Скачать

Споры вокруг главного героя комедии "Горе от ума" А.С. Грибоедова

«Горе от ума» было первым произведением с такой точной и быстрой реакцией на текущие события. Это нам сейчас надо расшифровывать, комментировать слова Грибоедова – современники читали между строк. Характер Чацкого был им близок, его негодование понятно. Как и Чацкий, они «чаяли» перемен, мечтали о них, готовы были бороться – и тогда слово, проповедь становились их оружием. «Страстный и нетерпеливый, он сам понимает, что, говоря невеждам о их невежестве и предрассудках и порочным об их пороках, он только напрасно теряет речи, - писал современник о Чацком, - но в ту минуту, когда пороки и предрассудки трогают его, так сказать, за живое, он не в силах владеть своим молчанием: негодование против воли вырывается у него потоком слов колких, но справедливых. Он даже не думает, слушают и понимают ли его или нет: он высказал все, что лежало у него на сердце, - и ему как будто бы стало легче. Таков вообще характер людей пылких, и сей характер схвачен г. Грибоедовым с удивительной верностию». Важно было нарушить молчание, пробудить общественное мнение, и они не пропускали случая высказаться. Чацкий, главный герой комедии, появившейся «накануне возмущения на Исаакиевской площади», сразу стал восприниматься читателями как отражение в литературе типа декабриста. Этой же позиции придерживался и Герцен, высоко оценивший комедию и увидевший в ее главном герое черты, родственные хорошо знакомым ему людям – декабристам. «Горе от ума» - произведение новаторское и по проблематике, и по стилю, и по композиции. Накопилось множество споров, неоднозначных мнений об этой комедии, и еще больше о ее главном герое. Цель моего реферата состоит в том, что бы рассмотреть, сопоставить все характеристики Чацкого. В настоящей работе даётся обзор всех трактовок образа главного героя, отношение к нему современников, критиков и друзей Грибоедова. В моем реферате не только затрагиваются основные вопросы, касающиеся характера Чацкого, но и подробно разобраны многие из них.

В ответ на проповедь Фамусова, восхищенного удачной карьерой «случайных» людей, умевших «подслужиться», Чацкий восклицает: «Служить бы рад – прислуживаться тошно! ». Эта независимость суждений вызывает у Фамусова ужас. В Чацком он видит политического противника, подрывающего устои существующего общества: «Что говорит! и говорит, как пишет! » «Он вольность хочет проповедать! » И, наконец: «Да он властей не признаёт! », «Строжайше б запретил я этим господам На выстрел подъезжать к столицам».

В накалённой атмосфере преддекабрьского Петербурга смелая проповедь Чацкого звучала злободневно и страстно. Он выступал разрушителем старого уклада жизни в самих его основах. Его независимость была опасна, потому что он отрицал всю систему ценностей – положение на службе, богатство, знатность:

Мундир! один мундир! он в прежнем их быту

Когда-то украшал, расшитый и красивый,

Их слабодушие, рассудка нищету…

Мнение света заменило утраченное понятие чести – теперь важно только «Что станет говорить княгиня Марья Алексеевна? ». Служба перестала быть серьёзным делом, способности легко подменяются безоговорочным послушанием. В этой обстановке отказ от государственной службы осознавался как протест. «Я служил отечеству, когда оно нуждалось в службе своих граждан, и не хотел продолжать ее, когда увидел, что буду служить только для прихотей самовластья», - говорил К.Ф. Рылеев. Он отказался от блестящей военной карьеры, променяв ее на скромное место судьи в Петербургской уголовной палате. Так же поступил И.И. Пущин, друг Пушкина. Они хотели по мере сил помогать своим согражданам, защищать невинных. Кажется, Грибоедов подслушал мысли своих молодых соотечественников, сжав их в краткую, полную горькой иронии реплику Чацкого: «Служить бы рад – прислуживаться тошно! ».

Оружие Чацкого – карающее слово. Он требует «службы делу». Он тяготится среди пустой праздной толпы «мучителей, зловещих старух, вздорных стариков». Чацкий требует места и свободы своему веку. Он возвещает, что на смену «веку минувшему» идет новый, несущий идеал «свободной жизни».

