Скачать

Франция в жизни и творчестве В.К. Кюхельбекера

Путешествие в Европу – один из наиболее важных периодов жизни и творчества Вильгельма Кюхельбекера. За одиннадцать месяцев (сентябрь 1820 г. – август 1821 г.) поэт объехал Германию, Францию и Италию. Это путешествие нельзя назвать обыкновенной поездкой за границу. Перед тем, как покинуть Россию, Кюхельбекер поставил перед собой две задачи: первая – знакомство с культурной жизнью Европы и рассказ об этом русскому читателю; вторая – пропаганда в Европе новейшей русской литературы. За границей поэт общается с выдающимися людьми Запада и стремится обратить внимание европейцев на Россию, русскую словесность и творчество молодых русских литераторов. В Веймаре он беседует на эту тему с Гете.

Особый интерес к пребыванию Кюхельбекера во Франции вызван, прежде всего, активным участием поэта в общественной жизни страны. О пребывании Кюхельбекера в Париже и его отношениях с передовой французской молодежью сохранилось множество слухов, и даже легенд. Поэт активно занимается пропагандой новейшей русской литературы. В июне 1821 г. он читает лекцию о русском языке в обществе «Атеней», которым в то время руководили французские либералы во главе с Бенжаменом Констаном. Лекция была обращена к передовым людям Франции от имени «мыслящих» людей России, так как «мыслящие люди являются всегда и везде братьями и соотечественниками». Поэт объяснял, что реакционная политика российского правительства не имеет ничего общего со стремлениями русского народа, который так же, как французский народ, ненавидит деспотизм и варварство.

Таким образом, Кюхельбекер явился своего рода посредником между русской и французской общественностью. Текст его лекции передавали из рук в руки и русские декабристы, и французские либералы. Францию он воспринимал уже не просто как чужую страну. Он связал с ней часть своей жизни. Воспоминания Кюхельбекера о Франции и французах сохранились, прежде всего, на страницах цикла публицистических писем «Путешествие по Европе», а также в ряде стихотворений («Снова я вижу тебя, прекрасное, светлое море…», «К «Ахатесу» и др.). Интересно, что до поездки в Европу Кюхельбекер относился к Западу без восторга, даже скептически, о чем свидетельствуют «Европейские письма» - воображаемое «путешествие» по Европе, написанное незадолго до отъезда из России. Основная цель курсовой работы – выяснить, как и почему поменялось отношение поэта к Франции и французам, и что нового Кюхельбекер рассказал о них русскому читателю.

Русский поэт, прозаик, критик и драматург Вильгельм Карлович Кюхельбекер (1797-1846) родился в Петербурге, а детские годы провел в имении Авинорм, которое досталось его отцу от императора. В 1808 году Вильгельма отдали в пансион Брикмана в городе Веро; в 1811 году – благодаря рекомендации военного министра Барклая де Толли – он был принят в Царскосельский лицей.

В Лицее сформировались политические и литературные взгляды Кюхельбекера. Его любимыми авторами в тот период были Жан-Жак Руссо, Фридрих Шиллер, а также Вейсс – философ времен Великой французской революции, под влиянием которого Кюхельбекер начал составлять собственный словарь.  «Аристократия», «Рабство», «Образ правления» - названия некоторых статей словаря, которые отражают идеи, занимавшие в ту пору ум и душу Вильгельма. Именно тогда он вступает в «Священную артель»(1) - одно из первых преддекабристских тайных обществ.  Члены «Артели», среди которых были друзья поэта Вольховский и Пущин, слушали лекции о политических науках у лицейских профессоров Германа, Галича, Куницына.

После окончания Лицея (9 июня 1817 года) Кюхельбекер вместе с Пушкиным, Корсаковым, Горчаковым и Ломоносовым поступает на службу в Главный архив Коллегии иностранных дел. В тот же период он преподает русскую словесность воспитанникам Благородного пансиона при Главном педагогическом институте в Петербурге.  «Мысль о свободе и конституции была в разгаре, Кюхельбекер проповедовал ее на кафедре русского языка», - пишет в своих воспоминаниях ученик поэта Н.А. Маркевич(2). Служба не мешает ему быть и активным членом Вольного общества любителей российской словесности, наук и художеств (руководитель – А.Е. Измайлов) и Вольного общества любителей российской словесности (руководитель Ф.Н. Глинка). В это время Кюхельбекер много пишет, печатается и думает о собственном издании (в 1824 году его помыслы осуществились: появился альманах «Мнемозина»). В дни лицейских годовщин он первым обращается к жанру дружеских посланий (стихотворения «К Дельвигу», «Счастлив, о Пушкин…» и др.).

