Скачать

Чеченский конфликт

КУРСОВАЯ

на тему: “Оценка Чеченского конфликта”

1. ОЦЕНКА ЧЕЧЕНСКОГО КОНФЛИКТА

1.1. Чеченский конфликт в исторической ретроспективе

Реальная оценка событий, происходящих в Чечне в настоящее время, невозможна без анализа русско-чеченских связей, исторически можно выделить пять этапов.

Начало контактов России с Чечней восходит ко второй половине 16 века, когда на чеченских землях появляются первые русские крепости и казачьи городки, устанавливаются дипломатические связи местных феодалов с Москвой. Так, в 1588-1589 гг. состоялось первое чеченское посольство в Москву, направленное от князя Шихмурзы Окотского, обладавшего политическим влиянием в большей части Чечни.Первый этап, продолжавшийся до конца 17 века, характеризуется вассально-союзническими формами отношений московских царей с горскими князьями.

Второй этап, длившийся, приблизительно, весь 18 век, отличается открытой военной экспансией России на Северном Кавказе, которая в это время почти завершает давнее свое стремление стать в естественные этнографические и географические границы, видя их на берегах Кубани и Терека. И хотя в 1781 г. присягами было оформлено добровольное подчинение чеченских и ингушских князей России, в 1785 г., с окончанием российскими войсками сооружения военной линии по Тереку и Кубани, а также от Моздока к Владикавказу, что привело к блокированию северных и западных границ Чечни, здесь вспыхнуло мощное народно-освободительное движение под руководством имама Мансура. Временами отряды Мансура насчитывали 5 тыс. бойцов, а потери царских войск, например, в сражении под Аллами в 1785г. достигали 1,5 тыс. чел.Однако, уже в 1787 г. восстание пошло на убыль, а в 1791 г. имам Мансур был схвачен и обречен на смерть в казематах Шлиссельбургской крепости.

Выйдя на берега Терека и Кубани и очутившись перед Кавказским хребтом, правительство России, как пишет В.О.Ключевский,*) “совсем не думало переходить этот хребет, не имея ни средств к тому, ни охоты”, оно “совершенно искренне и неоднократно признавалось, что не чувствует никакой потребности и никакой пользы от дальнейшего расширения своих юго-восточных границ” (Ключевский, 3: 368, 370).

Ситуация меняется в начале 19 века, когда в 1801 г. грузинский царь Георгий XII, умирая, завещал Грузию русскому императору. Это событие, помимо того, что привело Россию к конфликтам с Турцией и Ираном, контролировавшими тогда проходы в Грузию по побережью, соответственно, Черного и Каспийского морей, вынудило ее обеспечить свой тыл завоеванием горских племен. “С момента присвоения Грузии, — писал В.О.Ключевский, - и начинается это продолжительное завоевание Кавказа” (Ключевский, 3: 369), начинаетсятретий, длившийся до 1-ой мировой войны, этап российско-чеченского конфликта.

С переносом во времена наместничества на Кавказе генерала А.П.Ермолова (1816-1827 гг.) Кавказской линии на реку Сунжу богатые чеченские общества со сравнительно развитым сельским хозяйством, с идеологией антиколониального сопротивления, основанной на исламе и определенных национальных доктринах, начинают упорную борьбу с тотальным наступлением царизма, сердцевину которой составляет Кавказская война, закончившаяся лишь в 1859 г.

В ходе Кавказской войны в Чечне и Дагестане под руководством имама Шамиля возникло теократическое государство горских народов, которое, как считают чеченские историки, формировалось поэтапно: первый период — 1828-1839 гг. — характеризовался распространением и оформлением идеологии движения, появлением первых организационных форм имамата; во втором периоде — 1840-1850 гг. — происходит перемещение центра движения в Чечню и оформление военно-теократической монархии; третий период 1850-1859 гг. - является периодом кризиса и падения единого государства горцев Чечни и Дагестана .

Это крепкое и сплоченное государство оказалось в состоянии более четверти века противостоять военной силе Российской Империи. Россия потеряла в этой войне до полмиллиона солдат. Чечня вышла из войны, имея не более 400 000 чел. из 1,5 млн. населения в 1847 г.

