Скачать

Детские поэтические сборники Саши Черного

Творчество русских писателей и поэтов, оказавшихся волей судеб в эмиграции, тем не менее, остаётся частью единого литературного процесса. Дело не только в том, что многие писатели и поэты эмиграции были известны в дореволюционной России (как А.Н. Толстой, А.М. Ремизов, А.И. Куприн, Н.А. Тэффи и многие другие). Начиная писать уже на чужбине (В.В. Набоков, Г. Газданов, В. Смоленский, И. Елагин, Б. Поплавский и др.), они осознавали себя носителями русской культуры. Интересно, что чужбина вызывает не только жгучий интерес к себе, но и становится для них катализатором патриотических эмоций. Аналогично в периоды кризисов общество начинает тяготеть к традиционным ценностям.

Выдающийся писатель «серебряного века» русской литературы Саша Чёрный (Александр Михайлович Гликберг, 1880-1932) большинству читателей известен прежде всего как поэт-сатирик, создававший свои произведения для взрослого читателя. Однако для нас несомненно, что вклад его в русскую детскую литературу трудно переоценить. Его творчество, обращенное к детям, многогранно, оно представлено как прозой, так и поэзией. Во многих случаях адресовался Саша Чёрный одновременно и к взрослым, и к детям.

Первые стихи Саши Чёрного опубликованы в житомирской газете «Волынский вестник» под псевдонимом «Сам по себе», «Мечтатель» и др. Но настоящее рождение поэта – рождение Саши Чёрного – произошло в Петербурге, куда он переехал в 1905 году и где начал работать в налоговой службе Петербургско-Варшавской железной дороги. Первое стихотворение под этим псевдонимом, политическая сатира «Чепуха», увидело свет 27 ноября. Оно сразу же принесло известность начинающему поэту. Но, кроме того, послужило поводом для закрытия журнала «Зритель». Саша Чёрный сотрудничал тогда и с другими журналами: «Альманах», «Журнал», «Маски», «Леший» и другими. Он быстро завоевал любовь читателей.

Специфика творчества Саши Чёрного, к сожалению, не так часто становилась предметом внимания литературоведов. Эта специфика, как справедливо замечено Александровым, заключается в сохранении писателем «детского, открытого» взгляда на мир. Именно с этих позиций возможно адекватное прочтение текстов Саши Чёрного. К сожалению, сборник «Детский остров» Саши Чёрного не нашёл достаточного осмысления в литературоведческих исследованиях. Авторы, писавшие о поэте, называют сборник «Детский остров» «продолжением дореволюционного творчества» (Л.А. Евстигнеева), собранием уже давно подготовленных текстов, лишь почти случайно нашедших своего издателя в 1921 году (Н. Станюкович). Не произведено сравнительного рассмотрения творчества Саши Чёрного периода после Октябрьской революции и творчества его современников – детских писателей и поэтов Советской России (А. Введенский, Д. Хармс и др.).

Цель дипломной работы – рассмотреть произведения Саши Чёрного, вошедшие в детское чтение, применяя различные виды литературоведческого анализа. Достижение данной цели требует выполнения следующих задач:

- рассмотреть современные толкования понятий «детская литература» и «детская поэзия»;

- сделать обзор жизни Саши Чёрного, выявляя показательные черты творческого облика;

- отследить в оценочных высказываниях современных писателей и литературоведов неоднозначность личности и творчества Саши Чёрного;

- осуществить анализ сборника Саши Чёрного «Детский остров»;

- изучить композиционные и жанрово-стилевые особенности «Дневника фокса Микки»;

- отследить лирические и библейские мотивы в произведениях Саши Чёрного.

Дипломная работа состоит из пяти глав, третья и пятая из них – из трёх пунктов. Две главы посвящены творческому облику Саши Чёрного, три главы – творчеству писателя, здесь анализируются его произведения.

Тема дипломной работы многофункциональна. Во-первых, рассматриваются современные толкования понятий «детская литература» и «детская поэзия»; во-вторых, отслеживаются художественные особенности произведений Саши Чёрного, что важно для изучения его творчества в школе.

Тема дипломной работы актуальна, потому что в последнее время о детской литературе говорят не только в значении образования, но и с точки зрения эстетики. Когда речь идёт о Саше Чёрном, как о поэте своего времени, становится актуальна ещё и проблема соотнесённости вечного и современного в творчестве.