Однако бурная общественная деятельность поэта внезапно оборвалась в 1820 году. 6 мая Пушкина сослали в Екатеринослав за оду «Вольность» и эпиграмму на Аракчеева («Всей России притеснитель, губернаторов мучитель…»). Эта новость взволновала членов Вольного общества российской словесности. На одном из заседаний Дельвиг прочел свое стихотворение «Поэт», в котором утверждал свободу и «в бурное ненастье», и «под звук цепей». Кюхельбекер со свойственной ему горячностью подхватил мысль друга и прочел стихотворение «Поэты». Не жалея громких эпитетов и разительных сравнений, он восхвалял в нем поэтов: «певцов и смелых, и священных,/Пророков истин возвышенных». Судьбу своих друзей Баратынского и Пушкина он сравнивал с участью Мильтона(3) и Тассо(4). Лишь Поэт может противостоять царящим в мире рабству и несправедливости. За это ему приходится терпеть гонения со стороны бесчестных людей, стоящих у власти. Но и они дождутся возмездия:

В руке суровой Ювенала

Злодеям грозный бич свистит

И краску гонит с их ланит,

И власть тиранов задрожала.

Стихотворение было опубликовано в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения». Номер журнала попал в руки Александра I. Над головой Кюхельбекера стали сгущаться тучи. Поэту грозила ссылка. Его душевное состояние было нестабильным, он никак не мог найти применение скопившимся силам и пребывал в растерянности: «До сих пор не знаю я, чем решится судьба моя. Вы можете себе представить, что беспрестанное волнение, неизвестность и беспокойство – состояние не слишком приятное»(5).

В тот период Кюхельбекер чувствовал, что ему необходимо сменить обстановку. По совету тетки он решает вначале уехать в Дерпт, читать немецким студентам лекции о русской литературе. Но Дельвиг неожиданно предложил ему стать секретарем у Александра Львовича Нарышкина (обер-камергер; «вельможа, богач и меценат, знаменитый острослов, знаток музыки и живописи», как характеризует его Юрий Тынянов(6)). Нарышкин на несколько лет уезжал в Европу, и ему нужен был секретарь, который мог бы писать и объясняться на трех языках.

8 сентября 1820 года Кюхельбекер вместе с Нарышкиным и его доктором Алиманном отправился в Европу. Поэт выехал из России в то время, когда в европейских странах одно за другим происходили восстания с провозглашением конституций. 9 марта 1820 года на верность конституции присягает король Испании Фердинанд; в июле того же года происходит революция и провозглашается конституция в Неаполе; в июле же – революция в Сицилии. За время пребывания Кюхельбекера в Европе произошли революции в Пьемонте (март 1821 года) и Португалии (сентябрь 1821 года). Список такого рода «подземных толчков» завершает восстание в Валахии (февраль 1821 года) и начало борьбы греков за независимость от турецкого ига.

Пылкий и восторженный, увлеченный мыслями о свободе народа и конституции, Кюхельбекер был рад окунуться в эту революционную среду. Перед самым отъездом он написал стихотворение «Прощание» - прелюдию к грядущему путешествию: «Прости, отчизна дорогая!/ Простите, добрые друзья!/Уже сижу в коляске я,/Надеждой время упреждая…». В последующих строках Кюхельбекер действительно «упреждает время», будто бы зная заранее, что ждет его в Европе:

Пируй и веселись, мой Гений!

Какая жатва вдохновений!

Какая пища для души –

В ее божественной тиши

Златая дивная природа…

Тяжелая гроза страстей,

Вооруженная свобода,

Борьба народов и царей!..

Глава I

Становление и развитие жанра «путешествия» в русской литературе «Европейские письма»

При отъезде из России Кюхельбекер получил от друзей из Вольного общества любителей российской словесности задание: регулярно присылать им письма о самых ярких европейских впечатлениях. Поэт выполнил обещание: из-за границы пришло множество стихотворений, адресованных любимым друзьям, а также цикл публицистических писем «Путешествие по Европе». Работа над произведением была закончена уже в России – в имении сестры Закупе. Кюхельбекер намеревался издать «Путешествие», но, видимо, не нашел издателя, желавшего купить рукопись. В 1824-25 гг. значительная часть произведения была опубликована в различных изданиях(7), в том числе в альманахе «Мнемозина».

