Скачать

Усадьба Архангельское

Среди замечательных архитектурных ансамблей, по­строенных под Москвой в конце XVIII — начале XIX ве­ка, одно из первых мест по праву занимает Архангель­ское.

Здесь, по словам А.- И. Герцена, «человек встретился с природой под другими условиями, нежели обыкновен­но. Он потребовал от нее одной перемены декораций для того, чтобы отпечатать дух свой, придать естественной красоте красоту художественную, очеловечить ее...».

И человек, а это очень часто был крепостной русский мастер, сумел блестяще воплотить в жизнь проекты зод­чих и стал истинным творцом «красоты художествен­ной», создав один из наиболее гармоничных дворцово-парковых ансамблей России.

В Архангельском в процессе строительства и укра­шения усадьбы — работы, которая продолжалась почти 50 лет,— выросла целая плеяда крепостных художников, архитекторов, лепщиков, краснодеревцев, хрустальщи­ков — настоящая художественная школа. Основную роль в ней играло «живописное заведение», откуда вышло не­сколько десятков крепостных живописцев.

Уже в начале XIX века, когда владельцем усадьбы стал богатейший вельможа и меценат князь Н. Б. Юсу­пов, Архангельское превратилось в хранилище огромных художественных ценностей. Одна картинная галерея насчитывала более 500 картин, в том числе полотна таких выдающихся мастеров, как Рембрандт, А. Ван-Дейк, Клод Лоррен, Дж. Б. Тьеполо, Ф. Буше, Ж. Б. Грёз, Ж. Л. Да­вид, и многих других живописцев XVI—XIX столетий. Дворец был украшен первоклассной скульптурой, ред­костной мебелью, старинными коврами, фарфором и бронзой.

Все это — великолепный дворец, редкий по красоте парк, театр с декорациями знаменитого П. Г. Гонзага — поражало воображение современников. Стены старого дома помнят Н. М. Карамзина, А. С. Пушкина, П. А, Вя­земского, А. И. Герцена и Н. П. Огарева.

Однако очень немногие могли видеть в то время ху­дожественные сокровища усадьбы и замечательный ан­самбль, где слились воедино архитектура и природа.

И только октябрь 1917 года открыл для народа двери всех дворцов старой России, в том числе и Архангель­ского. «Великая пролетарская революция,— говорилось в решении Наркомпроса по поводу открытия подмосковных музеев,— освободила произведения искусства из царских дворцов, помещичьих усадеб, барских особняков. Проле­тарская революция дала нам возможность открыть двор­цы и музеи на всенародное обозрение.

В исторический день 1 мая 1919 года отдел по делам искусства и охране памятников... открывает дворцы-му­зеи в усадьбах Останкино, Кусково, Архангельское... и охрану их вручает самому народу».

С той поры миллионы людей смогли познакомиться с этим замечательным памятником русской культуры, оценить его и отдать должное труду и таланту его созда­телей.

Я до сих пор люблю Архангель­ское.

Посмотрите, как мил этот маленький

клочок земли от Моск­вы-реки до дороги...

Традиции русской национальной культуры, на редкость многообразно представленные в Подмос­ковье, отразились и в замысловатых узорах налич­ников крестьянских домов, и в облике архитектур­ных ансамблей дворянских усадеб, построенных в XVIII—начале XIX века. К числу таких усадеб принадлежит и Архангельское. Но прежде чем стать выдающимся памятником русского класси­цизма, Архангельское прошло путь длиной почти в три столетия.

Еще в 1537 году в «разъезжей грамоте» зве­нигородских писцов, определявшей границы по­местных земель, упоминается вскользь сельцо Уполозы. Так по имени мелкого дворянина А. И. Уполоцкого, за которым сельцо было в вот­чине, называлось тогда Архангельское. Население села в XV—XVI веках, как правило, состояло из самого вотчинника, его слуг и холопов. К селу «тя­нули» разбросанные на полянах и вырубках дере­веньки по два-три двора, в которых жили кре­стьяне.

Боярский двор стоял чаще всего вблизи церкви, которая служила центром усадьбы. Вокруг хором располагались амбары, погреба, поодаль конюшен­ный и скотный дворы.

Примерно так выглядело в конце XVI века и сельцо Уполозы, стоявшее на высоком берегу Мо­сквы-реки: «...церковь... без пения да два двора вотчинниковы». Других сведений о селе вплоть до 1623 года неизвестно.

Начало XVII века было одним из самых труд­ных периодов в истории Русского государства. Разорение от «великого голода», многолетняя поль­ско-шведская интервенция нанесли громадный урон стране, и в особенности Подмосковью. Опу­стевшие деревни и села часто за бесценок продава­лись владельцами. Сменили хозяев и Уполозы, купленные у вдовы вотчинника братьями Киреев­скими. Однако Киреевские недолго владели этой усадьбой: уже в 1646 году в писцовой книге Мос­ковского уезда числится «за боярином Федором Ивановичем Шереметевым село Уполозье, Архан­гельское тож на реке Москва, а в селе церковь де­ревянная... да 6 дворов...». Вскоре от Шереметева село перешло по родству к Одоевским, а в 1681 го­ду — к Черкасским.

В 60-х годах XVII века вместо ветхой деревян­ной церкви была выстроена «в том селе церковь каменная» — единственная постройка старой усадь­бы, сохранившаяся до наших дней. Церковь Ми­хаила Архангела дала другое название селу Упо­лозы—Архангельское. Строителем этой церкви, возможно, был каменных дел мастер Павел Потехин.

Церковь в Архангельском принадлежит к тра­диционному типу небольших вотчинных храмов второй половины XVII века. Стремление к декора­тивности, многообразию объемов, живописности общего силуэта, характерные для древнерусской архитектуры, находят здесь свое выражение в том, что два небольших придела ставятся по диагонали по отношению к центральному четверику. Прием очень редкий и выразительный. Внутри здания обращает на себя внимание смелая конструкция сводчатых перекрытий, опирающихся не на четыре, как было принято, а только на два столпа. Вход в церковь был с северной, а не с западной стороны, как обычно. Он был ориентирован на дорогу, иду­щую от боярских хором и селения. Интерьер церк­ви был прост: побеленные стены, выложенные из белых и черных керамических плиток полы, пода­ренная местными вотчинниками церковная утварь.