Мы пытаемся рассмотреть творчество Саши Чёрного, обращенное к детской литературе, отдельно, обособленно, так как у него был особый взгляд на детскую литературу: он пытался быть героем произведений, которые писал. Одним из секретов волшебства Саши Чёрного было искусство перевоплощения. Он мог легко представить себя бабочкой или букашкой. С читателем он общался сквозь маску, никогда не мог найти что-то своё, но всегда искал.


Глава 1. Творческий облик Саши Чёрного

Поэт и время... Есть в парнасских избранниках вневременность, надмирность, безмерность. Но есть и укоренённость в своей эпохе. Поэт – «до всякого столетья он», и одновременно – дитя своего века. А когда речь идёт о таком поэте, как Саша Чёрный, эта проблема – проблема соотнесённости вечного и современного в творчестве – во сто крат актуальней. Ибо он как сатирик всегда черпал вдохновение в животрепещущей действительности, в изъянах и злобах своего дня, при этом остро ощущая несовершенство мира вообще.

Велик соблазн прочтения Саши Чёрного в контексте сегодняшнего, переживаемого нами исторического момента. Тем более что обе эпохи, выпавшие на долю России в начале и в конце века, во многом схожи. Но подобный «прикладной» подход к поэзии – занятие неблагодарное – слишком стремительно меняется в последние годы политическая и экономическая ситуация.

Слово художественное, в особенности ритмическое, куда емче и многомерней поверхностной разговорной и газетной правды, изживаемой каждый миг. В нём, как бы даже помимо воли автора, через какое-то наитие или откровение сказывается провидческий смысл происходящего. Не будем с высоты своих знаний судить русскую интеллигенцию. Она собственной судьбой искупила свой выбор сполна.

Теперь очередь за нами. Кто знает, быть может, погружение в эпоху Саши Чёрного, где «люди ноют, разлагаются, дичают», поможет нам что-то понять в себе, в нашем взбаламученном времени, подойти ответственно к своей нравственной позиции. Затем хотя бы, чтоб не приобрели вновь современное звучание строки поэта:

Во имя чего ежечасно

Думбадзе плюют на законы?

Во имя чего мы несчастны,

Бессильны, бедны и темны?..

Чины из газеты «Россия»,

Прошу вас, молю вас – скажите

(Надеюсь, что вы не глухие),

Во имя, во имя чего?!

С чего начать экскурс в мир Саши Чёрного? Не будем нарушать традицию и начнём с жизнеописания. Но ограничимся лишь дописательской биографией – наиболее сокрытой и важной в становлении личности. Ибо слияние любви и ненависти в его поэзии оттуда – из тех ранних лет, когда душа его ещё чиста, податлива к добру и ласке, восприимчива и уязвима. С той поры как поэт вышел на печатную арену, жизнь его была на виду, и любителям житейских подробностей Caша Чёрный мог бы ответить словами Владимира Маяковского: «Что касается остальных автобиографических сведений – они в моих стихах». Пожалуй, полнее, чем Саша Чёрный, никто эти слова так и не подтвердил. Его стихи – зеркало тяжелой и насыщенной жизни, о которой сказано так мало другими и так много им самим.

Александр Михайлович Гликберг (такова подлинная фамилия поэта) появился на свет 1(13) октября 1880 года в Одессе, городе, подарившем нам немало весёлых талантов. Родился он в семье провизора химической лаборатории – семье, можно сказать, зажиточной, но малокультурной. Счастливым детство Саши не назовёшь. Мать, больную, истеричную женщину, дети раздражали. Отец, отличавшийся крутым нравом, не входя в разбирательство, их наказывал.

Поступить в гимназию Саша не мог из-за процентной нормы для евреев. Отец уже собирался было отдать его на обучение какому-либо ремеслу, но передумал и разом решил крестить всех детей, тем самым уравняв их в гражданских правах с прочими российскими подданными христианского вероисповедания. После чего Саша Гликберг 9 лет от роду поступил, наконец, в гимназию.

Мечта свершилась... Однако вскоре учёба обернулась неким подобием казённой службы, новыми страхами и наказаниями, которые добавились к домашнему игу. Стоит ли удивляться тому, что в пятнадцатилетнем возрасте он бежал из дома, последовав, кстати, примеру старшего брата. Видимо, сказался не только тяжёлый родительский нрав, но и тот ненавистный утробный мир, по словам О. Мандельштама, «хаос иудейства», о котором поэт позднее предпочитал не вспоминать.

Вначале беглеца приютила тётка, сестра отца, отвезла его в Петербург, где он в качестве пансионера продолжил учение в местной гимназии. Но когда его «за двойку по алгебре» исключили из гимназии, он фактически оказался без средств к существованию.