В 1859 г. имамат Шамиля потерпел полное военное поражение и Чечня “по праву победителя” была захвачена и покорена царской армией. Царизм конфисковал в пользу казны все леса и до половины пахотных земель, которые были отведены русским офицерам, представителям местной знати и, главным образом, казачьим войскам. В ответ только в одно лето 1865 г. до 25 тыс. чеченцев покинули родину и ушли в пределы Османской империи. С 60-х гг. 19 века в Чечне стала активно действовать секта суфиев-закир, провоцировавшая беспорядки, появилось большое количество абреков. Российский войска усмиряли горцев артиллерией, казнями и массовыми ссылками на каторгу. Вплоть до 1917 г. в Чечне действовало чрезвычайное положение.

Следующий,четвертый, этап в российско-чеченских отношениях связан с установлением Советской власти в Чечне. Осенью 1919 г. шейх Узун Хаджи провозгласил Чечню и северо-западную часть Дагестана “Северо-Кавказским эмиратом”, стремясь создать теократическое государство наподобие государства Шамиля. После смерти Хаджи в 1920 г. часть чеченских лидеров поддержала большевиков, что привело к образованию Горской автономной республики, просуществовавшей до 1924 г., когда на ее месте возникли Чеченская и Ингушская автономные области, просуществовавшие раздельно до 1934 г., когда они были объединены в единую Чечено-Ингушскую автономную область (с 1936 г. - Чечено-Ингушская АССР).

В годы советской власти, тем не менее, не прекратились оппозиционные вооруженные выступления, повлекшие за собой крупные войсковые операции, в том числе с привлечением бронетехники и авиации Красной Армии :

- летом 1922 г. частями Красной Армии была проведена первая крупная операция по “усмирению” Чечни. В ее ходе было изъято несколько сотен винтовок и три пулемета, а также сожжено несколько домов “бандитов”;

- августе-сентябре 1925 г. в войсковой операции участвовало 6 тыс. бойцов Красной Армии, были осуществлены воздушные бомбардировки 16 населенных пунктов и более 100 - подвергнуты артиллерийскому обстрелу, сожжено 119 домов “бандитского элемента”. Было изъято 25 тыс. винтовок и более 4 тыс. револьверов;

- в декабре 1929 г. Красная Армия и ГПУ подавили восстание чеченцев при поддержке броневиков и авиации;

- весной 1930 г. была проведена крупная операция по разоружению Чечни, в которой участвовало 3,5 тыс. военнослужащих Северо-Кавказского округа, было изъято 1500 винтовок и револьверов, убито 19 и арестовано 122 повстанца;

- в 1932 г. имело место вооруженное восстание с участием свыше 3 тыс. чел., которое охватило аулы Ножай-Юртовского района и ряд аулов других районов;

- в конце января 1941 г. в ауле Хильда-Харой состоялось выступление против Советской власти. В этот период дезертирство чеченцев и ингушей из Красной Армии приняло массовый характер.

Однако, с началом Великой Отечественной войны около 40 тыс. чеченцев и ингушей отправилось на фронт, более 50-ти из них за отвагу и мужество были удостоены высокого звания Героя Советского Союза. В 1942-1943 гг. свыше 50-ти тыс. чел. работало на оборонительных рубежах Грозного, предотвратив захват немцами грозненских нефтепромыслов. Тем не менее, в феврале 1944 г. Чечено-Ингушская АССР была ликвидирована, а ее коренное население было обвинено в том, что “многие из чеченцев и ингушей, подстрекаемые немецкими агентами, присоединились добровольно к организованным немцами формированиям и выступили с оружием в руках против Красной Армии”. Как пишет А.Авторханов, “ это обвинение было абсурдным: ... во время войны ни разу ноги немецкого солдата не было. например, на чечено-ингушской земле” (Авторханов: 190).