Течение времени, новые вкусы и практические потребности, менявшиеся на протяжении 300 лет существования церкви, внесли целый ряд измене­ний в ее внешний облик и планировку. Наиболее значительной перестройке церковь подверглась в 1848 году. В XIX веке старая тесовая кровля была заменена железной, а живописные кокошники за­крыты скучной четырехскатной крышей. Рядом с церковью была выстроена сначала деревянная, а в 20-х годах XIX века—высокая каменная коло­кольня с часами, не сохранившаяся до наших дней.

К середине XIX века население села и окрест­ных деревень значительно выросло, поэтому для расширения церкви разобрали древний южный придел и пристроили новый, больших размеров. С северо-запада также была сделана пристройка, а вход был пробит в западной стене. Именно такой до недавнего времени и была церковь, почти утра­тившая облик XVII века. В конце 1960-х годов была проведена реставрация церкви и одновремен­но восстановлена построенная в 20-х годах XIX ве­ка глинобитная ограда с башнями.

На редкость удачно было выбрано место для постройки. Высокий крутой берег реки как бы под­нимает небольшое здание, живописный силуэт ко­торого с рядами уходящих вверх, к куполам деко­ративных кокошников хорошо смотрится на фоне неба и сосен. Когда вы подходите ближе и оста­навливаетесь рядом с церковью, перед вами от­крываются удивительные по красоте дали за Мо­сквой-рекой.

В 1703 году Архангельское переходит в руки князя Дмитрия Михайловича Голицына (1665— 1737), известного государственного деятеля начала XVIII века. В 1697 году Петр I отправил его за гра­ницу «для науки воинских дел». Д. М. Голицын был большим любителем книг и владельцем из­вестной библиотеки. Его политическая карьера была прервана в 1730 году после неудачной попыт­ки членов Верховного тайного совета, в котором князь имел большое влияние, ограничить в пользу узкой верхушки русской аристократии власть им­ператрицы Анны. Удалившись от дел, Голицын переезжает в Москву и занимается устройством своих подмосковных вотчин.

В Архангельском старый боярский двор с руб­леными хоромами допетровского времени из трех небольших светлиц, с дубовыми лавками и стола­ми, сработанными местным плотником, не мог уже удовлетворить князя. Не нравились ему, веро­ятно, и старые службы, стоявшие рядом с домом, поварня, амбары, разбросанные в беспорядке во­круг усадьбы, скотный двор, конюшня, ткацкие избы. Единственное, к чему он отнесся, по-види­мому, с большим интересом, были устроенные еще в XVII веке оранжереи, которые совсем не соот­ветствовали старинному быту этой скромной усадьбы.

Вдали от церкви и старой усадьбы Д. М. Голи­цын начинает строительство нового дома. И хотя дом был выстроен по-старинному, из «брусчатого леса», он выглядел совершенно иначе, чем прежде. Дом имел тринадцать покоев и зал с камином на заморский манер. Для отделки его были заго­товлены резные дубовые панели и шпалеры, писанные по холсту. Сюда же, в Архангель­ское, князь перевез свою замечательную биб­лиотеку — одно из крупнейших книжных собраний в России начала XVIII века. Дом и разбитый про­тив него регулярный парк «с першпективными дорогами», обсаженными кленом и липой, «парти-рами» и другими затеями—все это входило в па­радный загородный ансамбль, который был пред­назначен для приемов, праздников и ассамблей. Однако работы в усадьбе не были доведены до конца. В декабре 173.6 года Голицын был арестован, отдан под суд и заключен в крепость. Старому кня­зю уже не суждено было вернуться в Архангель­ское, так как царским указом его было велено «со­держать под крепким караулом, а движимое и недвижимое имущество отписать на нас...». Вместе с другим имуществом была конфискована и став­шая теперь легендарной библиотека.

Дом опустел, и Архангельское, где в середине XVIII века числилось «66 душ мужского пола», по­грузилось в обычные хозяйственные будни неболь­шого подмосковного села.

Прошло около 50 лет, прежде чем в Архангель­ском вновь застучали топоры. К усадьбе потяну­лись обозы с кирпичом и белым камнем. Началось строительство большого дворцово-паркового ан­самбля, затеянное внуком «верховника»—князем Н. А. Голицыным (1751—1809).

Это был период расцвета усадебного строитель­ства в Подмосковье. Хотя в XVIII веке Москва не являлась официальной столицей, она сохраняла свое экономическое, культурное и административ­ное значение центра России. Здесь доживали свой век бывшие «екатерининские орлы»—богатые от­ставные вельможи, имевшие, как правило, поме­стья под Москвой.

К этому времени вокруг Петербурга был по­строен ряд загородных царских резиденций— Стрельна, Петергоф, Царское Село, а затем Пав­ловск и Гатчина. Московские вельможи старались не отстать от северной столицы и создавали в ок­рестностях Москвы роскошные усадьбы с велико­лепными дворцами и парками.

По примеру других в 1780 году Н. А. Голицын заказывает в Париже проект дворца для Архан­гельского. В коллекции рукописей музея сохрани­лась толстая, в белом пергаментном переплете книга парижских расходов Н. А. Голицына. На од­ной из страниц, помеченной 3 сентября 1780 года, среди прочих есть короткая запись на французском языке: «Архитектору Герну за план Архангель­ского—1200 рублей». Французский архитектор де Герн (1748—после 1789), вероятно, никогда не бы­вал в России, его проект в процессе строительства подвергся некоторым изменениям.