Сам Кюхельбекер считал «Путешествие по Европе» одной из важнейших частей своего творческого наследия. В особенности он ценил свои размышления об изобразительном искусстве. Перед смертью поэт оставил друзьям и близким так называемое «литературное завещание», в котором было сказано: «Путешествие. Пересмотреть и напечатать по усмотрению, кроме Дрезденской галереи, которую прошу издать»(8).

Однако прежде чем говорить о «Путешествии по Европе», необходимо дать общую характеристику жанра «путешествия» и рассказать о первом опыте «путешествия» в творчестве Кюхельбекера – «Европейских письмах».

Жанр «путешествия» зародился в древнерусской литературе, но настоящую популярность приобрел в XVIII веке наряду с одой, трагедией, сатирой и повестью. В основном это были научные путевые заметки. Русские ученые-путешественники (профессор П. Паллас, доктор И. Лепехин, академики В. Зуев и Н. Озерецковский и др.) в ходе своих исследований постоянно записывали какие-то сведения о природе и промышленности чужой земли.  Конечно, такие записи сложно было назвать литературным произведением. Но со временем ученые «путешествия» приобрели публицистическую окраску.  Исследователи стали наблюдать за жизнью простого народа. В своих заметках они писали о беспросветной жизни крепостных крестьян и критиковали власть. К примеру, у П. Палласа и И. Лепехина есть множество записей о крестьянской войне Пугачева.

Наряду с учеными «путешествиями» в XVIII веке появляются «путешествия» литературные. Яркий пример – «Путешествие из Петербурга в Москву» А.Н. Радищева, в котором почти нет географических описаний. Путешественник – главный литературный герой. В своем произведении Радищев изображает неправый суд, тяготы и несправедливости набора на военную службу, разврат дворян, отравляющий и крестьян. Бесчеловечную тиранию помещиков он показывает как обычное в России явление, находящее опору в законе; кроме того, оправдывает крестьян, убивших жестокого барина. В этих деталях и эпизодах – правдиво нарисованный образ современной автору России.

Список литературных «путешествий» XVIII века продолжает произведение Д.И. Фонвизина «Письма из Франции». В 1777-78 гг. Фонвизин путешествовал по Западной Европе и посылал из Франции письма своему другу Н. Панину. Публиковать эти послания он не собирался, однако тщательно обрабатывал собранный материал. В результате «Письма из Франции» были опубликованы в XIX веке и заняли почетное место среди известных литературных «путешествий».

Несколько позже Н.М. Карамзин создал «Письма русского путешественника». Это записки (в форме писем друзьям) о путешествии, которое он действительно совершил в 1789-1790 гг., посетив Германию, Швейцарию, Англию и, главное, революционную Францию. Но рассказчика – «путешественника» - нельзя полностью отождествлять с автором, так как не все события переданы в полном соответствии с действительностью. «Путешественник» изображен наивным и восторженным молодым человеком, который ездит по Европе без определенной цели. Из чистого любопытства он знакомится со знаменитостями, посещает революционное Национальное собрание в Париже, любуется историческими памятниками и красотами европейской природы. Но при ближайшем рассмотрении в «чувствительном путешественнике» можно разглядеть умного холодноватого наблюдателя, который внимательно анализирует все, что происходит вокруг него и делает определенные выводы. Таким образом, «путешественник» Карамзина во многом похож на Кюхельбекера в «Путешествии по Европе».

В первой половине XIX века число ученых «путешествий» возросло: наступило время кругосветных плаваний и великих географических открытий, в том числе открытие Антарктиды Ф. Беллинсгаузеном и М. Лазаревым, а также исследования Ю. Лисянского, Ф. Крузенштерна, В. Головнина. Их очерки теперь все меньше походили на научные труды. Путешественники в деталях продумывали сюжет, вводили в повествование множество персонажей, рисовали их психологические портреты и пытались выработать свой авторский стиль.

В этот же период появились «путешествия» А. Пушкина, А. Бестужева-Марлинского, А. Герцена и др. В них уже не было никаких признаков научных трудов, ведь литераторы исследовали чужие земли не как ученые, а как живописцы. Описания чужеземной природы чередовались с рассказами о политической обстановке страны, характере и условиях жизни народа и т.д.

Таким образом, жанр «путешествия» постепенно сформировался и приобрел популярность среди русских литераторов XIX века. Обратился к нему и Кюхельбекер: еще до поездки в Европу он написал «Европейские письма». Отрывки этого произведения были опубликованы в 1820 году в журналах «Соревнователь просвещения и благотворения» и «Невский зритель».