Последствия обвинения в коллаборционизме с немцами были трагичны — в результате войсковой операции, в которой участвовало 200 тыс. военнослужащих НКВД и Красной Армии, была осуществлена депортация чеченцев и ингушей в Казахстан (400600 чел.) и Киргизию (88300 чел.). Депортация привела к значительным демографическим потерям. Холод, голод, тиф обрекли вайнахский народ на вымирание: через год в живых остаётся не более 300 тыс. чел. (по переписи 1959 г. чеченцев в СССР насчитывалось 419 тыс. чел., в 1970 г. - 612674 чел., в 1979 г.- 755782 чел. и в 1989- 958309 чел.).

И хотя в 1956 г. депортированные народы были сняты с учета спецпоселений, а в январе 1957 г. была восстановлена Чечено-Ингушская АССР, получив даже территориальное приращение за счет соседних районов Ставропольского края (Наурский и Щелковский районы), последствия депортации до сих пор полностью не ликвидированы — чеченцы-ауховцы лишились в Дагестане своего национального района, у ингушей отняли в пользу Северной Осетии Пригородный район (что составляет 40% территории исторической Ингушетии).

Таким образом, корни совпавшего с началом перестройки очередного,пятого, этапа российско-чеченского конфликта уходят в историю взаимоотношений Чечни и российского государства. С завоеванием Чечни в 1859 г. и репрессиями против ее народа в советское время российско-чеченский исторический конфликт трансформировался в “подавленный” конфликт, но он сразу становится “манифестируемым”, как только в 1985 г. началась эпоха “перестройки” с реальным снижением уровня политической репрессивности и волной “суверенизации”, разрушившей советское государство. В чеченском обществе, каждый член которого является равноправным лишь только в том случае, если он сохраняет память о своих предках хотя бы до седьмого колена, идеи Мансура и Шамиля не могли не стать реальным политическим руководством для ныне живущих поколений.

* * *

периоды:________________насильственный конфликт:

2-я пол. 16 в.— 17 в.

18 в. восстание имама Мансура 1785-1791 гг.

19 в Кавказская война 1817-1859 гг.

1917 г. -1985 г. депортация 1944-1956 гг.

1986 г. - н.в. мятеж и гражданская война.

Из приводимой таблицы, в которой предлагается периодизация отношений между Россией и Чечней с акцентом на насильственный конфликт в каждом периоде, можно сделать несколько выводов:

1. Продолжительность периодов равна в среднем столетию с отклонениями в несколько десятков лет.

2. Насилие достигает максимума приблизительно в середине каждого периода, длится от 6 до более чем 20 лет и заканчивается вооруженным подавлением чеченцев, сопровождающимся экономическими, социальными и духовными потерями для обеих сторон.

3. Типичной формой завершения насильственных конфликтов в каждом периоде является их “замораживание”, т.е. прекращение военных действий и перевод конфликта из стадии войны в послевоенную стадию без урегулирования исторического конфликта между Россией и Чечней.

1.2. Чеченский конфликт как внутренний политический конфликт России

Последний по времени переход российско-чеченского исторического конфликта из “подавленного” в “манифестируемое” состояние практически совпал с прокатившейся по России в 1990 г. “волной” принятия автономными республиками деклараций о “государственном суверенитете”. За два дня до принятия 27 ноября 1990 г. Верховным Советом ЧИР инициированной “центром” Декларации о государственном суверенитете Чечено-Ингушской республики Исполком Общенационального Конгресса чеченского народа (ОКЧН) принимает решение об образовании независимого “Чеченского государства Нохчиче”.

Как пишет В.А.Тишков, “в доктринальном и в политическом плане “национальная независимость” Чечни была подготовлена и легитимизирована собственной российской идеологией и политической практикой тех лет, когда многим представлялось, что вместо улучшения правления есть более естественный и простой путь осуществления демократических преобразований — это путь суверенизации на этнической основе” (Тишков, Беляева, Марченко: 49).

Сразу же после августовских событий 1991 г. идея создания “независимого” чеченского государства реализуется. 3 сентября 1991 г. председатель Исполкома ОКЧН Дж. Дудаев и член руководства Вайнахской демократической партии Ю.Сосламбеков объявили о низложении Верховного Совета ЧИР. Дудаев заявил, что берет власть на себя, призвал к роспуску существующих политических структур, обвинил Россию в проведении колониальной политики в отношении Чечни.

