Скачать

Петр III: недостойный император или жертва жестокой политики?

Странная глава в трехсотлетней истории дома Романовых - правление императора

Петра III, которое продолжалось всего шесть месяцев. Каким был этот император, не пожелавший короноваться, убитый в Ропше и погребенный не в Петропавловской крепости, как положено по традиции, а наспех, в Александро-Невской лавре? Его часто представляют как неполноценным, полоумным или просто неуравновешенным, вспыльчивым и слабовольным человеком. Однако, существует и другая версия - не поняла Россия, что послала ей судьба доброго царя, стремившегося облегчить жизнь своим подданным.

Прежде всего, можно определенно сказать, что образ дебила, неполноценного человека, пропащего пьяницы, ненавидящее все русское и русских - это искусная выдумка его жены Екатерины II, великой мастерицы политеса, воздействия на людей и уменья из всего извлечь личную выгоду. День изо дня, год за годом умелыми мазками набрасывала она портрет никчемного человека: и пить-то, дескать, Петр начал с десяти лет, и играть умел только в солдатики, и изменял ей, Екатерине, на каждом шагу, и, разумеется, не способен был заниматься государственными делами и управлять империей. Она карикатурила ненавистного ей человека, превращая его в дурачка, над которым разве что посмеяться можно. При этом она никогда не врала на пустом месте, а использовала то, в чем Петр Федорович действительно был грешен, но доводила эти недостатки до абсурда, до скоморошества, до клейма. Ей вторила и её поклонница Дашкова.

Таким, увы, он и вошел почти во все исторические исследования примел тому - классик исторической мысли, М. Любавский. С.М. Соловьев, поддерживающий общепринятую трактовку личности и деятельности Петра III, не мог обойти вниманием, однако, того, сколько полезных и нужных указов было принято в короткое шестимесячное царствование Петра, хотя и приписал все заслуги ближайшим помощникам императора: Дмитрию Волкову и Александру Глебову, что было не совсем справедливо. Гораздо ближе к истине, что подтверждается и некоторыми современными историческими работами, в оценке Петра III оказался Михаил Иванович Семевский, который еще в 1867 году опубликовал рассказ-исследование о кратковременном и малоизученном царствовании Петра III. В рассказе этом перед читателями предстает не дебил-недоумок, а деятельный, целеустремленный и отнюдь не бесталанный царь, не лишенный, разумеется, как любой человек, некоторых недостатков и изъянов.

Воспитание и молодые годы императора.

Воспитание Петра III.

Пути династические, устанавливающие родственные связи, а порой и налагающие родственные путы, воистину неисповедимы- с этим нельзя не согласиться. В этом отношении Петру III одновременно и повезло, и не повезло, т. к. его можно считать своеобразной "жертвой "династической политики.

Сын старшей дочери Петра I цесаревны Анны Петровны (1708-1728) и Карла Фридриха герцога Гольштейн - Готторпского (1700-1739), он приходился племянником шведскому королю Карлу ХII, чье славное имя полководца и политика предусмотрительно было включено в метрическое свидетельство принца. Таким образом, внук первого российского императора обладал всеми правами на шведский престол и мог со временем занять его, если бы тот оказался вакантным.

Но по праву рождения принц, нареченный Карлом Петером Ульрихом, был наделен еще и другими, вполне реальными правами на престол.

По брачному контракту, заключенному в1724 году, родители наследного принца Гольштейн-Готторпского отказывались от каких бы то ни было прав на российский престол. Однако, согласно одному из секретных пунктов соглашения, Петр I не исключил возможности выбрать своим преемником "одного из урожденных Божеским благословением из сего супружества принцев". Так распорядились судьбой будущего наследника русского престола, в лице которого свершилось загробное примирение двух великих соперников начала ХVIII века…

Разумеется, в любом случае принц не должен был упускать из виду и интересы герцогства, престол которого также ему суждено было унаследовать. Суровая необходимость и соображения государственной пользы властной рукой распоряжались человеческой судьбой. С малых лет отец готовил сына к военному поприщу, имея в виду при благоприятных обстоятельствах - возвращение герцогских земель (Шлезвига), отошедших к Дании по Фредериксборгскому миру (13 июля 1720 года), завершившему датско-шведскую войну.. Увлечение тем, что составляло "внешние формы военщины", принц перенял от отца и офицеров герцогской гвардии, многие из которых служили в некогда в прусской армии.