В числе первых в усадьбе сооружались флигеля с оранжереями над Москвой-рекой. На рисунке 1786 года, сделанном, видимо, рукой крепостного художника (известно, что у Н. А. Голицына он был), изображен один из этих флигелей вместе с прилегающим к нему участком регулярного пар­ка. Это часть большого партера со стриженны­ми в виде шпалер деревьями. Фоном для них служит зеленая стена, также созданная из стриже­ных лип.

Неизвестный архитектор предпочел не замы­кать оранжереями перспективу парка, как в Кус­кове, а поставил их по сторонам большого партера, создав своеобразную раму, сквозь которую пейзаж за Москвой-рекой стал восприниматься как естест­венное продолжение парка. Бесконечные дали от­крываются с большого холма, склоны которого были использованы для устройства террас с балю­страдами и белокаменными подпорными стенами. Подобные террасы, характерные для парков Ита­лии и весьма редкие в подмосковных усадьбах, сооружались по проекту работавшего в России итальянского архитектора Д. Тромбаро (1742—1838).

Партер и террасы были украшены разнооб­разной скульптурой: 14 львов, 4 собаки, 28 бю­стов, 2 гладиатора и 8 «разных штук» упоми­наются в описи 1810 года.

Для снабжения парка водой Н. А. Голицын заказал в 1783 году в Стокгольме проект гидрав­лической машины «капитану механики» Норбергу. «Представился изрядный случай,—писал поз­же Норберг,—когда... князь... Голицын говорил мне, что он желает иметь рисунок водяной маши­ны, которую он хотел исполнить в одном селе своем, называемом Архангельским, в 17 верстах от Москвы». В 1785 году Норберг приехал в Рос­сию по приглашению Н. А. Голицына. Машина, которую он сконструировал и построил в Архан­гельском, была одной из технических новинок того времени. В ней был использован изобретенный не­задолго до этого винтовой насос, который приво­дился в действие водяным колесом. Теоретическое описание подобной машины было опубликовано знаменитым математиком Д. Бернулли в «Запис­ках» петербургской Академии наук в 1772 году. Так как первые гидравлические машины, описан­ные Бернулли, строились чаще всего в моделях, Норберг с радостью согласился создать большую и сравнительно мощную установку, «дабы поспеше­ствовать... науке».

Гидравлическая машина, построенная на пло­тине у впадения речки Горятинки в Москву-реку, поднимала воду более чем на 20 метров в специ­альный резервуар, а оттуда по деревянным тру­бам в парк. Эта машина работала в Архангельском вплоть до 1816 года, когда вместо нее в специально построенной «водовзводной» башне была установ­лена одна из первых в Москве паровых машин.

К концу XVIII века относится строительство небольшого дворца, получившего модное для пар­ковых павильонов того времени название «Кап­риз». К «Капризу» примыкал другой павильон— «Библиотека», построенный по проекту Петтонди. Обе постройки, впоследствии переделанные, сохранились до наших дней.

По-видимому, в 90-х годах началось строитель­ство Большого дома. Старая голицынская построй­ка начала XVIII века была разобрана, и недалеко от нее стали подниматься стены дворца; одновре­менно строились придворцовые флигеля, а мастера тесали белокаменные блоки для колоннады. Ко­лоннады, соединившие дворец с флигелями, тор­жественной чередой окружили парадный двор, подчеркивая его торжественность и величавость. Колоннады в Архангельском следует считать од­ними из наиболее ранних в России. В дальнейшем они получили широкое распространение в архи­тектуре классицизма.

Герн, Д. Тромбаро, Петтонди — это, разумеется, далеко не все, кто имел отношение к строитель­ству дворцово-паркового ансамбля в Архангель­ском. Архив Н. А. Голицына не найден до сих пор, а единичные документы и чертежи, которые нам известны, не сохранили других имен, хотя людей, судя по грандиозным размерам ансамбля, работало в то время в усадьбе немало. Трудно предполо­жить, чтобы в течение двух десятилетий строи­тельством руководил лишь один крупный мастер. Вероятнее всего, в создании ансамбля в конце XVIII и первом десятилетии XIX века кроме изве­стных нам принимали участие и другие архитек­торы и множество вольных и крепостных строите­лей, «говоривших» на едином художественном языке. Отсюда удивительная гармония и замеча­тельная цельность ансамбля.

В начале XIX века отделка дворца продолжа­лась в очень замедленном темпе, так как Н. А. Го­лицын строил одновременно дом в Никольском-Урюпине, другой своей усадьбе недалеко от Архан­гельского. До конца жизни Н. А. Голицына отдел­ку дворца так и не завершили.

После смерти Н. А. Голицына в 1809 году вдова решила продать усадьбу. Вот отрывок из купчей:

«1810 года августа 29 дня оставшееся после покой­ного князя Н. А. Голицына недвижное имущество в Звенигородском округе с. Архангельское с де­ревнями... мужского пола 350 душ с женами и с новорожденными детьми и принадлежащей к ним селениями землей и со всеми угодьями и со всяким господским и крестьянским строением куплено князем Николаем Борисовичем Юсуповым ценой в 245000 рублей...»

Так Архангельское перешло в руки богатейшего помещика, известного коллекционера и любите­ля искусств Н. Б. Юсупова (1751—1831). Образо­ванный вельможа, имевший более 20 тысяч кре­постных и два десятка имений в различных губер­ниях России, князь Юсупов был характерным представителем века Екатерины. Записанный с младенчества в гвардию, он в 16 лет пришел в полк офицером, но вскоре отказался от военной карье­ры и, выйдя в отставку, в 1772 году отправился в многолетнее путешествие за границу. Здесь он по­лучил образование и завел обширные знакомства с художниками, писателями, философами, в том числе с Вольтером, Руссо, Бомарше, начал соби­рать картины, гравюры, скульптуру и книги.

Для своих огромных коллекций князь приоб­рел Архангельское. Прожив долгую жизнь, он достиг высоких чинов и занимал ряд государст­венных должностей, в том числе в 90-х годах XVIII века был директором императорских теат­ров и Эрмитажа. Однако хорошее знание европей­ской культуры и страсть к собиранию художест­венных коллекций прекрасно уживались в Юсу­пове с нравами большого русского барина. Лучше всего об отношениях между князем и его крепост­ными свидетельствуют бунт крестьян в Архан­гельском, убийство управляющего, попытки к бег­ству крепостных художников и другие факты, отмеченные в документах только за первое десяти­летие владения Н. Б. Юсуповым этим подмосков­ным имением.