Отец и мать перестали отвечать на письма блудного сына с мольбами о помощи.

Дальнейший поворот событий трудно, пожалуй, назвать другим словом, как чудо. Узнав по чистой случайности о судьбе несчастного юноши, брошенного семьёй, начинающий журналист Александр Яблонский поведал о его горестной участи на страницах «Сына отечества» – одной из крупнейших газет того времени. Статья попала на глаза житомирскому чиновнику К.К. Роше, и тот решил взять его к себе в дом. Так Саша Гликберг в конце 1898 года очутился в Житомире – городе, ставшем для него поистине второй родиной.

Константин Константинович Роше принадлежал к обрусевшему французскому роду. Дед его, профессор Военно-инженерной Академии, известен как изобретатель цемента, на котором, между прочим, построены форты Кронштадта. Отец – преподаватель военно-инженерного училища. А сам К.К. Роше пошёл по чиновной линии и может быть отнесён к служащей аристократии. В Житомире он занимал достаточно высокий пост – председателя Крестьянского Присутствия. Этого сановника отличало живейшее участие во всевозможных филантропических мероприятиях. Одной из таких акций было участие, которое он принял в судьбе многострадального юноши, брошенного семьёй.

Надо сказать, что за год до описываемых событий Роше потерял единственного, горячо любимого сына, которого он в мечтах видел своим духовным наследником. Имеется в виду самозабвенное увлечение поэзией, стихотворчество, которому Роше отдавал часы досуга. Именно от него, надо полагать, получил Саша Чёрный первые уроки стихосложения. Но много важнее были воспринятые им от провинциального Дон Кихота понятия о долге и чести, которые в прагматичном XX веке выглядели старомодными.

Гимназию в Житомире не удалось закончить из-за конфликта с директором. Да, по правде сказать, и поздно было учиться – подоспело время призыва на воинскую службу. Отслужив два года в качестве вольноопределяющегося, А. Гликберг оказывается в местечке Новоселицы на границе с Австро-Венгрией, где поступает на службу в местную таможню. По возвращении в Житомир Гликберг начинает сотрудничать в газете «Волынский вестник», открывшейся 1 июня 1904 года. Однако вести здесь фельетон ему довелось недолго: всего через два месяца газета прекратила своё существование. Обуреваемый честолюбивыми мечтами, он решает перебраться в Петербург.

Поначалу новоиспечённому петербуржцу пришлось заняться канцелярской работой – на Службе сборов Варшавской железной дороги. И хотя на первых порах его приютили родственники Роше, неуютно и одиноко чувствовал себя провинциал в северной столице. Его непосредственной начальницей на службе была М.И. Васильева, которая проявила к нему участие. Вскоре они связали свои судьбы узами брака. Союз оказался прочным, несмотря на разницу в возрасте (Мария Ивановна была старше на несколько лет), в положении и образовании. Она была, как свидетельствуют современники, на редкость аккуратной, практичной и энергичной особой. Именно такая спутница, по-видимому, и требовалась неприспособленному к житейским борениям поэту. Она стала для него заботливой матерью: ведала семейным бюджетом, выручала его из критических ситуаций, ездила по редакциям, избавляя от общения с «литературными крокодилами», как Саша Чёрный называл издательских работников.

Свадебное путешествие летом 1905 года молодожёны провели в Италии. По возвращении Саша Чёрный решает оставить ненавистную конторскую службу, дабы целиком отдаться литературной деятельности. Следует заметить, что стихотворным сочинительством он начал заниматься ещё в провинции. Об уровне его сочинительства можно составить представление по отрывку, который поэт сообщил на склоне лет корреспонденту, явившемуся взять интервью в связи с 25-летним юбилеем литературной деятельности:

На скале вдали гнездится

Каменный маяк.

Скоро весь он озариться

И разгонит мрак.

Кораблю и пароходу

Путь укажет он

И осветит ярко воду

И утёсов склон.(1)

Робкие, банальные строки – бледное отражение уже порядком изношенных народнических идей, как-то: борьба с тиранией, служение народу, вера в светлое будущее. Не более того. Ясно, что с таким «маяком ему ничего не светило» на поэтическом небосклоне. Среди собратьев по «струнному рукомеслу» ему в лучшем случае была уготована участь «Надсона из Житомира».