Таким образом, изначально ни родители, ни те, кто руководил его воспитанием, не знали, как сложатся дальнейшие обстоятельства.

Карл Петер Ульрих, наследный принц Шлезвиг-Гольштейн-Готторпский, родился 10 февраля 1728 года не в России, куда его мать из-за интриг светлейшего князя Александра Даниловича Меньшикова против своей воли должна была удалиться, а в столице тогдашней Германии городе Киле, близ балтийских берегов Дании.

К несчастью, Анна Петровна не успела оказать влияния на воспитание сына, т.к. умерла через три месяца после родов. 7 июня 1739 года одиннадцатилетний принц наследует родительский престол, став третьим по счету герцогом Гольштейн-Готторпским. Некоторое время он находится под опекой своего двоюродного дяди принца Адольфа Фридриха Гольштейн-Готторпского, который в 1751 году стал шведским королем.

Таким образом, Карл Петер Ульрих в равной мере обладал правами на шведский и российский престолы, но в России в то время царствовала Анна Иоанновна и для тех, кто был прикосновенен к судьбе юного правителя, это не оставляло никаких надежд.

Принц стал учиться шведскому языку и воспитываться в уважении к лютеранскому вероисповеданию. Мальчик рос добрым, имел послушный и кроткий нрав, при этом был понятлив и необычайно впечатлителен. Но эти качества его, от рождения не знавшего родительской ласки, могли получить развитие только в том случае, если бы при дворе его воспитанием занимались бы должным образом. Однако, приставленные к нему придворные избрали методу, которая ,как оказалось, в данном случае была неприложима, ибо не учитывала индивидуальных особенностей характера принца. Воспитывая его в суровом послушании, наставники портили характер мальчика бессмысленными и жестокими наказаниями, так, принц рассказывал впоследствии, как его часто по получасу заставляли стоять на коленях на рассыпанном горохе. От чего "коленки краснели и распухали".

Вступив на престол в декабре 1741 года, императрица Елизавета Петровна тотчас призвала в Россию своего племянника с целью упрочить собственные династические позиции.

Согласно завещанию Екатерины I, "ежели Великий князь (т.е. Петр II) преставится, то имеет по нем Цесаревна Анна с своими Десцендентами (наследниками), по ней Цесаревна Елисавета и Ея Десценденты".

Таким образом, по смерти бездетного императора ПетраII, а затем и цесаревны Анны Петровны, на престол должен был вступить теперь ее сын-Петр Федорович, которому к 1741 году исполнилось 13 лет, но о его правах вспомнила только Елизавета Петровна, которая и призвала племянника в Петербург, чем внесла известное успокоение в умы, ибо давала понять, что замуж не собирается и отныне будущее российского престолонаследия обеспечено.

5 февраля 1742 года четырнадцатилетний принц прибыл в Петербург и Елизавета увидела наконец своего племянника воочию, а до этого она могла "любоваться" только портретом, который привезли вместе с печальным известием о кончине его отца.

Весной 1742 года потенциальный наследник присутствовал на коронации своей тетки в Успенском соборе Московского Кремля, а после был произведен в подполковники лейб-гвардии Преображенского полка и полковники 1-го Лейб-кирасирского.К принцу был приставлен духовный наставник -иеромонах Феодоровский, который четырежды в неделю занимался с ним по утрам русским языком и Законом Божиим (насколько успешными были эти занятия, можно судить по тому, что великий князь не испытывал, по-видимому, трудностей в общении по-русски). К тому времени, как принц освоил катехизис, при дворе стали спешить к приобщению его к православной церкви.

7 ноября 1742 года во время пребывания Елизаветы Петровны и двора в Москве, состоялось миропомазание "Его Королевскому Высочеству" в домашней церкви императрицы. Принц "изволил сподобиться Св.Тайн" и был наречен Петром Федоровичем. В манифесте, который был зачитан после литургии, Елизавета Петровна торжественно провозгласила Петра Федоровича наследником престола.

Насколько сложным и неясным было поначалу положение будущего российского государя, можно судить по тому, что уже в декабре 1742 года в Москву прибыла депутация из Швеции "от тамошних Государственных Чинов" (риксдага) ,представители которой явились предложить наследнику российского императорского престола принять шведскую корону , т.к. бездетный король Фредерик I- первый и последний из Гессенской династии-был в весьма преклонных годах. На данной послам аудиенции великий князь просил предложить риксдагу избрать наследником своего двоюродного дядю, который и вошел впоследствии в историю как король Шведский Адольф Фредерик.