Купив Архангельское, князь захотел как мож­но скорее закончить внутреннюю отделку дворца. Теперь в работу включились люди, которые нам достаточно хорошо известны: крепостные живо­писцы Михаил Полтев, Федор Сотников, Егор Шебанин, Федор Ткачев, лепщики Иван Петров и Алексей Копылов, позолотчик Семен Котляров, резчик Петр Литвинов, хрустальные мастера Алексей Муратов, Ермолай Васильев и многие другие.

К 1812 году основные работы по дому были за­вершены, и картинную галерею вместе с другими коллекциями перевезли в Архангельское. Однако вскоре коллекции снова пришлось укладывать в ящики — к Москве приближались • французы. Большинство вещей было отправлено обозами в Астрахань, куда уехал из Москвы и сам князь. Некоторые картины и статуи были увезены в дру­гие подмосковные имения Юсупова. Так, знамени­тая скульптурная группа Антонио Кановы «Амур и Психея»' была спрятана в имении Спасское. Часть скульптуры, которая осталась в Архангель­ском, была укрыта под полом Большого дома, а многие скульптуры зарыты в землю. Остались на своих местах во дворце только картины очень большого размера.

Солдаты Наполеона нанесли немалый урон дворцу, а местные крестьяне, узнав, что барин бе­жал, поделили хлеб из господских амбаров и вы­местили свою ненависть к князю на барском доме. «В Архангельском неприятельская партия стояла долго, но вышла; по выходе оных, как сказывают, свои крестьяне в Большом доме побили зеркала, пилястры... Но богу благодарение пожара не было и все строения целы. Из архангельских крестьян буйствуют много»,—доносил управляющий.

После изгнания французов коллекции верну­лись в усадьбу. Дольше всего пришлось ждать подвод из Астрахани. Обоз, порученный князем крепостному архитектору Ивану Бредихину, дви­гался медленно: после войны почти не осталось лошадей и волов, дороги были занесены снегом. Из каждого города Бредихин должен был посылать донесения князю о состоянии дорог и целости обо­за. Путешествие из Астрахани продолжалось почти полгода: лишь в июле 1813 года последние под­воды прибыли в усадьбу.

Весной 1813 года начались работы по ремонту дворца, и было продолжено строительство в усадь­бе. Прежде всего нужно было привести в порядок Большой дом, сделать ряд изменений во внутрен­ней планировке, приспособить часть залов для развески картин. В связи с большим размахом ра­бот в Архангельское приглашаются московские архитекторы О. И. Бове, Е. Д. Тюрин, С. П. Мель­ников и другие. Во всех новых работах принимает участие крепостной архитектор князя Василий Яковлевич Стрижаков (1792—1819).

Роль Стрижакова в Архангельском после 1812 года была очень значительна. Крепостной ар­хитектор не только составляет сметы и работает по чужим чертежам, но ряд построек создает само­стоятельно. В 1815 году под его наблюдением за­канчивается ремонт дома, тогда же строятся пере­ходы над колоннадами. Через год Стрижаков уже занят новой работой—переделкой нескольких за­лов дворца. Одновременно он трудится над уст­ройством «подъемной машины» для старого князя, которая приводилась в действие посредством руч­ных лебедок.

Среди работ Стрижакова нельзя не упомянуть о сооружении в 1817 году по проекту С. П. Мель­никова «каменных ворот с колоннами» и «кирпичным сводом над проездом»—въездной арки, зам­кнувшей парадный двор. Вместе с работами по Большому дому интенсивно ведется и другое строительство.

Наиболее интересной постройкой этого време­ни явилось здание театра. Участие в строительстве театра было последней работой В. Я. Стрижакова. Огромное напряжение не прошло для него даром. В 1819 году Стрижаков просит освободить его «как по конторе, так и по всем заведуемым частям». От строительных работ его отстранили, но пристави­ли, «чтоб хлеб даром не ел», рыдавать дворовым людям вино. В сентябре 1819 года Стрижаков умер от туберкулеза.

Когда оглядываешься на творческий путь Стри­жакова, невольно приходят на память судьбы других крепостных мастеров, отдавших годы жиз­ни, свой труд и талант усадьбе в Архангельском.

Особенно трагичной была участь лепщика Алексея Копылова. Доведенный до крайности тя­желой работой и жестоким обращением, он вместе со смотрителем дома Агеем Плохотниковым летом 1815 года сбросил в зал через световой проем в ку­поле управляющего Дерусси. Это случилось в Овальном зале дворца, где карниз и капители ко­лонн были созданы Копыловым. Он умер в тюрьме.

На смену одним мастерам приходили другие. После смерти В. Я. Стрижакова его ученики— крепостные архитекторы Иван Борунов, Андрей Бредихин, Лев Рабутовский—под руководством Е. Д. Тюрина заканчивают надстройку «Каприза», сооружение павильона «Храм Екатерины» и дру­гие работы.

Январь 1820 года надолго остался в памяти местных крестьян. Большой пожар во дворце вызвал толки и в московских салонах. «Славное Архангельское сгорело от неосторожности людей, а другие говорят, от скупости, потому что для убережения картин и более дров, ведено было то­пить галерею стружками,—писал современник.— Картины и библиотека только частью спасены...»

Пожар возник, по-видимому, на втором этаже, а затем охватил и весь дом. Стояли большие моро­зы, и многие из окрестных крестьян, сбежавшихся тушить пожар, сильно обморозились: пламя забра­сывали снегом, через окна и двери вытаскивали картины, скульптуру, мебель. Пожар нанес дворцу большой урон: были уничтожены полы, рамы, двери, испорчены декоративные росписи, повреж­дены картины, скульптура, мебель. Особенно по­страдал второй этаж, погибли почти все находив­шиеся там книги, мебель, фарфор. Всего сгорело около тридцати картин, многие были сильно по­вреждены.