С 1 ноября 1991 г. Чечня, в соответствии с указом Дудаева, стала “суверенным государством”. Как определяет принятая 12 марта 1992 г. Конституция, Чеченская Республика является “самостоятельным суверенным государством” и “равноправным субъектом в системе мирового содружества наций”.

В интерпретации от 2 ноября 1993 г. МИД Чечни, “с точки зрения международного права Чечня ни раньше, ни тем более последние два года не входила в состав России. Она была в свое время захвачена, а захват юридически не оформлен даже формально”.

Такая оценка событий, происшедших в 1991 г., требует ответа на несколько принципиальных вопросов, связанных стипологией чеченского конфликта.

1. Если, как это утверждают представители “режима” Дудаева, Чечня является “суверенным государством”, то чеченский конфликт должен оцениваться как международный (межгосударственный) конфликт, что автоматически предполагает установление между Россией и Чечней международно-правового режима неприменения силы и мирного урегулирования существующего между ними спора. Однако, позиции как России, которая однозначно относится к конфликту с Чечней как к своему “внутреннему делу”, так и международного сообщества, рассматривающего Чечню в качестве “части России”, отвергают предположение о межгосударственном характере российско-чеченского конфликта.

Нынешнюю правовую ситуацию с Чечней не меняет и тот факт, что ее присоединение к России в 1859 г. стало результатом “завоевательной” войны со стороны России. В отличие от современного международного права, отказавшегося от “права победителя”, международное право, действовавшее в прошлом веке, “воспринимало верховенство системы политики силы, в которой война была только кульминационным пунктом в продолжении нарастающего политического, экономического и военного давления. Оправдывая обращение к войне, независимо от ее легальности, международное право отказывалось от каких-либо попыток контролировать осуществление права на обращение к войне между субъектами международного права” . В соответствии с принадлежавшим каждому “цивилизованному” государству присоединение им путем завоевания новых территорий, на которые ранее не распространялся суверенитет другого “цивилизованного” государства, не требовало какой-либо специальной процедуры, кроме как одностороннего оповещения.

Более реально утверждать, что, если не букве, то духу современного международного права в большей мере соответствует интерпретация чеченского конфликта как национально-освободительного конфликта, как “отложенной на время” реакции (самообороны) на совершенную ранее “агрессию” (завоевание), поскольку современное международное право, признавая право на самоопределение в качестве одного из своих важнейших принципов, относит это право “не только к народам подопечных и несамоуправляющихся территорий, но и к народам суверенных независимых государств”.

Вместе с тем, выступая за соблюдение принципа самоопределения, международное сообщество не может не учитывать, что неограниченное понимание самоопределения легализует расширение практики “легитимных” (“идентичностных”) внутренних политических конфликтов как базы для развития сепаратистских движений, направленных на расчленение существующих государств. С целью уйти от подобных последствий ООН следует в своей деятельности правилу так называемой “предохранительной оговорки”, в соответствии с которой, как говорится в Декларации о принципах международного права 1970 г., не подлежит санкционированию или поощрению “любые действия, которые вели бы к расчленению или к частичному или полному нарушению территориальной целостности или политического единства суверенных и независимых государств, соблюдающих в своих действиях принцип равноправия и самоопределения народов”. Декларация уточняет, что под охрану этой “оговорки” попадают лишь те государства, которые имеют “правительства, представляющие без различия расы, вероисповедания или цвета кожи весь народ, проживающий на данной территории”.

Это означает, что принцип равноправия и самоопределения народов как правовая основа для требования Чечни об отделении от России и создании собственного государства мог бы быть использован лишь в том случае, если бы чеченский народ не имел пропорционального представительства во властных структурах российского государства. “Группы населения, не представленные в правительстве, — пишет Э.X.Аречага, — считаются в подобном случае народом, обладающим правом на свободное определение своего политического статуса” (Аречага: 169). Однако, подобной ситуации не существовало даже в советское время.