Достигнув совершеннолетия, 7 мая 1745 года великий князь Петр Федорович стал правящим герцогом Шлезвиг-Гольштейнским, а 25 августа вступил в брак с Софией Фредерикой Августой принцессой Ангальт-Цербтской.

Невеста была моложе. Она родилась 21 апреля 1729 года в Штеттине, где ее отец -Христиан Август принц Ангальт-Цербтский, будучи генерал-майором прусской службы, стоял с вверенным ему полком. Матушкой будущей российской императрицы была Иоханна Элизабета , которая происходила из Гольштейн-Готторпского дома, уже связанного брачным союзом с Россией, а значит и с потомством Петра I, по женской линии.

Никакой воспитательной системы к "образованию" характера цербтской принцессы приложено не было. Все происходило естественным путем. В результате миру явилась серьезная и трезво-рассудительная девица с умом крепким и моголиким, но едва ли поражавшим блеском душевного дарования. Обязательные поездки к родственникам в Киль, Брауншвейг и Берлин, а также чтение книг, было едва ли не единственным , что способствовало образованию будущей императрицы.

В 1744 году будущая Екатерина II оказалась в сфере российской династической политики, и это решило ее участь.

Близкое родство, а принцесса приходилась мужу троюродной сестрой, не оказалось препятствием к браку, что стало возможным из-за явной благосклонности Елизаветы Петровны к этому союзу.

Женитьба Петра Федоровича прервала начатые еще в Киле и продолженные в Петербурге занятия наследника.

Хотя бывшие попечители в Киле и не очень заботились об его воспитании и образовании, но нельзя утверждать, что великий князь был недостаточно подготовлен к будущему своему поприщу. В России наследник, от природы впечатлительный и сообразительный, за короткое время достиг определенных успехов под руководством приставленных к нему учителей, среди которых был академик Штелин.

Обладая великолепной памятью, Петр Федорович без труда запомнил "главные основания Русской истории", но не имел особенной склонности к гуманитарным предметам, к которым Штелин относил "Нравственность и Статистику", но часто просил вместо них дать урок из математики.Его любимыми предметами были военные, особенно "Основания артиллерии и фортификация.

О литературных пристрастиях и духовном мире человека отчасти можно судить по книгам из его библиотеке. Наследник не довольствовался только теми изданиями, которые нашлись для него в Петербурге, но, по его требованию, в 1746 году в Россию была пеевезена отцовская библиотека, размещенная потом в подаренном Петру Федоровичу Ораниенбауме. В библиотеке были представлены французские переводы античных авторов- Овидия, Теренция, Гомера, произведения знаменитых писателей XVII-XVIII века:П.Бейля, Х.Вольфа, К.Томазия, Вольтера и многие другие. Великий князь постоянно следил за дальнейшим пополнением библиотеки, просматривал печатные каталоги, отмечал интересовавшие его издания. А уже став императором, был занят планом размещения ее в мезонине Зимнего дворца. В его распоряжении был нумизматический кабинет, кроме того, Великий князь, а затем император, интересовался искусствами и ценил хорошую живопись, чему, несомненно, способствовало обозрение картинных галерей например, в петергофском дворце Монплезир.

К увлечениям Петра Федоровича можно отнести и музыку. Он добился серьезных успехов в игре на скрипке, нередко устраивал концерты, постоянно солируя в придворном оркестре под управлением своего бывшего учителя Ф.Л.Пьери. Известно, что в его коллекции были скрипки таких известных мастеров, как Страдивари, Руджьери, Амати, а в Ораниенбауме стараниями Петра Федоровича была заведена музыкальная школа для детей придворных служителей.

Кроме того, в дошедших до нас печатных либретто оперных спектаклей, представлявшихся в Ораненбауме, имеется указание, что все они поставлены по повелению великого князя.

Есть указания и на то, что великий князь заботился о качестве постановок, помещении самого театра. Так, постановка оперы "Александр в Индии" на музыку Арайи и текст аббата Пьетро Метастазио, была осуществлена в 1759 году уже в "новом ораненбаумском театре". Там же зрители увидели оперу "Селевк" (1761 год) Авторами стихов и музыки были Бонеччи и бессменный Арайя.