Весной пришлось начинать отделку дворца за­ново. «На приведение дома в первобытное состоя­ние теперь делаются подряды и надеяться должно отстроить к следующей осени»,— писал управляю­щий. Руководил восстановлением дворца Евграф Дмитриевич Тюрин. Был у него и помощник из крепостных — Иван Борунов. Осип Иванов, пост­роивший со своей артелью незадолго до это­го театр, подрядился «в... селе Архангельском ис­править ныне там обгоревший дом плотничною работой...».

В Купавне, где у князя работало немало перво­классных мастеровых, изготовляется новый пар­кет для дворца. Набирали паркет столяр Васи­лий Жигальцев, крепостной некоего помещика Жукова, и московский мещанин Николай Семенов.

Другой московский мастер — Иван Лазарев — де­лал заново почти все лепные работы, а мрамор­щик Савелий Меркулов занимался изготовлением колонн и пилястр из искусственного мрамора. Этот материал широко применялся при отделке бога­тых дворянских домов того времени. Изготовляли искусственный мрамор из гипса высокого качест­ва. В пластичную гипсовую массу добавляли кра­сители, раствор перемешивали и слоями наносили на поверхность стены или колонны. В результате получались причудливые вкрапления, разводы, прожилки. Поверхность тщательно полировалась, и нередко искусственный мрамор превосходил по красоте природный.

Одновременно с русскими мастерами во дворце работали итальянские мраморщики, жившие в России,— Жевани и Пенно. Новые двери, рамы и сосновый паркет для второго этажа изготовляли, по-видимому, вольные столяры Самсон Никитин и Иван Кутанин. Около сорока изразцовых печей и шесть декоративных каминов сложил во дворце печник Иван Башарин. Штукатурные и каменные работы выполняли Яков Косарев, Михаил Грибанов и Никита Грязнов.

Можно назвать еще много имен вольных и кре­постных мастеров, участвовавших в восстановлении дворца после пожара.

«Книга по строению Архангельского Большого дома за 1820 год» изо дня в день подробно фикси­рует происходящее: «выдано мраморщику Савелью Меркулову—сто рублей, лепщику Ивану Лазаре­ву за коринфические капители, карниз... модальоны выдано... 200 рублей» и т. п. В общей сложно­сти ремонт дома обошелся в 135 тысяч рублей.

После пожара залы дворца были заново расписаны во вкусе позднего классицизма. В Архангель­ское были приглашены живший в Москве фран­цузский живописец Никола де Куртейль и два дру­гих менее известных мастера — Колумбии и Рунжи, работавшие во дворце «со своими людь­ми»—подмастерьями или учениками. Не исклю­чено, что в этой работе принимали участие и кре­постные живописцы.

В 20-х годах XIX века окончательно склады­ваются интерьеры дворца, в основном сохранив­шиеся до наших дней.

Ансамбль получил свое окончательное завер­шение после перестройки террас парка, которая проводилась архитектором В. Г. Дрегаловым в 1829—1830 годах. В. Г. Дрегалов переделал подпор­ные стены верхней и нижней террасы, построил над обрывом к Москве-реке две беседки и новые оранжереи.

Так в течение полувека трудом нескольких по­колений была создана эта усадьба, которая, по словам известного литератора того времени Несто­ра Кукольника, «более походит на царское, нежели на боярское поместье». Восхищаясь Архангель­ским, он не обошел молчанием и тех, кому усадь­ба была обязана своим существованием. «Скажем только,—пишет Н. Кукольник далее,—что при князе Н. Б. Юсупове триста душ исключительно предназначены были для содержания чистоты и порядка в этой истинно римской вилле».

После смерти старого князя в 1831 году наслед­ники уделяют Архангельскому значительно мень­ше внимания. Отсюда в петербургский дворец Юсуповых вывозятся многие произведения живо­писи и скульптуры, закрываются «живописное заведение» и фарфоровый завод, распускаются крепостной оркестр и труппа театра, идет на про­дажу знаменитый ботанический сад.

Начавшийся упадок Архангельского отметил молодой А. И. Герцен, приезжавший сюда в .1833 году с Н. П. Огаревым и группой товарищей по университету. «Бывали ли вы в Архангельском? — писал он позже.— Ежели нет, поезжайте, а то оно, пожалуй, превратится в фильятурную фабрику или не знаю во что, но превратится из прекрасного цветка в огородное растение».

В начале 40-х годов Архангельское теряет свое значение художественного центра. Многих кре­постных мастеров переводят на оброк в другие имения Юсуповых. Усадьба значительно реже служит владельцам летней резиденцией, и, хотя часть коллекции оставалась здесь, Архангельское уже не привлекало к себе большого внимания.

В 1900-х годах последние хозяева делают по­пытку вновь сделать Архангельское популярным. Вместе с аристократами сюда приглашаются из­вестные представители творческой интеллигенции России—живописцы К. Маковский, В. Серов, А. Бенуа, архитектор Р. Клейн, талантливый пи­анист К. Игумнов и другие. К этому времени убран­ство парадных залов во многом изменено в угоду новым вкусам. Залы дворца, за исключением рос­писей, значительно утратили характер классицистского интерьера 20-х годов XIX века.

Только после Октябрьской революции и созда­ния в усадьбе музея начались работы по воссозда­нию интерьера; сюда были возвращены многие произведения живописи, восстановлено убранство библиотеки, сделано многое для того, чтобы вер­нуть Архангельскому то, что составляло его славу как замечательного памятника русской и мировой культуры,

В Архангельском сады, чертоги и аллеи

Как бы творение могущей некой Феи...

Дворцово-парковый ансамбль в Архангель­ском, основные элементы которого сложились на рубеже XVIII и XIX столетий, возник в период расцвета архитектуры классицизма.