Кроме этого, современная практика исходит из того, что для применения принципа равноправия и самоопределения народов к конкретным ситуациям и установления, является ли та или иная группа населения народом, обладающим правом на самоопределение, необходима коллективная легитимация в рамках международных организаций типа ООН или ОВСЕ.

Неудивительно поэтому, что притязания Чечни на оценку своих отношений с Россией в контексте национально-освободительного конфликта не подтверждаются позицией международного сообщества, твердо исходящего из приоритетности принципов территориальной целостности и нерушимости границ и ограничительного толкования принципа самоопределения в применении к таким государствам, как Россия, которая не только следует международным стандартам самоопределения, но и с риском для собственной целостности, в известном смысле, злоупотребляет ими, особенно когда инициирует очередные волны “суверенизации” своих субъектов.

Следовательно, современное международное право предоставляет властям России дискреционное право самим определять, обладает ли чеченский конфликт иным правовым режимом, помимо режимавнутреннего политического конфликта. Это означает, что сама Россия, несмотря на отсутствие этого понятия в российском законодательстве, вправе оценивать чеченский конфликт через собственное “правовое поле”, разумеется, с учетом общепризнанных норм и принципов современного международного права.

2. Если под внутренним политическим конфликтом понимать враждебное взаимодействие между государством и противостоящей ему оппозиционной группой или организацией, нацеленной на изменение, в том числе — насильственными средствами, политической общности, политического режима или политических властей государства, то это определение целиком покрывает события, происходящие в Чечне с 1991 г. В основе чеченского конфликта, как пишет В.А.Тишков, “изначально лежит стремление одной стороны явочно осуществить сецессию (т.е. отделение части территории государства) и создать на этой территории новую государственность, а с другой стороны, в лице сторонников институтов действующей государственности, сохранить свою целостность” (Тишков, Беляева, Марченко: 49).

Иначе говоря, предметом конфликта между Россией и Чечней является вопрос об “изменении политической общности” России, возникший в результате курса руководства “режима” Дудаева на образование независимого государства. С этих позиций, чеченский конфликт по намерениям сторон с самого начала являлся политическим легитимным конфликтом, т.е. это был возникший на этногенной основе конфликт, нацеленный на изменение важнейшего элемента политической системы России — политической общности российского государства.

3. Характеру намерений чеченской оппозиции соответствовал и выборнасильственных средств конфликтного поведения.

Уже 3 сентября 1991 г., через два дня после решения Второго Общенационального съезда чеченского народа о роспуске Верховного Совета ЧИР, формирования ОКЧН захватывают здание телецентра, дом радио и дом политпросвещения, а 8 сентября под всплеск митинговой активности (до 100 тыс.чел.), захват аэропорта, ТЭЦ-1 и блокирование центра Грозного Дж.Дудаев заявляет о принятии на себя всей полноты власти.

Подобного рода оппозиционные федеральным властям насильственные действия в международной практике оцениваются как “мятеж” или восстание”, которое, согласно американскому юристу-международнику Ч.Хайду, “представляет собой войну между законным правительством страны и отдельными частями или провинциями этой страны, причем восставшие стремятся сбросить с себя подчинение этому правительству и образовать свое собственное правительство” (Хайд, 5:31).

Реакция России на “мятеж” последовала лишь в ноябре, когда после признания незаконными Верховным Советом России выборов Дудаева в качестве президента Указом Президента РСФСР 7 ноября 1991 г. объявляется о вводе чрезвычайного положения в ЧИР. В ночь с 8 на 9 ноября на военном аэродроме Ханкала близ Грозного приземлились два военно-транспортных самолета с отрядами спецназа на борту, но без оружия. Планировалось, якобы, что спецназ будет вооружен со складов местного гарнизона. Однако, аэродром блокируется гвардейцами Дудаева, выход из самолетов невозможен. Утром 9 ноября самолеты улетают. А 1 1 ноября Верховный Совет России признает невозможным утверждение Указа Президента о введении чрезвычайного положения.