Поскольку спектакли ставились при великокняжеском дворе, вполне возможно, что Петр Федорович сам не только играл свою партию в оркестре, но и режиссировал при постановке спектаклей.

Великокняжеский брак.

Женитьба Петра III положила конец учению, но не прервала отношений великого князя с учителями и теми, кто к тому времени приобрел его симпатии. Более чем вероятно, что весьма скоро эти полезные отношения получили новое развитие в дружеских беседах бывшего ученика со Штелиным и друзьями. Этому способствовал и возникший вскоре после женитьбы быстро нараставший разлад в отношениях между Петром и Екатериной, который сознательно был был вызван и поддерживался великой княгиней.

Брак долго оставался бесплодным, а это неизбежно привлекало к себе внимание, вызывало улыбки и удивление, которые не всегда считали нужным скрывать, и сочувствие, в котором проглядывали ирония и уверенные предположения.

Согласно одному такому предположению, великий князь действительно поначалу был "неспособен" в силу известной природной аномалии, весьма, кстати распространенной среди мужчин, которая давным-давно описана врачами и легко поддаётся устранению путем не сложной операции.

Резонно также предположить, что супружеские отношения, возможно, не сразу дались Петру из-за известного "конфликта представлений", свойственного юному возрасту и усугубленного первыми неудечными опытами.

Вероятно и другое предположение: Екатерина, исходя из собственных соображений на счет выпавшей на её долю роли, предпочла более опытных в любовных делах лиц из числа придворных. В противном случае, скорее всего, и не появилось бы на свет такое письмо великого князя, адресованное своей супруге в декабре 1746 года, спустя год с небольшим после бракосочетания:

Мадам, прошу вас этой ночью отнюдь не утруждать себя, чтобы спать со мною, поелику поздно уже обманывать меня, постель стала слишком узка, после двухнедельной разлуки с вами. Сего дня по полудни, ваш несчастный муж, коего вы никогда и не удостоили сего имени. Петр, …декабря 1746 года.

Не возникает сомнений, что письмо написано не юношей, а мужчиной вполне отдававшим себе отчет, в чем состоят супружеские отношения. Оно весьма красноречиво, ибо пером писавшего явно водило оскорбленное достоинство и мущское самолюбие.

Клевета, ни в чем не пощадившая великого князя и императора при жизни, но особенно навредившая после свержения с престола и гибели, стремились нанести ему удар и там, где он наиболее чувствителен для мужчины.

Много позднее императрица писала, оправдывая себя: "Если бы он желал быть любимым, то относительно меня, это вовсе было не трудно: я от природы была наклонна и привычна к исполнению моих обязанностей. И далее вспоминает эпизод о том, что однажды в присутствии Льва Нарышкина Петр вздумал сказать: "Бог знает, откуда моя жена беременеет; я не знаю наверное, мой ли это ребёнок, и должен ли я признавать его своим". Нарышкин сразу доложил об услышанном императрице, на что Екатерина посоветовала взять с Петра клятву о том, что он не имеет связей со своей женой. А так же сказать, что как скоро Петр поклянется, Нарышкин пойдет и донесёт о том Александру Шувалову, как начальнику Тайной канцелярии. Исполнив всё по указаниям Екатерины, Нарышкин получил от Петра ответ: "Убирайтесь к чорту и не говорите мне больше об этом".

Излишняя откровенность, как известно, вредит. "Записки" Екатерины только выиграли бы, не будь в них подобных этому пассажей…

Дворцовые интриги.

Подозревал ли Петр о подпольной деятельности своей супруги? Несомненно! Но, как кажется, в первый период их совместной жизни он ещё любил её, (Даже мать Екатерины Иоганна-Елизавета писала, что во время тяжкой болезни Екатерины, тогда ещё невесты, в 1745 году великий князь был в отчаянии…. Вероятно, чувства Петра Федоорвича испарялись достаточно медленно), а впоследствии все же не мог вообразить всей масштабности её притязаний и жестокости замыслов. Рождение Павла окончательно поссорило родителей: во-первых, Екатерина теперь не нуждалась в великом князе и муже, она стала матерью наследника престола; во-вторых, Петр Федорович не без оснований полагал, что Павел родился не от него, а от Сергея Салтыкова.