Возникновение классицизма в России было тесно связано с просветительскими идеями граж­данственности и гуманизма, воодушевляющими передовых русских людей того времени, с подъе­мом национального самосознания, развитием эко­номики, науки и культуры. Классицизм на дол­гое время стал формой творческого восприятия античности, в которой он черпал основные поня­тия о красоте и художественном порядке.

Это нашло свое выражение в облике дворян­ских усадеб конца XVIII—начала XIX века. При всем многообразии архитектурных замыслов, рас­положения и размеров усадеб они имели общие принципы построения ансамбля. Одним из таких принципов, основанном на строгой логике архи­тектуры классицизма, стало четкое осевое постро­ение всего комплекса. Регулярность и симметрия в размещении основных построек, сдержанность и строгость внешнего облика зданий тем не менее не делали усадьбы чопорными и скучными. Наоборот, гармонично связанные с окружающей при­родой, они пленяли своей красотой и лиризмом. Все это в полной мере можно отнести и к Архан­гельскому.

Традиционной аллеей, которая с московской дороги через рощу вела гостей во дворец, откры­вается въезд в усадьбу. Кроме нее с востока и за­пада в Архангельское шли две другие, обсажен­ные липой дороги, но главная перспектива имеет особое назначение парадного въезда, откуда от­крывается вид на Большой дом.

В старину, когда дорога в Москву проходила иначе, «императорская аллея», как ее называли в начале XIX века, обладала еще большей протя­женностью и была началом центральной оси, во­круг которой строился весь ансамбль.

Миновав заставу в виде колонны со щитом и надписью «Село Архангельское» (такие не сохра­нившиеся до наших дней заставы стояли на каж­дой дороге у въезда в усадьбу), путник еще издали замечал над кронами старых деревьев изящную башенку—бельведер, который завершался высо­ким шпилем и придавал дворцу высоту и строй­ность.

Облик дворца раскрывался перед путником не сразу. Аллея, обсаженная сосной, березой и елью, незаметно поднимается в гору, затем начинается легкий спуск, и постепенно перед глазами выра­стают придворцовые флигеля с массивными, на­поминающими триумфальную арку воротами, в проеме которых виден портик дворца.

Парадный двор—обязательная часть почти каждой усадьбы того времени—по-своему инте­ресен в Архангельском. Замкнутое пространство двора с красочной клумбой-цветником в центре опоясано мощными колоннадами и благодаря это­му производит торжественное впечатление. Чтобы усилить этот эффект и связать воедино колонна­ды с въездной аркой, на стенах каменных кулис, закрывающих фасады флигелей со стороны дво­ра, была создана живописная декорация, изобра­жавшая колоннаду, которая как бы продолжала реальную.

Въездная арка и флигеля замыкают двор, поэ­тому фасад дворца раскрывается только вблизи. Двухэтажный каменный дом—центр всего ан­самбля. В нем все .хорошо: и строгий портик над низким крыльцом, освещенным в сумерки ста­ринными фонарями, и гладкие стены с высокими окнами первого этажа, обрамленными белокамен­ными наличниками, и стройный бельведер, с ко­торого одним взглядом можно окинуть усадьбу и проследить ее планировку.

Колонны портика, наличники окон и белока­менный пояс, который отделяет первый этаж от второго,— это все, что украшает главный фасад дворца.

Боковые фасады богаче и живописнее. Здесь три стоящих близко друг к другу портика подчер­кивают разнообразие масс и объемов здания. Не­большие колонны двух крайних портиков обрам­ляют двери, выходящие на боковые крылечки, которые украшены мощными фигурами мрамор­ных львов. Портик в центре поднимается до са­мой крыши, и его колонны подчеркивают основ­ную часть бокового фасада.

Колонны украшают и южный, парковый фасад дома, хотя здесь они имеют лишь декоративный характер. Отступая от стены на две трети объема, они обрамляют овальный выступ, который акцентирует центр паркового фасада дворца. Эта полу­круглая часть фасада с куполом и застекленными дверями, ведущими в парк, чем-то напоминает большую парковую беседку и смягчает присущую дворцу строгость. В целом внешний облик дворца сохраняет черты архитектуры раннего класси­цизма.

Стремление создать летний, органически свя­занный с природой загородный дом определяет и внутреннюю планировку здания. Когда вы с пря­мой, как стрела, аллеи, минуя парадный двор, войдете в вестибюль, то сразу заметите, что через аванзал и выходящие в парк двери Овального зала дом просматривается" насквозь и централь­ная дорожка верхней террасы парка точно про­должает линию въездной аллеи.

Если из Овального зала—центра композиции Большого дома—бросить взгляд в любой конец анфилады, то опять перед вами зеленой стеной встанут деревья парка, и вы снова увидите, что и отсюда дом просматривается насквозь.

Вы идете по длинному ряду парадных залов, меняются размеры, цвет и убранство комнат, но неизменным остается только одно—обилие окон и застекленных дверей, в которых мелькает или панорама парка, или его отдельные уголки, или, наконец, окруженный зеленью парадный двор. Это ощущение полного слияния архитектуры и природы особенно сильно летом, когда в парк от­крыты двери и окна. Дворец стоит на очень низ­ком белокаменном цоколе, и только несколько широких ступеней отделяют вас от зеленой глади газонов, которые по террасам каскадами спуска­ются вниз, к уходящим вдаль лесам за Москвой-рекой. Близость парка чувствуется всюду; там, где нет прямой зрительной связи с парком, она создается иллюзорно. Так, в Парадной столовой, в проеме, ведущем в буфетную, будто сквозь окно виден пейзаж, мастерски созданный рукой живо­писца.

Очень яркое впечатление производит парк в летний солнечный день, когда особенно ощутим контраст между красотой, созданной рукой чело­века, где царит безупречная геометрия прямых линий аллей и скульптуры, и скромными видами полей, рощ и лугов Подмосковья. Вид на парк от южного фасада Дворца захватывает еще и потому,. что бесконечная перспектива открывается перед вами сверху, со склона холма.