Следующая попытка решения конфликта с Чечней средствами угрозы применения силы произошла в ноябре 1992 г. во время обострения ингушско-осетинского конфликта, когда в ответ на выход российских войск на рубежи Чечни Дудаев ввел в республике чрезвычайное положение. Однако, 17 ноября Указом Президента РФ ингушско-чеченская граница была определена по части внешней территории Малгобекского, Назрановского и Сунженского районов Ингушетии, на основе чего на другой день в Москве была достигнута договоренность с правительственно-парламентской делегацией Чечни во главе с Ю.Сосланбековым о разведении российских и чеченских вооруженных подразделений на 5 км от границы.

Принципиальное изменение российской стратегии произошло в августе 1994 г., в результате чего 5 сентября части и подразделения Северо-Кавказского округа были приведены в высшую степень боевой готовности, ими был ужесточен контроль за воздушным пространством, взяты под контроль основные дороги, связывающие Чечню с другими регионами. В начавшихся с 20 сентября вооруженных действиях внутричеченской оппозиции против режима Дудаева применяются бомбардировочная авиация и ракетное вооружение, хотя МО РФ заявляет о непричастности российской армии к этим акциям.

В конечном счете, с 29 ноября 1994 г., когда Президент РФ обратился к участникам внутричеченского конфликта с требованием в течение 48 часов прекратить огонь и распустить все вооруженные формирования, федеральные власти переходят к прямым актам применения силы против режима Дудаева, что перевело чеченский конфликт в состояние “гражданской войны”, которая, “имеет место в том случае, если в территориальных пределах какого-либо государства две враждебные друг другу партии обращаются к оружию с целью захвата в свои руки власти в этом государстве или если значительная часть населения государства восстает с оружием в руках против законного правительства данного государства” .

* * *

1. Отсутствие в нынешнем законодательстве Российской Федерации самой категории “внутренний политический конфликт”, как и конкретизирующих этот тип конфликта понятий “мятежа” и “гражданской войны”, привело в случае с Чечней к “внеправовому” расширению полномочий вооруженных сил России на применение силы в ситуации формального “мира”, что создало условия для массового нарушения гарантируемых Конституцией РФ прав и свобод граждан Чечни, прежде всего — мирного населения, а также лишило международно-правовой защиты военнослужащих российской армии. Между тем, “вооруженная борьба между одним или большим числом государств, являющихся членами федеративного государства, с одной сторон, и федеративным государством - с другой, должна считаться, с точки зрения международного права, войной, несмотря на то, что, согласно конституции федеративных государств, война между государствами — членами федерации, также как и между любым из них и самим федеративным государством, является незаконной” .

2. Другим последствием отсутствия конституционного законодательства, регулирующего полномочия органов власти в ситуациях внутренних политических конфликтов, явилась тенденция кчрезмерной “криминализации” чеченского конфликта со стороны военного и политического руководства Чечни.

1.3 Влияние цивилизационного развития на конфликт

Несмотря на специфику каждого из действующих на пост-советском пространстве политических конфликтов, все они выражают собой активизировавшийся в стране с середины 80-х годов процесс социо-культурного, политического и экономического развития как очередной этап модернизации — движения общества от традиционной к современной цивилизации.

В этой связи, социо-культурная идентификация каждого участника чеченского конфликта - федеральных властей России, “оппозиционных” и “законных” властей Чечни — позволяет конкретизировать наиболее вероятный сценарий конфликтного поведения, ожидаемый от каждого из них.

Выбор методов и средств решения конфликтов находится, в соответствии с этим подходом, в прямой зависимости от их “диагноза”, прежде всего, от нормативно-ценностной идентификации социо-культурной среды пост-советского пространства, которая, будучи преимущественно традиционно-ориентированной, порождает типичную для подобного общества гегемонистскую модель конфликтного взаимодействия государства и общества.

Гегемонистская модель конфликта: структурно — соразмеряет конфликтное поведение с личными установками руководства следующего ей образования; процессуально — ориентирована на насилие; стратегически — призвана вести к выигрышу одной стороны за счет проигрыша другой, а поэтому не знает иного решения, кроме как устранения (завоевания, подчинения) оппонента.

