимости, непреклонности чужой воли. Оно было в тысячу раз страшнее, чем физическая боль» (III, 72).

Переживания мальчика перед экзекуцией - самая потрясающая, самая сильная сцена всего произведения. Что может быть страшнее для ребенка? Неважно уже, что дальше, главное - что большего потрясения не будет. Это наивысшая точка, и на этой ноте заканчивает Куприн свое произведение: «Прошло очень много лет, пока в душе Буланина не зажила эта кровавая, долго сочившаяся рана. Да, полно, зажила ли?» (III, 72).

Нет, не зажила и не заживет никогда. Еще долго будет вздрагивать уже взрослый человек при воспоминании об этом. Хорошо, если нашлись силы пережить этот ужас. А сколько их, ребят, наложивших на себя руки? (Куприн об этом не пишет, но об этом можно предположить). Сколько их, оставшихся жить, но навсегда искалеченных морально?!

Эта рана не зажила, ведь впечатления детские гораздо сильнее впечатле-ний взрослого человека. Рана не зажила и у Куприна. В 1937 году, когда ему было 54 года, он делает признание: «Воспоминание о розгах в кадетском корпусе осталось у меня на всю жизнь»¹⁵.

Может быть, поэтому он и написал эту повесть. Вся система воспитания в кадетском корпусе вызывала отвращение, против нее Куприн выступал, с ней боролся, отстаивая права ребенка, мечтая о прочной родственной связи между воспитателями и воспитанниками.

1.4 Озлобление как результат воспитания

То, что происходило тогда в учебных заведениях, в частности, в кадетском корпусе, воспитанием назвать нельзя. Выросшие в атмосфере жестокости, воспитанные на розгах и карцере, люди, вышедшие из корпуса, а затем из юнкерских училищ, применяли те же методы по отношению к подчиненным (солдатам), поркой подготавливали их служить Отечеству. «Из военных гимназий выходили будущие истязатели солдат, насильники и садисты, циники и невежды»¹⁶, которыми так густо будет заселена повесть «Поединок». Редко воспитанники сохраняли в себе что-то человеческое, но если их не ломало учебное заведение, их ломала армия. Умные., чистые, романтически на-строенные юноши (это после-то всего) обречены были на гибель.

О результатах воспитания будущих офицеров мы еще поговорим, рассматривая повесть «Поединок».

Глава 2. «Юнкера»: вторая ступень подготовки

будущих офицеров

2.1 Идеализация быта как отличительная черта романа

Вторым произведением, которое мы условно включили в нашу трилогию, является роман «Юнкера». Он тесно взаимосвязан с «Кадетами» и «Поединком», так как изображает второй этап формирования личности будущего офицера. «Повесть эта представляет собой отчасти продолжение моей же повести «На переломе» («Кадеты»)¹⁷, - писал Куприн в 1916 году. Но это произведение резко отличается своим пафосом. Это объясняемся в первую очередь тем, что «Юнкера» были написаны Куприным в эмиграции. Взгляд стареющего писателя на свою юность становится идеализированным. Видимо, после стольких изменений в общественной жизни России, в жизни самого Куприна им овладевает сентиментальное настроение. Находясь вдали от Родины, от всего, что когда-то было близко писателю, автор «Юнкеров» вспоминает прошлое, им оно ему кажется прекрасным, несмотря на отдельные недостатки.

«Здесь я весь во власти образов и воспоминаний юнкерской жизни с ее парадною и внутренней жизнью, с тихой радостью первой любви и встреч на танцевальных вечерах со своими «симпатиями». Вспоминаю юнкерские годы, традиции нашей военной школы, типы воспитателей и учителей. И помниться много хорошего»¹⁸ .

Когда читаешь роман «Юнкера», то кажется, что его написал совершенно другой человек, не автор «Кадетов» и «Поединка». И этот человек полемизирует с Куприным, с обличительной направленностью этих двух произведений. Люди и время здесь показаны под иным углом зрения. Не то, чтобы в «Юнкерах» вовсе отсутствовали обличительные оценки, - они есть, особенно в начале романа, где описываются последние дни пребывания в корпусе кадета Александрова, хотя значительно смягчены, к концу же романа они практически исчезают.

Едва коснувшись неприглядных сторон юнкерского быта, автор сразу же, нередко противореча фактам и самому себе, спешит выдвинуть извиняющие обстоятельства. Куприн приписал своему герою то, что сам временами думал о русской армии в эмиграции. Писатель в этом произведении вносит некоторые коррективы в свои прежние смелые суждения. Да и могло ли быть иначе? В годы, когда был написан «Поединок», Куприн и те люди, которые сейчас тоже находились рядом с ним, в эмиграции (или, лучше сказать, большинство из них), были по разные стороны баррикады. Он - демократ, обличал общественные устои, которыми так гордилось дворянство и правящая верхушка. А сейчас - он вместе с ними, а «в чужой монастырь со своим уставом не ходят» - надо менять свои взгляды, как-то подстраиваться под ту жизнь, которую выбрал, оказавшись на перепутье.

Кроме того, нельзя же остаться без родины на чужой стороне, в той жизни, которую он сам называет «ненастоящей». «Пока новая Россия мнится ему враждебной и чужой, он «хватается» за старую Россию, как за соломинку... Так возникает и ширится в творчестве Куприна эмигрантских лет тема родины, искусственно «очищенной» от скверны... Это Россия с парадного хода»¹⁹ - отмечает А. Волков.