«Европейские письма» - это воображаемое «путешествие» по Европе. Основную цель этого произведения Кюхельбекер определяет в «Предуведомлении»: «В «Европейских письмах мы предполагаем, рассматривая события, законы, страсти и обыкновения веков минувших, быстрым взглядом окинуть и наш век. Посему мы мысленно переносимся в будущее: американец, гражданин северных областей, путешествует в XXVI столетии по Европе; она уже снова одичала, и наблюдатель-странник пишет своему другу о прошлой славе, о прошлом величии, о прошлом просвещении»(9).

Здесь очень важно то, что, если в «Путешествии по Европе» Кюхельбекер говорит о реальных событиях напрямую, то в «Европейских письмах» встречаются только намеки на эти события: имена, даты, названия. К примеру, первое письмо содержит пометку: «Кадикс. 1 июля 2519 года». Здесь Кюхельбекер намекает на восстание в испанском городе Кадиксе в июле 1819 года. Далее автор упоминает о борьбе герильясов (испанские партизаны) с наполеоновской интервенцией, о маврах, живших в XIII веке в Гренаде, об архитектурном ансамбле Эскуриал и т.д. Но в целом Европа XXVI столетия является утопией.

Сразу замечу, что о Франции Американец почти ничего не пишет, кроме того, что Париж к XXVI исчез с лица земли. В письмах X и XII встречаются краткие упоминания о моральном облике и характере французов; кроме того, в первых письмах автор говорит о французской интервенции в Испании. Здесь впервые упоминаются «дикие гверилассы» (герильясы), которые при ближайшем знакомстве оказываются не такими уж дикими. Шестьсот лет назад они боролись с наполеоновской интервенцией, и Американец замечает, что характер у них с тех пор не изменился: та же неукротимая гордость, то же чувство собственного достоинства, то же «богатство в именах и титлах».

Американец живет в счастливое время, «когда политика и нравственность одно и то же, когда правительства и народы общими силами стремятся к одной цели». То, что происходило несколько столетий назад в Европе, кажется ему неправдоподобно ужасным: инквизиция, пытки, гонения на мыслящих людей, «беспрестанные нарушения равновесия и священных прав человечества».

Но одичавшая Европа XXVI столетия не кажется герою безнадежной. Интересно его замечание о том, какое значение приобрело теперь понятие «образованность». «Конечно, теперешние испанцы не имеют театра, на котором представляли бы драматические произведения Калдерона и Лопеца; конечно, ни один из атаманов их не в состоянии построить огромного Эскуриала, но в замену у них теперь… нет костров для людей мыслящих, нет цепей для народов свободных и счастливых», - завершает путешественник первое письмо.

В шестом письме Американец рассказывает о своем пребывании на безлюдном острове. В первую ночь он не смог заснуть и отправился на прогулку. «Луна освещала окрестности и распространяла какое-то волшебное мерцание по каштановым рощам, по гладкой поверхности вод, по снежным вершинам Альпов… Водопады шумели, листья дерев трепетали, сердце мое билось… Я чувствовал, что природа вечна, что вечны чувства, потому что и они – природа… Возвышенный над водами Лаго-Маджиоре, я был возвышен над всем земным; я был уверен, что и род человеческий самыми переменами, самыми мнимыми разрушениями зреет и усовершенствуется». Таким образом, Американец выражает надежду Кюхельбекера на развитие и усовершенствование человечества.

Итак, Испания осталась далеко позади; Американец въехал в Италию и уже добрался до великого Рима, который, в отличие от Лондона и Парижа, еще существует. По словам путешественника, в Риме нет ни одного итальянца. Все население составляют иностранцы, среди которых есть и небольшое число французов. В письме X речь идет о различиях между итальянцами, французами, немцами и англичанами. О французах Американец пишет: «Французы – не девятнадцатого и следовавших за ним столетий, а осьмнадцатого и всех предшествовавших революции – могли некоторым образом называться детьми между европейскими народами, но детьми избалованными. Они столько же легкомысленны, столько же жестоки и столько же опрометчивы в своих мнениях и столько же нечувствительны». Таким образом, французы здесь олицетворяют детство, «вечные мечтатели» немцы – юность, суровые корыстолюбивые англичане пребывают в состоянии вечной зрелости, а итальянцев герой неожиданно сравнивает… с женщинами.   «Сластолюбивы и пылки, они в то же время были постоянны в любви и дружбе; они были чувствительны не по воображению, но по сердцу, были готовы жертвовать всем для того, кто умел приобресть их всегда пламенную привязанность», - таково описание итальянцев - хочу заметить, самое лестное в этом письме.