В целом место, выбранное для разбивки парка, оказалось очень удачным и во многом облегчило задачу садового архитектора.

Регулярная часть парка в Архангельском для конца XVIII века необыкновенно велика и наряд­на. Террасы, подобные тем, которые мы здесь ви­дим, устраивались, как правило, в итальянских садах эпохи Возрождения, при разбивке их на склоне. Этот прием был использован и в «под­московной» Н. А. Голицына. Строгая композиция парка, боскеты, партеры, симметрично расстав­ленные скульптуры, фигурная стрижка деревь­ев — все это черты, присущие регулярному, или французскому, парку. В начале XIX века регу­лярная часть была окружена живописными пей­зажными рощами, носившими романтические на­звания—Аполлонова, Малиновая, Магометова и т. д.

Таким образом, парк в Архангельском, кото­рый по композиции и гармонической красоте сво­ей почти безупречен, отразил в себе вкусы разных эпох и влияние различных традиций. Но это не было слепое копирование известных европейских образцов. Перед нами одно из лучших произведе­ний садово-паркового искусства России конца XVIII—начала XIX века, творение националь­ное, прочно связанное с русской природой, в ко­тором отразились черты высочайшей художест­венной культуры того времени.

Верхняя, или малая, терраса парка, примыка­ющая к дому, делится центральной дорожкой на два небольших симметричных партера. Она была создана на той самой площадке, где когда-то сто­ял голицынский дом 30-х годов XVIII века.

Параллельно центральной оси верхней терра­сы, которая выделена стоящими по краям ее пар­ными гермами, справа и слева проходят две боко­вые дорожки. Гермы изображают античных богов.

Особое место среди декоративной скульптуры верхней террасы занимает группа «Геркулес и Антей»—монументальное воплощение замысла великого Микеланджело. В XVII веке -римский скульптор Стефано Мадерна воспроизвел в терра­коте пропавшую позже восковую модель Микел­анджело. В начале XVIII века терракота С. Ма­дерна попала в Россию, а в конце столетия она послужила образцом для монументальной мрамор­ной скульптуры, выполненной, возможно, в ма­стерской знаменитого русского скульптора М. И. Козловского. Ее динамичные формы контрастиру­ют с холодной статикой герм; до предела напря­женные мускулы, искаженные огромным усили­ем лица,— все говорит о жестокой борьбе.

На балюстраде верхней террасы расставлены очень характерные для того времени вазы. Отсю­да открывается на редкость живописный вид на большой партер и вторую террасу парка. Эта тер­раса почти вдвое уже, но по площади обширнее первой, так как охватывает ее с трех сторон.

Лестница, которая ведет на вторую террасу, имеет особое декоративное обрамление в виде женских фигур, изображений пантер и собак. Она приводит к небольшому фонтану с мраморными скамьями вокруг (копии версальских). По обе стороны от фонтана две скульптуры — «Амур, сгибающий лук». А еще дальше, там, где партер нижней террасы переходит в пейзажный парк, на фоне низкой плакучей березы и кустов сирени видны копии античных скульптур «Артемида с ланью» и «Аполлон Бельведерский». Сочетание строгих партеров регулярного парка с живопис­ными полянами, поросшими березой и елью, при­дает особую прелесть этой террасе. Линейно по­ставленная скульптура, фонтаны и лестницы— элементы, присущие регулярному парку, а лест­ница, которая ведет со второй террасы к большому партеру, по праву может считаться одним из луч­ших украшений парка в Архангельском. С пло­щадки, выложенной серым песчаником, в обе стороны расходятся ее марши; дойдя до половины высоты подпорной стены, они поворачивают .на­встречу друг к другу и спускаются до земли. Лестница украшена скульптурой, которая как бы сопровождает человека, идущего по этим ступе­ням: четыре аллегории стран света и львы стоят на широком барьере, окаймляющем спуск.

Центральная часть подпорной стены нижней террасы оформлена в виде грота, закрытого деко­ративной решеткой. Снизу от грота хорошо видна высокая подпорная стена длиной около 150 мет­ров, украшенная многочисленными бюстами римских императоров, греческих героев и полковод­цев.

И вот большой партер. Именно ему более всего обязан парк распространенным эпитетом «подмос­ковный Версаль». Действительно, большой пар­тер — одна из наиболее значительных частей пар­ка по своей роли в общей композиции. Огромный прямоугольник (240Х70 м), окруженный когда-то зелеными шпалерами и ритмично чередующейся скульптурой, очень красив и выразителен. Партер рассчитан на восприятие в общем ансамбле, и мраморные скульптуры подчеркивают его протя­женность.

Южную границу партера определяют две крупные статуи «боргезских бойцов» (копии с ан­тичных оригиналов), хорошо заметные издалека. Раньше дорога отделяла партер от небольшого цветника с фонтаном и двумя огромными фигура­ми Геркулеса и Флоры. Далее открывался краси­вый подмосковный пейзаж.

После строительства в 1934—1937 годах двух новых зданий на месте флигелей XVIII века фон­тан был разобран, а статуи Геркулеса и Флоры переставлены на другое место.

Коллекция парковой скульптуры в Архангель­ском, выполненная в XVIII—начале XIX века, насчитывает около 200 вещей и является уни­кальным собранием, равного которому трудно найти в нашей стране.

Скульптура на редкость многообразна. Здесь и мастерски исполненные копии широко известных античных памятников, и декоративные садовые фигуры середины XVIII века, где хорошо заметно влияние барочных традиций, и строгие по композиции, часто обобщенно трактованные скульпту­ры эпохи классицизма.

Не совсем верно широко распространенное мнение о том, что парковая скульптура в Архан­гельском сделана в основном итальянскими ма­стерами, Многие скульптуры, действительно, сде­ланы итальянцами-мраморщиками; они сделаны в России из мрамора, который князь Н. Б. Юсу­пов специально заказывал и привозил из Каррары. Подобную скульптуру делали известные в то время итальянские мастера С. П. Кампиони и братья Трискорни, большую часть жизни прожив­шие в России. Менее известным мастером был итальянец Карл Сильвестр Пенно, который, судя по документам, в течение многих лет выполнял заказы Н. Б. Юсупова.