Эта модель конфликта исторически является типичной для народов России и продолжает, несмотря на реформистский курс властей, сохранять свою жизненность ввиду продолжающего доминирования в российском обществе и политической системе таких традиционных ценностей, воспроизводящих иерархическую структуру общественных отношений, как:

— повышенная роль идеологии как противовеса рациональному восприятию действительности;

— опора на руководство сверху, нежели чем на свой собственный опыт; - сохранение, в том числе - в форме колхозов, совхозов и государственных предприятий, общинных (коллективистских) начал социально-экономического бытия как альтернативы частной собственности и рыночным отношениям;

— сверх-централизация государственного управления и господство в структуре государства опирающейся на высокий уровень репрессивности исполнительной власти, ставящей во главу угла интересов государства сохранение и наращивание территориальных пространств, если даже это увеличивает отрыв государства от социо-культурного уровня управляемого им народа, провоцируя этим собственную легитимную нестабильность.

По этой причине для большинства пост-советских конфликтов свойственно преобладание иррациональности и волюнтаризма над реализмом и детерминизмом, т.е. доминирование в них субъективных факторов, способствующих неожиданной эскалации конфликтов, а значит - ставящих всех участников перед необходимостью кризисного принятия решений.

Придя к власти, “режим Дудаева” уже в 1992 г. обнаружил свою зависимость от влияния “традиционных (родовых, религиозных и т.п.) институтов: вооруженные группировки, клики и связанные с ними тейпы, а не партии определяют характер политической жизни”. Сохранение в Чечне тейповой (клановой) системы организации социальной жизни, выстоявшей и, возможно, даже укрепившейся благодаря насаждавшейся советской властью коллективизации, верный показатель глубокой традиционности чеченского общества. Это означает, что, в отличие от российского руководства, у “оппозиционных властей” отсутствовала альтернатива конфликтного поведения — им могла быть лишь модель гегемонистского конфликта.

Противостоящая гегемонистской статусная модель конфликта, опираясь на современные социо-культурные ценности: структурно - соразмеряет конфликтное поведение выбравшей эту модель стороны с физическими действиями оппонента; процессуально — включает в конфликтное поле не только насильственные, но и любые другие манифестируемые действия сторон: стратегически — склонна к решению конфликта в форме урегулирования на основе принятых сторонами моральных, политических или правовых норм с целью поддержания или восстановления политического равновесия.

В пользу выбора Россией в чеченском конфликте именно этой модели поведения, использованной ею ранее в споре с Татарстаном, свидетельствовали заявления о сохранении руководством страны реформистского курса с учетом того, что этот курс под влиянием событий 1993 г. неизбежно должен был быть приведен в соответствие с тем, что условно можно назвать “реалистским” сценарием развития. Помимо внедрения рыночных принципов и реструктуризация экономики, “реалистский” сценарий развития предусматривает необходимость таких преобразований политической системы, как:

— обретение государством способности консолидировать общество в противовес неизбежного в ходе модернизации эгоцентризма этнических и корпоративных групп:

— укрепление целостности государства, его способности действовать перед лицом внутренних и внешних угроз в качестве единого политического образования;

— развитие культуры рациональности в поведении государства, предопределяющей его способность осознавать свои национальные интересы, формировать на их основе определенные политические цели и, исходя из имеющихся в распоряжении ресурсов, выбирать наиболее приемлемые для достижения этих целей варианты внутреннего и внешнего поведения;

— преобладание в деятельности государства проблематики национальной безопасности в сравнении с социально-экономическими вопросами, переходящими в ведение общества.

В контексте такого сценария развитияповедение федеральных властей в чеченском конфликте должно было бы быть основано на статусной модели, обеспечивающей его политическое урегулирование. Однако, инициируемый процессом модернизации раскол в российском обществе, который воспроизводится и внутри политической системы России, объясняет позицию традиционалистов, рассматривающих использование федеральными властями такой модели, как измену проверенным историей российским ценностям. Отсюда типичная для гегемонистской модели поведения государства установка на “личное отношение Президента Б.Ельцина к Дудаеву”, которая рассматривается отечественными аналитиками “в качестве доминирующей линии”по сравнению с историческими факторами и социально-политическими интересами, не принятыми во внимание при формировании в 1994 г. позиции России в этом конфликте.