В земле Калабрии герой находит российское поселение и знакомится со старшиной русской колонии с говорящей фамилией Добров. С точки зрения автора Добров – идеальный русский дворянин. Отношение Кюхельбекера к этому персонажу видно уже в первом описании: «Черные глаза его выразительны; они, кажется, желают проникнуть во все тайны души того, с кем он разговаривает. Но как сие желание не ищет укрыться от внимательного взора других, оно не лишает его лица тишины и мира, оно не дает взглядам его той беглости, того лукавого беспокойства, которые примечаем мы в дошедших до нас портретах великих политиков XVIII и XIX столетий». Доброва отличают хозяйственность и аккуратность. Дом его очень опрятен и обставлен со вкусом. В убранстве присутствует великолепие, но нет и следа ненужной пышности.

Но больше всего Американца поразило то, как Добров обращается со слугами. Говорит он с ними очень ласково, стараясь при этом заставить их забыть, что они «пожертвовали частью личной свободы для насущного хлеба». Слуги редко получают от хозяина подарки, но не из-за скупости Доброва, а из-за того, что такие поощрения вызывают у них неудовольствие и зависть. Добров предпочитает поощрять слуг приветливым словом или шуткой – это заставляет их на миг забыть о неравенстве между ними.

Важно отметить, что Добров, как правитель народа, считает главным достоинством человека гражданственность. Но вместе с тем он помнит, что совершенный гражданин может при этом не быть совершенным человеком. Тем не менее, гражданственность входит в круг качеств, которыми должен обладать истинный человек.

В письме, посвященном личности Доброва, Кюхельбекер поднимает проблему взаимоотношений власти и народа. Он изображает идеальные отношения между господином и слугами, а также рисует портрет идеального правителя.  «В нашем счастливом отечестве много людей, похожих на Доброва», - говорит Американец. Но в XIX столетии человечность Доброва считается утопией. В то время, по словам героя, даже умнейшие, мыслящие люди имели лишь приблизительное понятие об истинном достоинстве человека.

В разговорах с Добровым об итальянской истории Американец замечает, что Сицилию во все времена попеременно завоевывал то один, то другой народ: греки, римляне, арабы, норманны, византийцы, французы, испанцы, австрийцы… Здесь встречается второе упоминание о французах и опять не слишком лестное: «Французы владеют Неаполем. Их надменность, распутство, насмешливость каждый день, каждый час оскорбляют народную гордость итальянцев. Самый Карл – невольник своей бурной пикардской(10) когорты. Его наследники слабы и лишены всех достоинств царских и рыцарских; воины пикардские превратились в изнеженных вельмож, изнеженных угнетателей. Час грозного мщения настал, и в одну ночь в обеих Сицилиях(11) не стало ни одного из французских пришельцев».

Итак, в «Европейских письмах» Кюхельбекер рисует идеальную, с его точки зрения, Европу. Полностью одичав к XXVI столетию, она как бы начинает свое развитие с нуля и стремится к главной цели – полному усовершенствованию. Кое-где близость к совершенству уже заметна: в Испании гверилассы живут в состоянии полной свободы, не зная цепей, а в Италии обитает замечательный русский дворянин Добров, который обращается со слугами как с близкими людьми. Интересно, что в поле зрения Американца попадают только Испания и Италия. Англия, Германия и Франция, по-видимому, превратились в дикие, невозделанные участки земли.

Что касается французов, то здесь они представлены не в лучшем свете. В далекие времена они угнетали испанцев и итальянцев. Их моральный облик – не самое ужасное, что можно встретить в Европе, но и хорошего в нем мало. Французы легкомысленны, жестоки, надменны, насмешливы, и во многом похожи на несмышленых детей.

Глава II

Кюхельбекер во Франции: литература и политика

«Мы летим, а не путешествуем», - писал Кюхельбекер в письме XXIX от 9 (21) декабря 1820 года – первую в «Путешествии по Европе» запись, сделанную на французской земле. Кюхельбекер, Нарышкин и доктор Алиманн действительно путешествовали очень быстро. Первым пунктом в их маршруте был Дрезден, потом – Вена, Северная Италия; зиму они провели в Риме, лето – наполовину в Париже, наполовину в Южной Франции затем – еще одна зима в Париже, весна в Лондоне, и, наконец, возвращение в Россию(12).