Первоначальное название комедии было «Горе уму». На языке Грибоедова, Пушкина и декабристов «ум» - это свободомыслие, независимость суждений, «вольнодумство». «…Участь умных людей, мой милый, большую часть жизни проводить с дураками, а какая их бездна у нас! » - писал Грибоедов своему другу Бегичеву. Мир распался на «умных» и «дураков». Молчалин, по классификации Грибоедова, «дурак», хотя он совсем не глуп от природы. Но он – один из сферы Фамусовых и дядюшки Максима Петровича, и уже, поэтому для Чацкого он неприемлем. Софья пытается хвалить Молчалина, а с точки зрения Чацкого, получается карикатура: «Целый день играет! Молчит, когда его бранят! – Она его не уважает! »

Молчалин появился в доме три года назад, как раз тогда, когда уехал Чацкий. Молчалин – человек новый в русской истории, это тип приспособленца, который Грибоедов разглядел первым и указал на него русскому обществу. «…Осмотритесь: вы окружены Молчалиными, - писал в 1833 году литературный критик К.А. Полевой. – Молчалин не разбирает средств и хочет только возвышаться, унижаясь». Это существо без достоинства, без гордости, готовое ради карьеры «угождать всем людям без изъятья». «Низость наших Молчалиных не есть лицемерие и притворство: это их природа »5, - писал современник Грибоедова. Да, и поначалу Чацкий трагически недооценил липкой въедливости этого человека, неуязвимого, потому что он никогда не вступает в борьбу, но появляется после окончания схватки, чтобы присоединиться к победителям. «Они полнейшие выразители современной им действительности, - писал М.Е. Салтыков-Щедрин, - они деятельнейшие, хотя, быть может, и не вполне сознательные созидатели тех сумерек, благодаря которым настоящий, заправский человек не может сделать шага, чтоб не раскроить себе лба»6. Для молодёжи 1860-х годов «Молчалин» было самой бранной кличкой. «Молчалины господствуют на свете! » - иронически восклицает Чацкий. Но ирония его была горькой. Грибоедов не случайно изменил название комедии.

Горе умному человеку среди глупцов всех мастей. «…В моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека, и этот человек, разумеется, в противоречии с обществом, его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет, зачем он немножко повыше прочих…»7 - писал Грибоедов.

После комедии Грибоедова возникло выражение «фамусовское общество», «фамусовская Москва». Картины, «изображающие разные оттенки московского быта, так верно схвачены, так резко обрисованы, так счастливо поставлены, что невольно засматриваешься, признаёшь подлинники и хохочешь»8, - писали о комедии. Современники пытались угадать, кто был прототипом каждого героя. «Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чаадаева», - из Михайловской ссылки спрашивал Пушкин друзей. Прототипом Чацкого называли то П.Я. Чаадаева, то И.Д. Якушина, то А.А. Бестужева или А.И. Одоевского. Фамусова, старуху Хлёстову, полковника Скалозуба – всех пытались узнать. Грибоедов не отрицал портретности характеров и только пытался объяснить своим незадачливым критикам, что искусство не слепок действительности: «…Портреты, и только портреты входят в состав комедии и трагедии, в них, однако, есть черты, свойственные многим другим лицам, а иные всему роду человеческому настолько, насколько каждый человек похож на своих двуногих собратий. Карикатур ненавижу, в моей картине ни одной не найдешь».

Комедия оказалась способной оказать влияние на мнение молодежи. Для декабристов комедия Грибоедова стала поэтической декларацией наряду с «Деревней» и одой «Вольность» Пушкина, со стихотворениями Рылеева. «Комедия «Горе от ума» ходила по рукам в рукописи, - вспоминал декабрист А.П. Беляев, - наизусть повторялись его едкие насмешки; слова Чацкого «все распроданы поодиночке» приводили в ярость: это закрепощение крестьян, 25-летний срок службы считались и были в действительности бесчеловечными». Попали несколько отрывков, переписанных из «Горя от ума» и Бестужеву. «Я проглотил эти отрывки; я трижды перечитал их. Вольность русского разговорного языка, пронзительное остроумие, оригинальность характеров и это благородное негодование ко всему низкому, эта гордая смелость в лице Чацкого проникла в меня до глубины души»10, - вспоминал Бестужев. Он тут же отправился к Грибоедову, чтобы высказать ему своё восхищение. Вскоре Бестужев стал обладателем полного текста комедии и самым страстным пропагандистом ее. В альманахе «Полярная звезда» за 1825 год появился отзыв Бестужева – один из первых откликов в печати на «Горе от ума»: «…Рукописная комедия г. Грибоедова «Горе от ума» - феномен, какого не видели со времен «Недоросля». Толпа характеров, обрисованных смело и резко, живая картина московских нравов, душа в чувствованиях, ум и остроумие в речах, невиданная доселе беглость и природа разговорного русского языка в стихах. Все это завлекает, поражает, приковывает внимание. Человек с сердцем не прочитает ее, не смеявшись, не тронувшись до слез».