Если бы.... Если бы как раз в ту пору страна не пережила колоссальное потрясение – революцию 1905 года. Кульминационным моментом её явился царский манифест 17 октября, даровавший долгожданные гражданские свободы. Это освобождение, пришедшее извне, раскрепостило душу заурядного стихотворца А.Гликберга, как бы обновило личность, вышедшую из темницы на волю бескрайнего мира. Видимо, это слово «воля» имело для него особую притягательность.

Возможно, это утверждение покажется неким штампом из недавних времён, но по сути верно: как поэт Саша Чёрный рождён первой русской революцией. Первое же опубликованное под этим, никому не ведомым, литературным именем в журнале «Зритель» стихотворение «Чепуха» было подобно разорвавшейся бомбе и разошлось в списках по всей России. Саша Чёрный сразу стал желанным гостем в сатирических журналах.

Становление поэта всегда таинство, процесс, незримый для постороннего взора, прорастание «путём зерна». А тут ещё начинающий автор скрылся из виду почти на год: он уезжает за границу слушать лекции в Гейдельбергском университете. Таким образом, по возвращении граду и миру был явлен сложившийся поэт ярко выраженной индивидуальности. В его формировании решающую роль сыграло, по-видимому, то обстоятельство, что Саша Чёрный миновал все стадии угасания революционного подъёма – от эйфории «глотка свободы» до глубочайшей депрессии, охватившей передовую часть общества на исходе 1907 года. Именно тогда, «в дни похмелья после пира», в эпоху остылости, разочарований и самоубийств вновь всплывшее на печатных страницах имя «Саша Чёрный» как нельзя точно попало в масть своему времени – «подлому и злому». Не только под гнётом цензуры, сколько потому, что исчезла потребность в смелой и прямолинейной разоблачительности, иссякла небывалая прорва сатирической продукции. «Смех среди руин» должен быть качественно иным – это почувствовали создатели журнала «Сатирикон», возникшего в начале 1908 года вместо старого юмористического еженедельника «Стрекоза». Вокруг него объединились лучшие «смехачи» того времени, старшие из которых ещё не перешагнули порога тридцатилетия, а младшим ещё едва минуло восемнадцать. Но все они успели уже вкусить лакомого плода гласности и были с избытком наделены уникальным даром смешить и подмечать смешное. Такой журнал, ставший поистине явлением русской смеховой культуры, должен был возникнуть, и он возник. Импровизационность и бескрайний богемный дух, высокий художественный уровень в сочетании с демократичностью – всё это обеспечило популярность «Сатирикона» у читающей публики всех социальных уровней.

То, что Саша Чёрный состоялся как поэт, и то, что 1908-1911 годы стали его «звёздным часом», его «акмэ» – величайшая заслуга «Сатирикона». Поэту не пришлось унизительно обивать редакционные пороги, ему сразу была предоставлена возможность выйти к широкому, поистине всероссийскому читателю. Более того: полная независимость позволила Саше Чёрному выявить себя сполна в свободной художественной игре. Он смеялся, когда было совсем не смешно. Смеялся над тем, чего следовало остерегаться и бояться. Смеялся над собой и над другими. Смеялся над эпохой, над судьбой, над жизнью. А когда было смешно – совсем не смеялся. Ему это было неинтересно. «Каждый смеётся, как может, особенно, когда ему хочется плакать»,- сказал в одном из своих произведений Аркадий Бухов. И эти слова можно полностью отнести к нему – поэту своей эпохи, который был близок к ним, поэту, который раздражал и радовал современников, поражает теперешнее поколение и ещё долго будет жить в разных читателях. Всё в его жизни казалось каким-то чужим, ненастоящим. С читателем он общался сквозь маску, никогда не мог найти что-то своё, но всегда искал. Он не нашёл себя на родине и уехал в чужую страну. Он жил среди чужих людей, жил чужой жизнью и умер, после того, как помог тушить пожар в чужом доме чужой страны. Он был чужим среди своих и чужим среди чужих. Даже имя у него было чужое. Но его смех вечен. Тот смех, который он, Саша Чёрный, создал сквозь настоящие слёзы.

Для Саши Чёрного, очевидно, был свойственен глубокий внутренний разлад. Он стал тем, кем, возможно, хотел либо мог стать. Он мечтал иметь свой тихий уголок в суетливом мире, но волею судьбы стал странником. Он был бродягой – гимназистом, бежавшим в Америку, был почти уголовником для сыскного отдела, предметом «оперативной разработки», наконец – просто эмигрантом, человеком без родины.

Парадокс Чёрного – парадокс рано повзрослевшего мальчика, жившего своей особой, одинокой жизнью. Мальчик не играл – заброшенный родными, он не просто скучал без «набивных зайцев», но учился отстранённости. Общался с миром вещей, и их призрачные голоса были теплее, чем слова людей.