Из одиннадцати месяцев путешествия по Европе Кюхельбекер провел два с половиной месяца в маленьких французских городках (декабрь 1820 г. – февраль 1821г.)(13). Ни в одном городе, кроме Марселя, путешественники не задерживаются надолго. 9 (21) декабря Кюхельбекер в Лионе, 14 (26) – в Авиньоне; 30 декабря 1820 г. (11января 1821 г.) он попадает в городок Э (Aix) между Авиньоном и Марселем. В Марселе поэт встречает новый, 1821 год (по старому стилю). 14 (26) февраля 1821г. он уезжает из Марселя в Тулон, а оттуда въезжает в Италию. С каждым городком у Кюхельбекера связаны свои, неповторимые впечатления. Все увиденное – будь то картины в Лионском музее или толпа на марсельской площади – он описывает с поистине немецкой обстоятельностью и педантичностью. Особого внимания заслуживают описания простых людей: это и каталонские носильщики, которые бьют палками не понравившихся им актеров в театре, и маленький мальчик – книжный продавец с марсельского рынка, и лионский фигляр, и каторжники в красных рубахах и кандалах, которых ведут на исправительные работы. Если собрать вместе эти разрозненные зарисовки с натуры, получится картина жизни простого французского народа, которая в тот период сильно интересовала Кюхельбекера.

В первых числах декабря Кюхельбекер, Нарышкин и доктор Алиманн оказались на французской земле. Первое, что бросилось в глаза Кюхельбекеру, - Вогезский хребет. В дальнейших записях поэт также в первую очередь обращает внимание именно на горы. Каждая горная цепь у него окрашена в свой цвет. На Вогезский хребет Кюхельбекер смотрел с высоты Кафедрального собора Мюнстера: «далекие белые Вогезы сияли; темно-лесистый Шварцвальд, чем ближе, тем более подходил к цвету лиловому, и, наконец, весь амфитеатр городов, сел и виноградников, покрывающих его, являлся моему взору  подернут флером красноватого дыма»(14).

Горы окружают со всех сторон город Страсбург. Его жители – так называемые «офранцуженные немцы», которые горят проезжающим путешественникам: «Мы немцы, но говорим по-французски». В то же время жители расположенного неподалеку Кольмара скажут: «Мы французы, но только говорим по-немецки». Не совсем понятно, что это за область: Франция или все-таки еще Германия, но Кюхельбекер поясняет в письме XXXI: «Мы уже по карте во Франции, но в нравственном отношении все еще Германия». Поэт отмечает, что в этих местах еще видны «немецкая опрятность и немецкая вежливость».

Но настоящая Франция уже рядом, и опять нам в глаза бросаются бесконечные горы.  «Горы являлись нам во всех возможных цветах: белыми при лунном сиянии, зелеными, синими, желтоватыми, бирюзовыми, пурпуровыми», - такова «горная палитра» между Кольмаром и Безансоном. Это - один из эпизодов, где Франция превращается в глазах поэта в настоящий рай: «…погода была, какова она у нас в самые лучшие дни апреля – в начале мая… Природа улыбалась вокруг меня, здоровье лилось в мои члены, и радость – в мое сердце… Белые облака тянулись и отражались в голубых водах, столь же чистых и тихих, как была в эту минуту душа моя: я был очень счастлив!».

В этих местах поэт встречает французов, которые отнюдь не вызывают у него добрых чувств. Портрет настоящего француза под пером Кюхельбекера таков: большой говорун, зевака («слово badaud(15) именно выдумано для французов») и к тому же очень нечистоплотный человек. Нечистоплотность французов в особенности поражает Кюхельбекера. Он пишет: «в хате последнего русского крестьянина чище, нежели в большей части постоялых домов по нашей дороге». Интересно, что Фонвизин в «Письмах из Франции» обращает внимание на ту же особенность: «При въезде в город ошибла нас мерзкая вонь, так что мы не могли уже никак усомниться, что приехали во Францию. Словом, о чистоте здесь не имеют понятия, - все изволят лить из окон на улицу, и кто не хочет задохнуться, тот, конечно, окон не отворяет»(16).

Французские нищие вызвали у Кюхельбекера искреннее удивление. Они не просто просили милостыню, как это делают в России, а предпочитали зарабатывать деньги трудом – правда, самым бесполезным. К примеру, путешественникам встретился молодой человек, который заставлял барабанить зайца: «в честь пехоты и кавалерии, молодых девушек и старых женщин».