Комедией восхищались, восторгались, ее хвалили, переписывали от руки… И с не меньшей энергией – бранили и ругали. А более всего спорили о Чацком, что вполне понятно: он главный герой. Непонятно было другое: умен ли он? Или, говоря иначе, от ума ли горе?

В январе 1825 года, отвечая на критику Павла Александровича Катенина, Грибоедов, не замечая как будто некоторой противоречивости своих слов, писал ему: «Ты находишь главную погрешность в плане: мне кажется, что он прост и ясен по цели и исполнению; девушка сама не глупая предпочитает дурака умному человеку (не потому, чтобы ум у нас грешных обыкновенен, нет! и в моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека); и этот человек разумеется в противоречии с обществом, его окружающим, его никто не понимает, никто простить не хочет, зачем он немножко повыше прочих…»

Так смотрел на своего героя Грибоедов.

А вот Александр Сергеевич Пушкин, гениальный поэт и гениальный читатель, ситуацию оценил иначе. В январе того же 1825 года своими соображениями на этот счет он поделился с князем Петром Андреевичем Вяземским: «Чацкий совсем не умный человек, но Грибоедов очень умен»12. В другом письме, к Александру Александровичу Бестужеву, уточнил: «А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Все, что говорит он, очень умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно. Первый признак умного человека – с первого взгляду знать, с кем имеешь дело и не метать бисера перед Репетиловым и тому подоб. » Великий русский поэт вряд ли прав в оценке грибоедовского героя: метание бисера не есть признак человека неумного и пустого. Это просто иной стиль, другая манера, противоположное мировоззрение. И характерно, что самым ярким представителем такого несерьезного стиля в России был сам Пушкин. Нечеловеческая легкость возносила Пушкина над эпохой и людьми. Нечто родственное такому необязательному полету – и у Чацкого. Рассматривая же точку зрения Пушкина, нельзя забывать тот факт, что свой упрек великий поэт высказал в 1825 г., действие же комедии происходит раньше. Политическая обстановка, отделяющая время действия комедии от времени ее выхода, изменилась. В условиях усиливающейся аракчеевщины перед декабристами все острее вставала необходимость от слов перейти к делу. Характеризуя эволюцию декабрьского движения, М.В. Нечкина пишет: «Ранее требовался проповедник, агитатор, смелый разоблачитель палок и крепостного права, оратор в дворянских гостиных и клубах. Ныне стал необходимым осторожный конспиратор, военный человек, решительный и смелый, в полном молчании и строжайшей тайне готовящий военный удар – сердце революционного переворота. Ранее члены вдохновляли драг друга на проповедь, на гласное обсуждение всех «зол», всех «язв отечества». Теперь эта открытая и явная агитация была признана не только излишней, но вредной, и руководители организаций стали отучать молодых офицеров «кричать» на площадях и в гостиных». Таким образом, выступления в петербургских и московских гостиных становились уже анахронизмом, и, вероятно, поэтому Пушкин иронически отнесся к речам Чацкого.

Более резко высказался рассердившийся на Грибоедова за его комедию «московский старожил» Михаил Александрович Дмитриев: «Г <осподин> Грибоедов хотел представить умного и образованного человека <... > Но мы видим в Чацком человека, который злословит и говорит все, что ни придет в голову <... > Чацкий <... > есть не что иное, как сумасброд, который находится в обществе людей совсем не глупых, но необразованных и который умничает пред ними, потому что считает себя умнее <... > Чацкий, который должен быть умнейшим лицом пьесы, представлен <... > менее всех рассудительным! »

С Дмитриевым не согласился Орест Михайлович Сомов, ибо считал, что Грибоедов «представил в лице Чацкого умного, пылкого и доброго молодого человека, но не совсем свободного от слабостей: в нем их две <... > заносчивость и нетерпеливость».

Орест Сомов был отнюдь не одинок в своих суждениях, хотя и критиков, думавших иначе, было предостаточно. Например, Виссарион Григорьевич Белинский... Со свойственной ему «неистовостью» он разругал и Грибоедова, и его героя - Чацкого: «Это просто крикун, фразер, идеальный шут, на каждом шагу профанирующий все святое, о котором говорит. Неужели войти в общество и начать всех ругать в глаза дураками и скотами, значит быть глубоким человеком? <... > Это новый Дон-Кихот, мальчик на палочке верхом, который воображает, что сидит на лошади <... > Глубоко оценил эту комедию кто-то (здесь должно сказать о совпадении взглядов Белинского и Михаила Дмитриева), сказавший, что это горе, - только не от ума, а от умничанья <... > Мы ясно видим, что поэт не шутя хотел изобразить в Чацком идеал глубокого человека в противоречие с обществом, и вышло Бог знает что».