Своеобразие художественного мира Саши Чёрного заключается в его единстве. Единство же достигается через сохранение искренней интонации повествования всепроникающего и всеобъемлющего образа поэта – одновременно и взрослого, и ребенка.


Глава 2. Творчество Саши Черного в оценке современников:

писателей и литературоведов

Наиболее целесообразно было бы принять универсальную концепцию, высказанную некогда знаменитым поэтом Николаем Гумилевым. «Саша Черный избрал благую часть – презрение, – писал он. – Но у него достаточно вкуса, чтобы заменять иногда брюзгливую улыбку улыбкой благосклонной и даже добродушной».(2)

Говоря о пристрастиях поэта, о том «черный» он или «белый», уместно было бы выяснить, которое из лирических «Я» взяло верх в сознании публики и исследователей и не кроется ли в привычных, стереотипных штампах определенная несогласованность с фактами и предубеждениями критики.

А.Г. Соколов, прослеживая этапы развития творчества Саши Черного в своей статье, говорит о нескольких переломных моментах. Во-первых, он выделяет, условно говоря, «период Сатирикона», когда Саша Черный «впадает в настроения скепсиса и одиночества». Вторым периодом можно считать, по исследователю, время после революции, начало эмиграции и «развеивание Миража». Последним периодом он считает период «усталости, потери чувства русского читателя, ненужности».(3) По мнению А.Г. Соколова, пути сатириконцев в эмиграции разошлись.

В.А. Добровольцев в своей рукописи «Воспоминания о Саше Черном», которая хранится в собрании М.С. Лесмана, пишет о том, что Саша Черный был поистине мастером сказок. «…И вспомнил он зеленую землю, розовое солнце на камнях своего порога по утрам, синее дыхание неба, вырезные листья смоковницы над низкой оградой, ящериц, укрывавшихся от зноя в его плаще… Господи, не знал он раньше, до чего жизнь хороша!» – в равной степени эти слова могут быть отнесены и к праведнику Ионе, томящемуся во чреве кита, и к доброму волшебнику и сказочнику Саше Черному.

В сказке важно, чтобы слушатель был с первой фразы захвачен, заинтересован. Тут малейшая тень скуки – конец, внимание утрачено навсегда. Это своего рода изощреннейший театр, где рассказчик является в одно и то же время и автором, и актером. Важно найти верный тон, доверительную интонацию, не подлаживаясь, однако, и не заигрывая с ребенком. Разговор равных.

Свой рассказ Саша Черный ведет так, словно в его руке лежит детская ладошка, и он – вот прямо сейчас – обращается к маленькому другу: «Хочешь сказку?» или «Помнишь, как это было?» И далее следует стихотворная или прозаическая импровизация, приобщение крохотного слушателя-друга к бесконечности пространств и времен. Легкокрылое воображение может перенести куда угодно, даже в фантастический Эдем – райский сад, где вместе с Адамом и Евой жили звери. Жили дружно, весело, счастливо, никого не обижая. Развлекались так же, как и детишки на перемене: «В гимназии мы тоже играли когда-то в такую игру и называли ее «пирамидой», но звери такого мудреного слова не знали».

Одним из секретов волшебства Саши Черного было искусство перевоплощения. Он мог без всякого труда представить себя, хотя бы, бабочкой, опрометчиво залетевшей в комнату. Вот она бьется о стекло, рвется на волю. Вот сложила крылья, задумалась. О чем она думает? И тут рождается чудный вымысел. Похоже, что Саша Черный когда-то, до своей земной жизни, уже бывал скворцом, белкой, пчелой – так достоверно, их глазами он описывает мир.

«Саша любил все земное, дышащее, ползающее, летающее и цветущее. Он мне сказал раз: никогда не обижай живое существо, пусть это таракан или бабочка. Люби и уважай их жизнь, они созданы, как и ты сам, для жизни и радости», – вспоминает Валентин Андреев, запомнивший уроки Саши Черного, полученные в детстве, когда они жили в Риме в одном доме.(4)

Как-то Арсений Тарковский назвал Сашу Черного великим юмористом и сатириком. Почетный титул, однако нам представляется, что Сашу Черного все же следует числить несколько по другому ведомству. Он принадлежал к той уникальной ветви словесности, которая именуется трагикомедией, с ее неизменными символами – театральными масками скорби и смеха. Его родственники по прямой линии – Гоголь, Чехов… Не случайно сатириконец Д'Актиль, высоко ценивший талант Саши Черного, однажды обмолвился: «Он был не чета нам…» Что имелось в виду? Надо полагать, не одна лишь разница в даровании, но и качественное отличие. А именно то, чем отличается способность к острословию от амбивалентности смеха. Имеется в виду особое свойство души, рожденное из ощущения разлада мира чаемого и мира сущего. Не зря подмечено, что все великие юмористы в жизни чаще всего печальны и мрачны.