Интересен вывод, который Кюхельбекер делает, впервые посмотрев на великолепные французские пейзажи и грязных болтливых французов: «Франция по своим прекрасным картинистым видам и по бедности, беспорядку и нечистоте была похожа на мастерскую художника, где собраны предметы самые отвратительные и самые прелестные».

Письмо XXXII полностью посвящено описанию Лиона, который Кюхельбекер называет величайшим городом во всей Франции после Парижа. Стоит он на реках Роне и Соне  («Воды Соны быстрые и мутные, цвету желтоватого. Рона тиха и наполнена островами; ее цвет зеленовато-синий»). На лионских улицах встречаются странные несоответствия. Так, Кюхельбекеру на глаза попалась грязная харчевня, которая почему-то носила название «A la Providence»(17). А в одном из переулков поэт видел настоящую французскую упряжку: в одну телегу были заложены осел, мул, корова и лошадь.

 Галерею портретов с натуры открывает уличный фигляр. Кюхельбекер с удивлением замечает, что в Германии они не встретили ни одного фигляра, а во Франции им сразу же попался на пути «чудодей, который с величайшим бесстыдством выхвалял свои удивительные порошки, вылечивающие всевозможные болезни; народ его слушал с удивлением; он кривлялся в коляске своей не хуже иного профессора на кафедре и представлялся глухим, когда кто из проходящих… называл его обманщиком».

Культурной жизнью Лиона Кюхельбекер в целом остался доволен. Заглянув походя в два лионских театра, он долгое время наслаждался лионским «музеумом». Произведения искусства Кюхельбекер описывает наиболее обстоятельно, не забывая высказывать свое мнение о том или ином художнике:

«Филипп де Шампань… может служить нам примером всех достоинств и недостатков большей части исторических живописцев Французской школы. Его рисовка верна, расцвечение свежо; правила анатомии везде соблюдены, складь одежды тщательна и вместе свободна… выражение его лиц разительно. Но по большей части ложно и принужденно, и потому его лучшие произведения получают что-то похожее на кривляние. Филипп  де Шампань заимствовал все искусство у лучших италианских художников; но он не был Промефеем: он не мог похитить их вдохновения», - в этом описании, по сути, содержится главный критерий, по которому Кюхельбекер оценивал творения живописцев. Содержание представляется поэту гораздо важнее формы. Неважно, насколько точно соблюдены пропорции фигур – главное, чтобы лица светились искренними чувствами, и картина дышала вдохновением художника. В качестве примера привожу описание картины Рубенса: «Одна из его лучших мною виденных картин – «Поклонение волхвов»: она служит украшением Лионской галереи. Рубенс не есть живописец Грации; но мальчик, который здесь между двумя волхвами, так мил, так прелестен, его голубые глаза так живы и в то же время исполнены такой доброты, что, кажется, сама Грация водила хотя раз рукою живописца силы. Но самая трудная задача картины разрешена в изображении царя эфиопского: в этой голове Рубенс показал себя истинно великим художником. Он безобразным чертам и смуглому цвету эфиопского лица придал столько благочестия и душевной теплоты, что забываешь его наружную отвратительность и с удовольствием останавливаешься на выражении».

В Лионском музее Кюхельбекер открыл для себя гений Франциска Альбани, с содроганием встретился с творением «ужасного Эспаньелетто»; простил Перуджино неверную рисовку – за теплоту и благочестие на лицах святых Иакова и Георгия - и чуть не вознесся на небеса вместе с пресвятой Девой кисти Гвидо Рени. На этом закончилось знакомство с Лионом, и путешественники отправились в городок Э (Aix) (30 декабря 1820 г. (11 января 1821 г.)).

Две черты отличали город Э от других французских городов. Во-первых, здесь было множество «остатков древности», представлявших интерес для человека, неравнодушного к истории.  Любознательный Кюхельбекер интересовался всем и подходил к старым строениям, едва только замечал на стене какую-нибудь надпись. Одна из них сильно насмешила поэта и его товарищей. На камне перед церковью было вырезано: «Il est expressement defendu de faire ceans aucune ordure»(18).

Во-вторых, Э поразил путешественников странной для французского городка чистотой. У Кюхельбекера даже возникло впечатление, что Э – на самом деле часть Берлина, перенесенная во Францию волшебником.