Позже, заметим, взгляды Белинского стали меняться «от порицания к восхищению».

С восхищением или, точнее, с явной симпатией писал о Чацком Аполлон Александрович Григорьев. Он впервые в русской литературе сблизил героя комедии с декабристами: «Чацкий до сих пор единственное героическое лицо нашей литературы <... > честная и деятельная натура, при том еще натура борца... ». Недаром речи Чацкого воспринимались как агитационные, как изложение общественной программы. В этом смысле и тогда современная критика видела в «Горе от ума» политическую комедию.

Аполлон Григорьев в России должен был «выбирать слова». Александр Иванович Герцен за границей писал о Чацком прямо: «... Это - декабрист, это человек, который завершает эпоху Петра Ι и силится разглядеть, по крайней мере, на горизонте обетованную землю... которой он не увидит». В комедии Чацкий противопоставляется защитникам феодальной старины, врагам свободомыслия и просвещения.

Декабристом считал Чацкого и Федор Михайлович Достоевский; правда, в отличие от Герцена выводы из этого делал другие: «Чацкий - декабрист. Вся его идея в отрицании прежнего, недавнего, наивного поклонничества. Европы все нюхнули и новые манеры понравились. Именно только манеры, потому что сущность поклонничества и раболепия в Европе та же», - отметил Достоевский в записной книжке, размышляя об оторванности Чацкого от основ русской жизни.

Некоторые критики считают, что Чацкий эгоистичен по своей натуре. Первый его монолог – перед Софьей – заключен восклицанием не влюбленного, а обиженного самолюбца: «И вот за подвиги награда! ». Словами об «оскорбленном чувстве» завершается и монолог последний.

Трудно сказать, в какой мере соответствуют взглядам Достоевского слова героя «Бесов» Шатова, но в подготовительных материалах к роману в его уста вложена оценка в своем роде единственная: «Чацкий и не понимал, как ограниченный дурак, до какой степени он сам глуп».

Эти суждения долгое время хранились в бумагах Достоевского и, естественно, не были известны читателям. Между тем в мартовской книжке «Вестника Европы» за 1872 год появилась знаменитая, теперь признанная классической, статья Ивана Александровича Гончарова «Мильен терзаний».

Некоторые «речи» Чацкого (о «премудром незнании иноземцев», о «старине святой», о шутовской европейской одежде) писатель объяснял тем, что герой «очевидно ослабел от мильона терзаний», «перестал владеть собой», впал «в преувеличения, почти в нетрезвость речи», но в его «высоком уме» Гончаров не сомневался; скорее наоборот: «Чацкий как личность, - читаем в статье, - несравненно выше и умнее Онегина и лермонтовского Печорина…Ими заканчивается их время, а Чацкий начинает новый век – и в этом его значение и весь ум»20. Но он говорит и о типичности Чацкого, Печорина и Онегина. Они – дети одного класса и одной эпохи. Отрицая дворянско-крепостническое общество, они были вместе с тем его порождением. Страдая от неудовлетворенности жизнью, они были в то же время оторваны от почвы народной. Но Чацкому равно чужды и онегинское охлаждение чувств и печоринское разочарование в людях. В противоположность разочарованному «усталому» Онегину Чацкий, по отзыву друга и соратника Герцена Н.П. Огарева, «представляет деятельную сторону жизни, негодование, ненависть к существующему правительственному складу общества». Но эти типы неизменно будут возникать в переломную эпоху. Онегины – «лишние» в своей среде люди, их появление всегда свидетельствует о неблагополучии, о назревающем крахе общественного устройства. Эти люди на голову выше свих современников, их отмечает прозорливость и «резкий, охлажденный ум». Чацкие продолжают, развивают начатое «лишними» людьми, они не только молчаливо осуждают, презирают. Чацкие открыто ненавидят, обличают, высмеивают. «Чацкий – искренний и горячий деятель», - говорит И.А. Гончаров.

Оценка высокая!

Но в 1895 году, когда отмечалось столетие со дня рождения Грибоедова, со страниц «Книжки Недели» в адрес его героя раздались похвалы и того выше: «Натура Чацкого гениальна».