Вот и Саша Черный весь, кажется, соткан из полярностей и противоречий – возвышенное и земное, нежность и колючесть, кротость и бунтарство, консерватизм и эксцентричность, утверждение и отрицание… Можно долго продолжать подобные антитезы. Откуда эта двойственность? Сам Саша Черный только раз проговорился или, вернее, дал подсказ, где следует искать ее истоки. В стихотворении «В пространство» – своего рода визитной карточке поэта, открывающей книгу «Сатиры или лирика», – сказано следующее:

Ужель из дикого желанья

Лежать ничком и землю грызть

Я исказил все очертанья,

Лишь в краску тьмы макая кисть.

Я в мир, как все, явился голый,

Я шел за радостью, как все.

Кто спеленал мой дух веселый –

Я сам? Иль ведьма в колесе?

Эти сроки возвращают нас к трагическим обстоятельствам детских и юношеских лет поэта, его хождений по мукам, заставляющим вспомнить петербургские романы Достоевского. Впору подивиться тому, что зло не выело его «дух веселый», что сумел он сохранить в неприкосновенности свои детские представления и верования, защищая их оружием смеха, сатиры и иронии.

Именно в таком качестве, в роли воителя запомнился Саша Черный современникам: «В этом тихом с виду человечке жила огненная злоба» (П. Пильский). Но далеко не все из них догадывались, что «заклятие смехом» – не что иное, как рыцарская защита своих идеалов. Впрочем, Саша Черный сам дал предельно четкую и поэтически емкую формулу своего необычного дарования:

Кто не глух, тот сам расслышит,

Сам расслышит вновь и вновь,

Что под ненавистью дышит

Оскорбленная любовь.

В сущности, все творчество Саши Черного – это изъявление любви, и надо только уметь разглядеть ее. И недаром поэт уподоблял свою лирику райской птице, привязанной на цепочке, которую «свирепая муза» сатиры хватает время от времени «за голову и выметает ее великолепным хвостом всякого рода современную блевотину».(5)

Нужно еще сказать и о цикле «Лирические сатиры» – это цикл, проникнутый душевным умиротворением, искрящийся буйным весельем. Впрочем, и он не до конца свободен от скепсиса и иронии (оно и понятно: сатира есть сатира, пусть даже лирическая). В этом разделе Саша Черный словно задался целью напомнить «пиджачным» людям, задавленным городом, сколь сладостны земные плоды и благодатны простые радости бытия. Впору усомниться: ужель это тот самый желчный пессимист, что в исступленном отчаянье слал проклятия жизни «мерзкой и гнилой, дикой, глупой, скучной, злой?» Кто, как не он, язвительно издевался над интеллигенцией? Пренебрежительный этот штамп заставляет нас вновь вернуться к образу героя «Сатир». Затем, чтобы, наконец, разобраться, как же относился к нему автор.

Прежде всего надо сказать, что почти всеми рецензентами Саша Черный был дружно титулован глашатаем интеллигенции. А его «Сатиры», прочно вписавшиеся в духовный инвентарь эпохи, были поименованы в одном из критических откликов молитвенником современного интеллигента. Подобные обобщения, видимо, не были лишены оснований, ибо в сумме привычек, поступков, речевых стереотипов Сашей Черным был действительно запечатлен собирательный образ. Образ исключительно обобщающей силы, вернее всяких внешних атрибутов (пенсне, шляпа, бородка клинышком), дающий представление, что такое «интеллигент». Категория не столько социальная, сколько нравственная и психологическая. И, как всякий точно уловленный художником человеческий тип, он, этот образ, не только нес в себе приметы своей эпохи, но и обнаруживал поразительную живучесть во времени. За примерами недалеко ходить: квартирант из стихотворения «Колумбово яйцо», погруженный в глубокомысленные раздумья о собственной роли и о предназначении дворника, – не родной ли он брат Васисуалия Лоханкина? Различие, разумеется, есть, но оно, видимо, в подходе авторов к своим персонажам. Важно понять, чем движим сатирик, взявшийся за «отравленное перо». Иначе говоря, надобно ответить на сакраментальный вопрос: во имя чего?