Иными словами, в случае выбора федеральными властями статусного сценария чеченский конфликт укладывался бы в схему “конфликта ценностей”, в котором “оппозиционные власти” Чечни, обладая на порядок более низкой по развитию социо-культурной базой, не имели шансов на выживание как в базовом, так и сопутствующем конфликтах.

Однако, вместо того чтобы активно использовать свои ресурсы и возможности для политического урегулирования конфликта за счет консолидации анти-дудаевской оппозиции, федеральные власти остановили свой выбор на типичной для традиционной России гегемонистской модели поведения и оказались вовлеченными в “конфликт интересов” с “оппозиционными властями”. Это неизбежно вело к насилию, поскольку ориентация федеральных властей на “победу”, обесценивая в глазах чеченского народа прогрессивную роль анти-дудаевской оппозиции, поставила чеченскую проблему в контекст исторического конфликта России с Чечней и стала основой для консолидации чеченского народа вокруг “оппозиционных властей” с их лозунгами “национального освобождения” и ислама.

1.4. Конфликт и политическая система Чечни

Поскольку наличие внутреннего политического конфликта, особенно если он ведется сторонами при помощи вооруженных средств, свидетельствует о наиболее радикальной форме дестабилизации политической системы, то с конкретной моделью конфликтного поведения связывается и выбор соответствующей модели восстановления стабильности.

Гегемонистской модели конфликта, адекватной социо-культурным условиям традиционного общества, соответствует поведение государства в рамках модели “статичной стабильности”, которая во главу угла ставит задачу сохранения существующей политической системы, несомненно оправдывая даже крайние репрессивные меры властей против любой оппозиции, противопоставляющей себя государству. При опоре же на соответствующую модернизирующемуся обществу модель статусного конфликта проблема сохранения политической системы решается уже на основе модели “динамичной стабильности”, когда государство, признавая в качестве своего оппонента гражданское общество, рассматривает ту или иную противостоящую ему фракцию как легитимную оппозицию, взаимодействие с которой осуществляется не только насильственными средствами, но и за счет необходимой трансформации тех или иных элементов политической системы, идущей навстречу требований оппозиции, а значит — укрепляющей устойчивость взаимоотношений государства и общества в целом.

Характер чеченского конфликта, с этих позиций, во многом предопределен особенностями политической системы чеченского общества. С одной стороны, существующая в Чечне со времен ее завоевания политическая система привнесена извне — сначала Российской империей, а затем Советской Россией, обезличившими политико-правовую культуру чеченского народа, как, впрочем, и других покоренных империей народов. Очевидно, именно эта “привнесенная” политическая система, будучи “отчужденной” от социо-культурных ценностей чеченского общества, изначально порождает свою внутреннюю нестабильность, которая и проявляется в историческом российско-чеченском конфликте.

С другой стороны, чеченский народ обладает историческим опытом создания собственного “раннего государства”, которое возникло в 19 веке в форме “имамата Шамиля” - теократического государства горцев Чечни и Дагестана. Попытка шейха Узун Хаджи провозгласить в 1919 г. Чечню и северо-западную часть Дагестана “Северо-Кавказским эмиратом” также осуществлялась под лозунгом реставрации “имамата Шамиля”.

С учетом этого наследия можно выделить два этапа в национальной политике режима Дудаева по решению проблем устройства Чечни. На первом из них, до лета 1993 г. дудаевский режим пытался адаптировать к своим целям и задачам доставшиеся ему в наследство механизмы советской государственности с поправкой на создание в республике института президентского правления. На втором, после расстрела и разгона парламента, псевдодемократический камуфляж был отброшен и режим стал активно мимикрировать в сторону поиска исторических корней, активизации исламского фактора и т.д. При этом отличительной чертой первого этапа была опора на националистическую идеологию и попытка добиться сплочения чеченской общности путем выдавливания русскоязычного населения. В то время как на втором — основное внимание, в силу развития в Чечне внутреннего режимного конфликта, было уделен