Начиная с Аполлона Григорьева и Александра Герцена в пестрой палитре мнений, стала выделяться одна краска: Чацкий – декабрист. Теперь она стала доминировать в спорах, и после революции практически все, за редким исключением, исследователи единодушно сошлись во мнении: раз декабрист - значит, умен, даже очень умен! Вот пример характерных суждений на эту тему: «Исходя из конкретного содержания, которое Грибоедов вложил в образ своего героя, ум Чацкого следует понимать как выражение новой, революционной, декабристской точки зрения на русскую действительность, на все социальные, политические, моральные, культурные проблемы, которые в свете реальной исторической действительности возникали в сознании людей «свободного образа мыслей».

В семидесятых годах прошлого века А.И. Герцен писал, сопоставляя характер Чацкого с характером тургеневского Базарова: «В его (Чацкого) озлобленной, желчевой мысли, в его молодом негодовании слышится здоровый порыв к делу, он чувствует, чем недоволен, он головой бьет в каменную стену общественных предрассудков и пробует, крепки ли казенные решетки… Он скорее бросился бы в какую-нибудь негодующую крайность, как Чаадаев, - сделался бы католиком, ненавистником славян или славянофилов… »

Это – один из всевозможных вариантов, один из классических вариантов развития характера Чацкого, развития этого социального типа. И Гончаров в первую очередь сближает Чацкого с Белинским и Герценом. Только тут надо учесть то немаловажное обстоятельство, что и Белинский и Герцен прошли длительный путь мучительных и противоречивейших исканий и не во всю жизнь считали высшей мудростью головой испытывать прочность казенных решеток и общественных предрассудков. Мне кажется, что если оставаться в пределах того варианта развития характера Чацкого, который разбирает Герцен, то ближайшим образом тут следует вспомнить фигуру Писарева – того Д.И. Писарева, который действительно, словно бы перешагнув через опыт целого поколения, в начале своей деятельности вернулся к тем взглядам на героя и на героическое вообще, которые столь свойственны были именно декабристам.

Чацкий выражает, олицетворяет собой определенное состояние личности – «состояние юности». И если Репетилов вторит, то Чацкий лишь предвещает нечто в будущем. И потому Чацкий не может быть идеалом и эталоном. Он – начало, предвестие, обещание. Ему еще только предстоит подтвердить себя на деле. Не случайно Чацкий так много говорит – «попробовать на деле» ему лишь предстоит. И в этом отношении его пренебрежительный упрек, обращенный к Репетилову, которому он говорит: «шумите вы, и только», опасно напоминает бумеранг. Репетиловым и обозначен тот край, через который смешно и грустно видеть переступающим Чацкого и возле которого он беспрестанно ходит.

Обещание Чацкого – не репетиловское бахвальство, не хвастовство. Обещание Чацкого ни в малой мере «не поддельно» - Чацкий дает обещание «под заклад» своей жизни. Это так. Его страстные филиппики чистосердечные. Но страсти – одно, обстоятельства – иное.

Пылкие и «умные» обличительные речи Чацкого – это суд передового человека декабристской эпохи над самодержавно-крепостнической, аракчеевской, фамусовской Россией с ее «подлейшими чертами».

Ум Чацкого – первопричина его столкновений с фамусовским обществом. Он слишком умен для этого общества, кажется в нем белой вороной; ум ставит его в глазах Фамусовых и Молчалиных вне их круга, вне привычных для них норм общественного поведения. Именно на этом основано в комедии внутреннее развитие конфликта, обозначившегося между героем и средой: лучшие, наиболее высокие человеческие свойства и склонности героя делают его в представлении окружающих сперва «странным человеком», «чудаком», а потом просто «безумцем».

Человек, противопоставивший себя обществу – а сюжет «Горя от ума» на этом и построен, - обязан сознать свою нелегкую, но честную миссию. Некоторые критики считают, что Чацкий слишком много говорит. Он знаменитый остряк, пробавляется досужими толками, перемыванием косточек, сплетнями. Если он декабрист, борец, революционер, диссидент, возникает вопрос – зачем ему все это? Как к пустослову отнеслись к герою Грибоедова многие критические умы.

Он легко раздражается, личная драма делает его особенно уязвимым. Появившись на балу у Фамусова, он устраивает, по выражению И.А. Гончарова, такую «кутерьму», что его принимают за сумасшедшего.

Белинский: «Чацкий… хочет исправить общество от его глупостей: и чем же? своими собственными глупостями, рассуждая с глупцами и невеждами о «высоком и прекрасном»…»

Сознание сверхзадачи («хочет исправить общество») обязано сообщать человеку черты сверхсущества. По сути, он лишен права иметь недостатки, естественные надобности, причуды. И уж, во всяком случае, наделенный святыми намерениями человек не может понапрасну расплескивать свой праведный гнев.