Может быть, и эти факты повлияли на содержание романа. Но однозначно говорить нельзя. Нам сейчас, через много лет, трудно понять, что же двигало писателем, так круто изменившим свой взгляд на методы воспитания будущих офицеров, на нравы и обычаи военной среды.

И по сути своим романом «Юнкера» Куприн поставил читателей в тупик, заставил их сомневаться в том, где же правда: в «Кадетах», «Поединке» или «Юнкерах». Поставим этот вопрос и мы, и впоследствии попытаемся ответить на него. А пока обратимся к содержанию этого произведения.

2.2 Три стороны жизни юнкера Александрова

В романе главное внимание сосредоточено на трех моментах жизни воспитанника юнкерского училища Алеши Александрова: зарождающейся юношеской любви, увлечении искусством и буднях закрытого военного учебного заведения. Роман печатался по мере продвижения работы над ним по главам в течение пяти лет с 1927 по 1932 год. Может быть, именно поэтому главы, каждая из которых воспроизводит эпизод из юнкерской жизни, непрочно связаны между собой, их последовательность не всегда обусловлена развитием сюжета - «историей роста и организации характера».

«Куприн часто «перескакивал» в процессе писания от главы к главе, словно еще неясно представлял себе, на какое место поставить каждую из них - в середину или к началу романа»,²⁰- замечал Ф.И. Кулешов. Многие исследователи отмечают, что главы не подчинены друг другу, в них встречаются ненужные повторения, как, например, о командире роты юнкера Александрова: «Это командир нашей четвертой роты капитан Фофанов, а по-нашему Дрозд» Кроме того, исследователи, и в частности Ф.И. Кулешов, отмечают, что «в романе произвольно смещена хронология»²¹. Сердечные увлечения Алеши, его писательский дебют отнесены к первым месяцам пребывания героя в военном училище, и эти главы чрезмерно растянуты, перегружены мелкими событиями, а более важные сокращены. Страницы же, рассказывающие о втором годе пребывания, похожи на хронику. Третья часть романа вообще отработана меньше двух предыдущих. Создается впечатление, что она писалась с трудом, без увлечения, словно для того, чтобы досказать двухлетнюю жизнь юнкера Александрова.

Но присмотримся ближе к тому, что происходит в «Юнкерах».

2.2.1 Поэзия юношеской любви

Роман начинается описанием приезда кадетов, окончивших полный курс, в корпус, в последний раз перед тем, как они станут полноправными юнкерами. Александров идет по исхоженным и избеганным много раз дорогам и вспоминает прошедшие в корпусе годы, тот случай, когда его, общепризнанного шалопая, капитан Яблукинский отправил в карцер, но на этот раз незаслуженно. Гордость Александрова взбунтовалась: «Почему я должен нести наказание, если я ни в чем не виноват? Что я Яблукинскому? Раб? Подданный?., пусть мне скажут, что я кадет, то есть врод$ солдата, и должен беспрекословно подчиняться приказаниям начальства без всякого рассуждения? Нет! Я еще не солдат, я не принимал присяги... Итак: я совсем ничем не связан с корпусом и могу его оставить в любую минуту (VIII, 205). И он обманом покидает карцер.

С первых страниц нам кажется, что мы попали в ту же обстановку, которая была изображена Куприным в «Кадетах». Но, несмотря на то, что мы снова в кадетском училище, мы не узнаем его: краски не такие мрачные, острые углы сглажены. В «Кадетах» не было случая, когда к воспитаннику обратились бы с добрым словом, советом, пытаясь помочь ему. А здесь иная ситуация. Вот, например, штатский учитель Отте пытается спокойно и вежливо объяснить взволнованному юноше ситуацию, урезонивает поручика Михина. Но мальчик опять отправлен в карцер, хот виновник свиста признался, и рота недовольно гудела. И тут в повествование включается эпизод, в котором рассказано о двух случаях бунта кадетов: первый по поводу кулебяк с рисом был решен мирным путем, а в соседнем корпусе недовольство переросло в восстание и погром, которые были прекращены с помощью солдат. Один из зачинщиков отдан в солдаты, многие воспитанники были изгнаны из корпуса. Автор делает вывод: «И правда: с народом и с мальчиками перекручивать нельзя...» (VIII, 209). Здесь проскальзывает интонация прежнего Куприна, а потом он снова «надевает розовые очки».

Приезжает мать, начинает укорять Алешу, вспоминает побег из Разумовского училища (интересно, что его вызвало?). Потом разговор со священником корпусной церкви, отцом Михаилом, который просто и мягко говорит с подростком о любви к матери, признает несправедливость Яблукинского, не заставляет Алешу просить прощения. И эта ласка и доброта на всю жизнь запомнятся Александрову, и, уже став знаменитым художником, приедет он к старенькому отцу Михаилу за благословением.

В ситуации разобрались, ребенка поняли, кадет доволен исходом, видно явное внимание к личности подростка, несмотря на все «но». Это уже не кадетское училище, в котором учился Буланин, хотя и здесь встречаются те же персонажи, например, дядька Чепуха.

Попрощался Александров с училищем. И вот он без пяти минут юнкер. Здесь впервые появляется на страницах романа женский образ, и тема любви становится одной из ведущих. Страницы об интимных переживаниях героя, безусловно, являются самыми лучшими в романе. Его первое, летнее увлечение - Юлия, «непостижимая, несравненная, единственная, восхитительная, волоокая богиня» (VIII, 217). Такие эпитет