Монументально-декоративная скульптура в Архангельском является неотъемлемой частью. ансамбля, органически связана с ним.

Среди немногочисленной бронзовой скульпту­ры нужно упомянуть модель памятника К. Мини­ну и Д. Пожарскому, исполненную по оригиналу И. П. Мартоса.

Кроме скульптуры парк украшают беседки, павильоны, памятные колонны. Сейчас с террас почти не видны скрытые разросшимися деревья­ми две наиболее старые постройки, оставшиеся еще со времен Голицына. Это малый дворец «Кап­риз» и центральная часть бывшей «Библиоте­ки»—павильон «Чайный домик», получивший такое название в XIX веке. После пожара 1829 го­да, когда сгорели деревянные крылья этого па­вильона, фасад его был заново отделан архитек­тором В. Г. Дрегаловым.

Недалеко от этих построек в 1819 году Е. Д. Тюрин построил еще один павильон — «Храм Екате­рины». Это небольшая, напоминающая портик античного храма беседка, в глубине которой поме­щена бронзовая фигура богини правосудия Фемиды, сделанная по модели скульптора М. И. Коз­ловского. Статуя Фемиды была аллегорией, про­славляющей достоинства императрицы, которой посвящены строки, взятые из Т. Тассо.

Осматривая парк, вы обязательно пройдете мимо небольших руинных арок. Романтические руины и гроты очень часто встречались в пейзаж­ных парках конца XVIII века. Кроме этих скром­ных руин в Архангельском были построены боль­шие руинные «Римские ворота», не сохранившие­ся до наших дней. Эти искусственные руины пе­рекликались с изображением развалин античных зданий на картинах Гюбера Робера в залах дворца.

В западной части парка, недалеко от дворца, находятся два самых поздних в Архангельском памятника. Сливается с черными стволами де­ревьев скульптура «Скорбь»—бронзовая фигура юноши с гаснущим факелом. Скульптура, испол­ненная немецким мастером К. Г. Бартом, установ­лена в 1908 году. В аллее, украшенной бюстами античных богов и философов, стоит памятник А. С. Пушкину.

Мемориальный ансамбль Пушкинской аллеи, созданный в 1900-е годы,—один из самых при­влекательных уголков парка. В 1827 году «ран­ней весной верхами» Пушкин впервые прие­хал в Архангельское. Красота и богатство усадьбы покорили его. Три года спустя он пишет свое по­слание «К вельможе», начинающееся словами:

От северных оков освобождая мир,

Лишь только на поля, струясь, дохнет зефир,

Лишь только первая позеленеет липа,

К тебе, приветливый потомок Аристиппа,

К тебе явлюся я...

На титульном листе рукописи Пушкин пером изобразил этого доживающего век, много повидав­шего, знавшего всех и вся екатерининского вель­можу—маленького сгорбленного старика в смеш­ном парике с бантом, медленно бредущего по ал­лее парка.

Все, все уже прошли. Их мненья, толки, страсти

Забыты для других. Смотри: вокруг тебя

Всё новое кипит, былое истребя.

Пушкин, с некоторой иронией относившийся к старому князю, сдержал свое обещание еще раз побывать в Архангельском и приехал сюда вме­сте с П. А. Вяземским, видимо, в конце августа 1830 года. Вяземского не трудно узнать на рисун­ке часто работавшего в Архангельском художника де Куртейля, изобразившего какой-то осенний праздник в усадьбе. Рядом с Вяземским на рисун­ке, возможно, изображен А. С. Пушкин.

В 1903 году, вскоре после того, как Россия от­праздновала столетие со дня рождения Пушкина, в Архангельском был установлен бюст поэта, а на пьедестале высечены строки из послания «К вель­може». «Это полная, дивными красками написан­ная картина русского XVIII века»,—писал об этих стихах В. Г. Белинский.

Уже после смерти Н. Б. Юсупова, летом 1833 года в Архангельское вместе с друзьями по уни­верситету приехали А. И. Герцен и Н. П. Огарев. Воспоминания Герцена, несмотря на их крат­кость,— наиболее яркое и выразительное из все­го, что когда-либо было написано об Архангельском. Герцен, единственный из современников, оставил нам цельную, красочную картину усадь­бы 30-х годов прошлого века, картину очень жи­вую и образную. Вот один из поэтичных отрыв­ков, посвященных Архангельскому: «...Им все нравилось, даже на этот раз романтизм их не воз­мущался против подстриженных деревьев, кото­рые важно и чопорно, как официанты прошлого века, в парике и французских перчатках, стояли по обеим сторонам дороги. Белые мраморные бю­сты выглядывали из-под них». И далее: «Глаза разбежались, изящные образы окружали со всех сторон...»

Приложение 1

Портик северного фасада дворца

Приложение 2

План дворца в Архангельском с парадным двором

и придворцовыми флигелями

Приложение 3

План усадьбы в Архангельском

Приложение 4

“Минерва”. Герма верхней террасы.

Неизвестный скульптор.

Вторая половина XVIII века.

• Л. Булавина и др. “Архангельское” М.-1981г.

• П.А. Тельтевский “Древние города подмосковья ” М.-1974г.

• В.Л. Рапопорт “Архангельское” М.-1978г.

• ВВЕДЕНИЕ………………………………..………………………………1
• ИСТОРИЯ УСАДЬБЫ…………………………………………….…..…2
• ДВОРЦОВО-ПАРКОВЫЙ АНСАМБЛЬ……………………….…….12
• ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение1- Портик северного фасада дворца……………….19

Приложение 2- План дворца в Архангельском с парадным

двором и придворцовыми флигелями…………..………….…...20

Приложение 3- План усадьбы в Архангельском……………..…21

Приложение 4- “Минерва”. Герма верхней террасы.

Неизвестный скульптор. Вторая половина XVIII века………..22

• БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК………………………………...23