Чацкий враг Фамусову в ином. Обществу не нравится его стиль: ерничанье, шпильки, неуместный смех. Ведь сумасшедшим его объявляют как раз за насмешки и несерьезность. У Чацкого есть определенная система оценок, которую он считает общеобязательной. В его оценке Молчалин – «жалчайшее созданье». Он не достоин ничьей любви, а тем более Софьи. По мнению Чацкого, она, умная незаурядная девушка, просто не может любить такого человека. Чацкий – борец, у него есть свои убеждения, высокие идеалы. Ему глубоко противна жизнь общества, где царят Фамусов, Скалозуб, Молчалин, Репетилов со всей косностью, лицемерием, ложью, ленью, тупостью. Яркий, деятельный ум героя требует иной среды, и Чацкий вступает в борьбу, «начинает новый век». Он, горячо любя Софью, не смог остаться в доме ее отца. Ему все казалось там безжизненно. В Москве «вчера был бал, а завтра будет два». Молодому, пытливому уму нужна пища, нужны новые впечатления. Чацкий рвется к свободной жизни, к занятиям наукой и искусством, к службе делу, а не лицам. Но его стремление не понимает общество, в котором он живет.

Стилистическое различие важнее идейного, потому что затрагивает неизмеримо более широкие аспекты жизни – от незначительных деталей характера до манеры мыслить. Поэтому так странен окружающим Чацкий, поэтому так соблазнительно объявить его сумасшедшим, взбалмошным, глупым, поверхностным. А он, конечно, вменяем, умен, глубок. Но по-другому. Он – чужой.

Эта чуждость обусловила не утихающие полвека споры – кто является прототипом Чацкого. Слишком непонятен грибоедовский герой, требуется поместить его в какую-нибудь шкалу: ретроградов или революционеров, дураков или мудрецов – или уж, по крайней мере, найти ему соответствие в истории.

Конфликт Чацкого с обществом Фамусова – прежде всего стилистический, языковой. Чацкий изъясняется изящно, остроумно, легко, а они – банально, основательно, тяжеловесно. Примечательно, что самые знаменитые реплики противников Чацкого запомнились не своей реакционностью, а редкостью юмористической окраски: например, идея Скалозуба заменить Вольтера фельдфебелем - очень смешна. Но это одно из немногих исключений. Все веселое в пьесе принадлежит Чацкому. Этим он и раздражает общество. Любое общество – в том числе и Пушкина с Белинским. Все, что весело, - признается легкомысленным и поверхностным. В основе такого представления о борце, выступающем против общества, - вера в серьезность. Все, что серьезно, - обязано быть мрачным и скучным. Так ведется в России от Ломоносова до наших дней. Европа уже столетиями хохотала над своими Дон Кихотами, Пантагрюэлями, Симплициссимусами, Гулливерами, а в России литераторов ценили не столько за юмор и веселье, сколько вопреки им. Даже Пушкина, даже Гоголя.

Чацкий обязан был, вероятно, выглядеть и вести себя иначе. В духе времени это могло быть что-то байроническое – бледное и в плаще. Но те грандиозные годы дали русской литературе две спровоцированные Байроном фигуры большого масштаба – Онегина и Печорина. Чацкий же – персонаж другого театра: шекспировского.

Чацкий является, выкрикивая и насмехаясь, и сразу напоминает одного из самых ярких героев Шекспира – Меркуцио. Очаровательный балаболка, фигляр, не щадящий никого ради красного словца, тот так же неизбежно идет к трагическому финалу. В первых сценах «Ромео и Джульетты» мы еще не знаем, что Меркуцио произнесет потрясающий монолог о королеве Маб и умрет от шпаги Тибальта. И первоначальная безмятежная болтовня Чацкого никак не предвещает яростных проповедей и позорного изгнания в звании сумасшедшего.

Но Меркуцио умирает за три действия до конца пьесы и потому не может пройти естественный путь развития, становясь тем, кем мог стать, - Гамлетом.

А Чацкий проходит всю дорогу надежд, разочарований, горечи, краха, на глазах читателя набираясь желчи и мудрости.

Датского принца и российского дворянина объединяет не только клеймо официального безумия. Схожи их наблюдения над жизнью и сделанные выводы, и даже монологи и реплики находятся в стилевом соответствии. «Распалась связь времен» - по-русски это вышло чуть многословнее:

И точно, начал свет глупеть,

Сказать вы можете, вздохнувши;

Как посравнить да посмотреть

Век нынешний и век минувший.