 Но по-немецки чистый Э был забыт, когда на пути в Марсель Кюхельбекер увидел поистине дивную картину: «слева цепь приморских Альпов, возвышающихся за облака четырьмя уступам; справа прелестное полуденное море… Заходящее солнце освещало одну половину его: она превратилась в один огромный алмаз; другая приковывала взоры неизмеримостию, прелестною лазурью и божественным спокойствием…». Это было Средиземное море. Здесь можно утверждать, что полуденную Францию стоит посетить уже из-за одной ее неповторимой природы. Нахлынувшие чувства заставили поэта  вспомнить стихи Шиллера:

Und das Meer lag still und eben

Einem reinen Spiegel gleich;

Keines Zephyrs leises Weben

Regte das krystallne Reich.(19)

Синева Средиземного моря неожиданно напомнила Кюхельбекеру Санкт-Петербург и зеленоватые воды моря Балтийского. В те же минуты в душе поэта родилось стихотворение «Снова я вижу тебя, прекрасное, светлое море…». В этих неровных, восторженных строках Кюхельбекер обращается к морю, как к живому существу.   Он смотрит на его «лазурные воды» и с грустью вспоминает «шум  изумрудных пучин родимого русского моря». Мыслями он уносится «в пышные стены Петра» и просит великодушные «лазурные волны» быть «послами любви» и отнести на север к «милым далеким» его мысли, мечты и надежды.

31 декабря 1820 года по новому стилю Кюхельбекер прибыл в Марсель. В письмах, посвященных Марселю, часто встречается описание разнородной толпы. Это – своего рода символ жизни, неусыпной деятельности, которая кипит в этом городе до захода солнца. Такие динамичные картины вполне соответствовали деятельной натуре Кюхельбекера. «Я живу окнами на гавань…», - пишет он 9 (21) января 1821 года, - «Матросы и торговцы всех народов: турки, италианцы, греки, испанцы, англичане, жиды – толпятся, кричат, продают и покупают; здесь маленький савояр чистит сапоги марсельскому щеголю; там поет бородатый пилигрим под скрип гудка; тут запачканный мальчик служит громогласным каталогом своей продажной библиотеки, сваленной в короб...; далее пляшут бедные сироты…; мимо их мчится на гордом коне милорд или скачет в красивом ландау русский барин. Богатства всех стран земли здесь собраны: здесь слышишь языки всей Европы и видишь всевозможные лица, состояния, одежды, обычаи».

В этом живом и довольно позитивном описании виден, как в зеркале, характер французов: болтливые и легкомысленные, они пребывают в состоянии вечного движения и стараются поймать каждое счастливое мгновение жизни. Но по-настоящему счастливым французский народ назвать нельзя: слишком велик контраст между запачканным мальчиком с книгами и милордом на гордом коне. Французский народ, как и русский, страдает от нищеты, социального неравенства и недостатка просвещения.

Недостаток просвещения сказывается и на спектаклях марсельского театра, которые часто превращаются в кулачные бои. Происходит это из-за крутых нравов каталонских носильщиков, которые зачастую во время спектаклей «берут приступом сцену и критикуют палочными ударами актеров, не угодивших на вкус их». В таких случаях марсельская знать сидит в ложах и любуется зрелищем, прервать которое невозможно, а вмешаться означает подать повод к убийствам.

14 (26) февраля 1821 года Кюхельбекеру пришлось попрощаться с Марселем. В последний день своего пребывания он отправился в Главный собор, где служили панихиду по убитому герцогу Беррийскому(20). Волею случая, на въезде в Тулон поэт увидел каторжников в красных рубахах, скованных по два – их выводили на работу. Вид этих несчастных людей произвел на поэта огромное впечатление. Немного позже, 10 апреля, когда Кюхельбекер уже был в Париже, были отправлены этапом каторжники. Они направлялись в Тулон из тюрьмы «Бисетр». Но гораздо важнее то, что среди этих каторжников был Гравье – главный организатор покушения на герцогиню Беррийскую.

Природа в Тулоне была гораздо беднее, чем в других городках, но зато  Кюхельбекеру представился случай сказать что-то хорошее о французах. Во время прогулки он зашел на чужую дачу и там узнал, что такое на самом деле французское гостеприимство. «Добрая, довольно еще молодая женщина встретила меня у ворот, ввела в комнату своего мужа; меня обласкали, угостили прекрасным, легким вином и накормили вкусным завтраком», - с удовольствием вспоминает поэт. Таким образом, в последние дни своего пребывания во Франции он узнал, что французы вовсе не так надменны, как иногда кажутся л