Что касается Саши Черного, то общепринятые мерки для оценки обличительной литературы к нему не применимы. Недаром присяжные регистраторы от литературы пребывали в растерянности, не зная, по какому разряду числить его писания: «Какая странная сатира! Сатира-шарж, почти карикатура, и вместе с тем – элегия, интимнейшая жалоба сердца, словно слова дневника». И подлинно: вчитываемся в горько-издевательские строки Саши Черного – «в них наши забытые слезы дрожат». Сатиры его – это письма к ближним, попавшим в беду, к тем, кто умудрился собственную жизнь – дарованное им драгоценное чудо так бездарно исковеркать.


Глава 3. Идейная специфика «Детского острова» Саши Чёрного

3.1 Рождение и становление замысла, история создания «Детского

острова»

черный творческий поэзия автор

Произведения для маленького читателя занимают в творчестве Саши Чёрного всё больше места. Сам приход писателя в детскую литературу обставлен рядом примечательных обстоятельств. Дело в том, что тяжелейшая психологическая травма, нанесённая ему в детстве (атмосфера жестокого психологического гнёта в семье, бегство и многолетние скитания по России), определила многие существенные черты его личности и творчества. По характеру болезненно застенчивый, непрактичный, желчный, плохо сходящийся с людьми, Саша Чёрный резко менялся, общаясь с детьми, – тогда он становился весёлым и нежным. Не случайно одна из его лучших детских книг получила название «Детский остров».(6)

Действительно, мир детства был для писателя тем утопическим островом идеальной любви, веселья и покоя, куда ему хотелось сбежать от пошлости современной ему жизни и тягостных воспоминаний о прошлом.

В эмиграции, где Саша Чёрный оказался в 1920 году, в его творчестве происходят значительные изменения: он становится по преимуществу прозаиком и по преимуществу детским писателем. Произошло это по нескольким причинам. Во-первых, в сознании писателя, как и в сознании многих его соотечественников-эмигрантов, произошёл заметный психологический сдвиг: скучная, пошлая, грубая российская действительность (какой она представлялась в России изнутри) вдруг окрасилась в светлые тона ностальгии. Достаточно согласиться на хрестоматийный пример: А.И. Куприн создал два произведения на материале российской императорской армии – «Поединок» и «Юнкера», абсолютно противоположные по эмоциональному тону и идейным оценкам именно потому, что первое написано горячим демократом и гуманистом в России, а второе – несчастным изгнанником во Франции.

Вторая причина серьёзного обращения к детской литературе связана с тем, что многих русских эмигрантов тревожило, что их дети неизбежно забывают родной язык и культуру. Например, именно в таких условиях было написано одно из лучших произведений А.Н. Толстого «Детство Никиты» (1922 г.).

Внимание Саши Чёрного к языковым формам детского восприятия жизни является главным отличительным признаком его произведений. В духовном развитии человека, только вступающего в мир, художественное слово имеет гораздо больший вес, нежели в жизни человека уже сформировавшегося, ибо оно для него не просто один из важнейших возможных путей познания мира, но способ этого познания, точка зрения на мир. И от того, каким образом слово войдёт в сознание ребёнка, во многом будет зависеть его целостное миропонимание и мировидение. Тем не менее детских по своей сути книг, детской литературы как таковой всегда казалось мало.

Произведения для детей Саши Чёрного, включённые им самим в сборник под названием «Детский остров», вышли в 1921 году в Данцигском филиале берлинского издательства «Слово». Это издание оказалось единственным прижизненным изданием. Основу сборника составили стихотворения, до того времени не появлявшиеся в печати. Кроме того, в состав книги включены все стихи Саши Чёрного, опубликованные до его отъезда за границу, и целиком сборник для детей «Тук-тук», изданный в 1913 году издательством И.Д. Сытина.

В монографическом исследовании Л.А. Евстигнеевой книга «Детский остров» реализует «давнишнее его желание отмежеваться от всяких политических программ и направлений и жить Робинзоном на тихом необитаемом острове...» «Робинзонство» стало одной из самых характерных черт последнего периода творчества Саши Чёрного.(7) Это сказалось, в частности, в настойчивом обращении поэта к детской тематике. Он активно сотрудничал в журнале «Зелёная палочка», который выходил в Париже в 1920-1921 гг. при участии А.И. Куприна, И.А. Бунина, А.Н. Толстого и др. В книге «Детский остров» Саша Чёрный «спрятался на время на детский остров и сам стал ребёнком, ребёнком, который и прост и ясен, и не умеет ещё болеть взрослыми болями».(8) Такой подход не объясняет глубины «детского» в личности писателя, с другой же стороны, он принимает значение его послереволюционного творчества. В конце 1900-х годов становится понятно, почему у многих исследователей, в том числе Л.А. Евстигнеевой, проявлено такое отношение к творчеству после Октябрьской революции тех писателей, которые оказались в эмиграции. Налицо социальный заказ: лучшее у этих творцов осталось позади, – в «царском», хотя и ненавистном периоде.