Нерусская новизна грибоедовского героя вызвала сомнения и в самом качестве «Горя от ума». «Ни плана, ни мысли главной, ни истины» не обнаружил в комедии Пушкин, но тут же воздав должное автору: «Грибоедов очень умен». Примерно то же писал Грибоедову Катенин: «Дарования больше, чем искусства».

Полтора ученых века вставляли Чацкого в привычную шкалу ценностей, не важно – с каким знаком. Подвижник святого дела – значит, борец. Если болтун – значит предатель святого дела. Опять-таки не важно, какое именно дело имеется в виду: что-то достойное, благородное, нужное.

Полтора школьных века заучивали общественно-полезные монологи: о помещике, обменявшем крепостных на собак; о Максиме Петровиче, упавшем наземь перед императрицей; о французике из Бордо и французско-нижегородском говоре. За всей этой социальной яростью потерялся истинный, свой, голос героя.

Ну вот и день прошел, и с ним

Все признаки, весь чад и дым

Надежд, что душу наполняли.

Чего я ждал? что думал здесь найти?

Где прелесть этих встреч? участье в ком живое?

Крик! радость! обнялись! – Пустое.

В повозке так-то на пути

Необозримою равниной, сидя праздно,

Все что-то видно впереди

Светло, синё, разнообразно;

И едешь час, и два, день целый; вот резво

Домчались к отдыху; ночлег: куда не взглянешь,

Все та же гладь и степь, и пусто и мертво…

Досадно, мочи нет, чем больше думать станешь.

Кто произнес эти страшные безнадежные слова, эти сбивчивые строки – одни из самых трогательных и лиричных в русской поэзии? Все он же – Александр Андреич Чацкий, российский Гамлет.

Здесь гладкопись «Горя от ума» начисто исчезает, и ловкий четырехстопный ямб переходит в пяти - , а затем и в тяжеловесный шестистопный. Это нестройное мышление истинно трагического героя.

Это шекспировский тупик умного, несчастного, глубоко и тонко чувствующего человека. Просто время иное, да и жанр другой. Потому рядом не обреченная Офелия, ветреная Софья, и противник – не Лаэрт с отравленной шпагой, а Молчалин с бумагами. И после главных слов появляется не кающаяся мать, а балагур Репетилов.

Карнавально, по-меркуциевски начав, Чацкий избежал его смертельного исхода – хотя мог и не избежать; дуэли были в ходу, и был же ранен на дуэли с Якубовичем сам Грибоедов. Однако «Горе от ума» - комедия, стрельба тут неуместна. Но конец Чацкого так же трагичен, как конец Гамлета, до которого не успел вырасти Меркуцио. Чацкий, конечно, остается жив и куда-то благополучно уезжает в карете. Но это и есть гибель – исчезновение со сцены.

Но в соответствии с гражданским подходом к литературе закулисное бытие грибоедовского героя тоже волновало общественность – и не меньше, чем бытие сценическое. Те, кто оценивал пьесу как прогрессию, полагали, что Чацкий пойдет прямиком в революцию. Однако почвенник Достоевский по-иному анализировал реплику «Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету…». Он писал: «Ведь у него только и свету, что в его окошке, у московских хорошего круга – не к народу же он пойдет. А так как московские его отвергли, то, значит, «свет» означает здесь Европу. За границу хочет бежать».

В 1929 году А.В. Луначарский говорил (на торжественном заседании, посвященном памяти Грибоедова), в частности, что пьеса «Горе от ума» «приобретает особенно серьезное значение потому, что, кроме восхитительных масок, созданных Грибоедовым, в ней дана фигура, представляющая самого Грибоедова. Чацкий – это портпароль Грибоедова. Пушкин чувствовал фальшь в Чацком… можно ли метать бисер перед свиньями, которые все равно его растопчут!

Правда глаголет устами безумцев, начиная от Василия Блаженного и кончая Любимом Торцовым и более близкими нам типами. В пьяном виде человек делается порой смельчаком. Он говорит то, чего бы не сказал, будучи трезвым. Безумие, опьянение Чацкого – в его молодости. Он еще слишком молод, он еще не созрел. Его ум – ум блестящего мальчишки. Его несдержанность оттого, что у него еще нет седых волос, что он еще не примерился с подлостью, не пережил тех щелчков, которые пережили и сам Грибоедов и Пушкин».

Можно, пожалуй, сказать, что разноречивость мнений о Чацком продолжает и развивает разноречивость мнений об его авторе. В конечном счете, в основе разногласий относительно Грибоедова, был вопрос об отношении Грибоедова к декабризму. В основе разногласий относительно Чацкого – вопрос об отношении к нему Грибоедова. Если согласиться с тем, что Чацкий декабрист (или будущий декабрист), то оба упомянутых вопроса с неизбежностью соединяются.

Но это – схема. Вопрос об отношениях различных авторов в различное время к Чацкому богаче такой схемы.

Образ Чацкого, вне сомнения, не покрывается проблемой отношения Грибоедова к декабризму как таковому.

Характерно в этой связи и объяснение Луначарским причин, по которым Чацкий не понравился Пушкину. «Бедный гениальный поэт, - пишет Луначарский, - был уже к тому времени «сивкой, которого уходили крутые горки».

Должно было пройти много времени и событий, прежде чем А.И. Герцен – человек, поклявшийся в верности памяти героев 1825 года, - смог бы сказать: «Энтузиаст Чацкий… декабрист в глубине души, уступает место Онегину… человеку, скучающему и чувствующему всю свою колоссальную ненужность. Онегин, - добавляет А.И. Герцен, - который вступал в жизнь с улыбкой на устах, с каждой песнью становится все более мрачным и наконец, поглощенный пустотой, исчезает, не оставив никакого следа, никакой мысли. Тип был найден, и с тех пор каждый роман, каждая поэма имели своего Онегина, т.е. человека, осужденного на праздность, бесполезность, сбитого с пути, - человека, чужого в своей семье, не желающего делать зла и бессильного сделать добро; он не делает в конце концов ничего, хотя и пробует все, за исключением, впрочем, двух вещей: во-первых, он никогда не способен стать на сторону народа… «Онегин» - самое значительное творение Пушкина…Эта поэма созревала под влиянием печальных лет, последовавших за 14 декабря…Чацкий – это Онегин-резонер, старший его брат. «Герой нашего времени» Лермонтова – его младший брат».

Чацкий, иными словами, - это герой, еще не переживший своего поражения, не переживший крушения своих надежд и верований, мечтаний. Чацкий – вечный юноша русской общественной мысли. И потому от него нечего требовать, чтобы он был критерием зрелости мысли. Довольно того, что он навсегда останется мерилом той непосредственности в отношениях к окружающему нас миру, которой посредственность никогда не знает и к которой посредственность всегда относится с насмешкой.

Его величество король был прусский здесь,

Дивился непутем московским он девицам,

Их благонравью, а не лицам,

И точно, можно ли воспитаннее быть!

Умеют же себя принарядить

Тафтицей, бархатцем и дымкой,

Словечка в простоте не скажут, все с ужимкой,

Французские романсы вам поют

И верхние выводят нотки,

К военным людям так и льнут,

А потому, что патриотки.

Нетрудно видеть: монолог Фамусова насквозь пронизан иронией. Причем этот парадокс был отмечен еще Белинским: «Это говорит не Фамусов, а Чацкий устами Фамусова, и это не монолог, а эпиграмма на общество… Нужно ли доказывать, что…все это Фамусов говорит не от себя, а по приказу автора? ». «Скалозуб острит, да еще как! – точь-в-точь, как Чацкий», и даже Лиза в разговоре с Молчалиным раздражается «эпиграммою, которая сделала бы честь остроумию самого Чацкого».

Действующие лица, замечает Белинский, словно бы «проговариваются, из угождения автору, против себя»31. Все это он объяснил целью Грибоедова «осмеять современное общество в злой сатире». Иное мнение у С.А. Фомичева: причудливая смена тем и тональности в монологе Фамусова, двусмысленность его похвал вызвана заветной целью – «навести Скалозуба на мысль о женитьбе».

Подобные странности в поведении персонажей комедии Белинский в ту пору относил за счет несовершенства произведения и авторского насилия над персонажами пьесы. Потом, как всем известно, Белинский изменил свою оценку комедии Грибоедова.

И Чацкий в монологе «А судья кто? » лишь подхватывает то, что мы уже слышали из уст Фамусова, отвечает сарказмом на иронию последнего.

Во многих исследовательских литературах отмечалось, что в «Горе от ума» постоянно употребляется весьма своеобразный прием повтора одних и тех же слов, выражений, стилистических оборотов, интонационных фигур и даже разговорной манеры в самых разных применениях, в самых разных конкретных обстоятельствах и у самых различных персонажей. Одни и те же или необычайно сходные, почти совпадающие по своему смыслу слова мы слышим в комедии из уст совершенно несхожих между собой героев. Еще точнее можно сказать, наверное, так: слова, которые мо