3.2 Тема Родины и одиночества в сборнике «Детский остров»

Приход Саши Чёрного в детскую литературу во многом обусловлен и тем, что у самого писателя детства вообще не было. Отсюда – психологически вполне объяснимое желание компенсировать эту тяжёлую потерю, сотворить воображаемый мир детства в художественном творчестве. К тому же жизнь сложилась так, что у писателя никогда не было собственных детей, что явилось для него и личной драмой, и источником творчества.(9)

Саша Чёрный воплотил свою любовь к родине-России в своих «детских» произведениях. Для него утраченная Россия превратилась в прекрасные детские воспоминания, как для других Родина представала прежде всего в картинах родной природы (например, И.А. Бунина). Интонации «Лета Господня» И.С. Шмелёва оказываются интимно близки строкам Саши Чёрного.

Юный Александр Гликберг с самого раннего детства был «ангажирован» на роль свидетеля мрачной изнанки существования. Внутренне тяготеющий к твёрдой житейской и семейной основе человек стал вынужденным «странником» своей малой родины – семьи, проживавшей в большой, но уездной и местечковой по духу Одессе для маленького еврейского гимназиста. Хотя отец Саши и состоял агентом крупной фирмы, а мать была постоянно рядом, мальчик практически не знал детства. «Никто не дарил ему игрушек, а если он приспосабливал для игры какую-нибудь вещь в доме – следовала расправа...»

Герой стихотворения «Карточный домик», как и сам автор, играет чем придётся – он занят найденными у взрослых картами.

Начинается постройка!

Не смеяться, не дышать...

Двери – двойки, сени – тройки...

«Карточный домик»

Детская игра также непрочна и призрачна, как домик из игральных карт:

Ах!

Зашатался на углах,

Перегнулся, пошатнулся,

И на скатерть кувырком, -

Вот так дом...

«Карточный домик»


Мать, больную истеричную женщину, они (дети) раздражали: «Когда отец возвращался, она жаловалась на детей, и отец, не входя в разбирательство, их наказывал».

Но перебирающий засаленные карты «гимназистик», у которого в кошельке «только пятак», на который «воробья и то не купишь», бывает, временами, и мечтает, как обычные дети:

Гимназистик на трубе

Жадно выпучил гляделки.

Все бы он унес к себе

От малиновки до белки!

«На трубе»

Но лирический герой – «альтер эго» поэта – даже в самых светлых стихах Черного всегда задумчив и не по-детски серьезен. На маленького Сашу глубокое впечатление оставили не по-детски тяжелые испытания. Это всегда маленький взрослый человек, «глава семейства», хотя бы даже и кукольного:

У бедной куколки грипп:

Всыплю сквозь дырку в висок

Сухой порошок:

Хинин-

Аспирин-

Антикуклин.

Где наш термометр?

Заперт в буфете.

Поставлю барометр...

«Ох, эти дети!»


Даже играя, девочка уже «по-настоящему» утомлена от «взрослых» забот. Как взрослого человека (давно взрослого) маленького героя томит тоска бытия. Везде – в предметах, камнях, морском берегу – он чувствует призраки бывшей некогда там жизни. Тюфячок говорит мальчику, которому не спится:

Я набит морской травой,

Но трава была живой:

Колыхалась,

Волновалась

В лад с подводной синевой.

«Мальчик не спит»

Тема природного, врожденного, одиночества становится сквозной. Особенно в «позднем творчестве Саши Черного, – считает один из исследователей, – все чаще в стихах о смысле жизни проскальзывает мысль об одиночестве и конечной печали бытия. Отраду поэт находит в общении с природой», в мире «простых и естественных» вещей. Таковы известные стихи «В пути», «У Эльбы», «Платан» и др.(10)

Трудно (если бы даже это было возможно в принципе) найти какие-либо «доказательства» или свидетельства тому, как в Саше Черном зародилось «светлое» поэтическое мировосприятие, давшее жизнь его лирическому «альтер э