Разлад в отношениях с гуляющей супругой явился причиною "посторонних" увлечений великого князя, который обратил внимание, а затем и приблизил к себе дочь графа Романа Ларионовича и племянницу канцлера графа Михаила Ларионовича Воронцовых - графиню Елизавету Романовну. Именно на этой своей фаворитке император, по-видимому, всерьёз собирался жениться после устранения Екатерины (заключив последнюю в один из отдаленных монастырей).

Братья Елизаветы Романовны графы Александр и Семен Воронцовы не в пример княгине Е. Р. Дашковой, любили сестру, отдавали должное её доброму сердцу и уму, который, между прочим, обнаруживается в письмах, написанных хорошим французским языком. Императрица Елизавета добродушно язвительно называла её "Помпадур", но графиня Воронцова никогда не пыталась и не играла той роли, какую играли любовники цариц к тому же и денег она таких не стоила, как, например. Возлюбленные Елизаветы, Анны и Екатерины.

Недоброжелатели императора всегда стремились отыскать в Воронцовой разного рода "изъяны" внешности и ума. Это старо, как сам мир, и вполне естественно, ибо отрицательные черты обычно распространяются на все окружение тех, к кому питают неприязнь. Но император по-видимому, искренне любил графиню Елизавету Романову, симпатии которого она привлекала если не внешней красотой, то душевными чертами, и, разумеется, тем, что не собиралась каким-то образом использовать свое положение.

Екатерина не упускала из поля зрения ни одной промашки или неловкого поступка великого князя, то из подтишка, то в открытую продолжая иронизировать над ним и делать из него комическую, почти бутафорскую фигурку полуидиотика.

Дела и деяния.

Обратимся к деяниям императора на государственном поприще. Следует подчеркнуть и иметь в виду, что Петр III царствовал всего лишь 186 дней. Трудно сказать, какое место заняло бы это царствование в истории России, не оборвись оно так внезапно.

Вступление на престол нового императора ознаменовалось коренным поворотом в правительственной политике, который обернулся истинным благодеянием для большинства российских подданных.

В первую же ночь во все корпуса российской армии, противостоящей прусским войскам, были посланы курьеры с повелением незамедлительно прекратить все неприязненные действия и остановить продвижение в глубь прусских владений. Со временем последовал и Синодский указ о прекращении молений в церквах о победе над неприятелем и возношении молитв о даровании мира.

Таким образом, Россия выходила из долгой, Семилетней, войны, в которую оказалась вовлеченной в силу союза, заключенного со Священной Римской империей (Австрией) еще в 1746 году и присоединения к австрийско-французскому союзному трактату в 1756 году. Державы были озабочены возвышением Пруссии и собственным противоборством с Англией, союзницей прусского короля Фридриха II

Одновременно в отдаленные места Империи были отправлены многочисленные курьеры, которые везли прощение и милость многим сосланным в прежнее царствование.

Невозможно с точностью установить общее число освобожденных воцарением Петра III. При Елизавете Петровне осуждению на разные наказания - битие кнутом, клеймение, вырывание ноздрей и ссылку - подверглось свыше 80-ти тысяч человек. Петром было освобождено несколько десятков тысяч оставшихся к тому времени в живых осужденных, многие из которых, за дальностью российских просторов, возвратились в свои семьи уже после воцарения Екатерины II.

В начале 1762 года среди прочих были освобождены такие видные деятели прошлых царствований, как генерал - фельдмаршал Миних, регент и правитель России Бирон и бывший лейб-медик Елизаветы Петровны Германн Лесток, для которых роковым оказался 1740-й год.

В письме к одному из друзей Н.М. Карамзин пишет, что Петр III подписал "два указа, славные и безсмертные". Понятно, что Карамзин имел в виду манифесты о вольности дворянства и об уничтожении Тайной розыскных дел канцелярии.

По словам историка, впервые занявшегося изучением царствования Петра III, "этот государь, имя и дела которого так умышленно были доселе помрачаемы, совершил, так или иначе, дело бессмертное: он сделал громадный шаг к освобождению рабов российских; он освободил передовое сословие русского народа от зависимости, совершенно равной крепостному состоянию"

Для того времени это и в самом деле было так: будучи высшим государственным и ближайшим к престолу сословием, дворянство в течении долгого времени не было сословием привилегированным, а владение крестьянами (исключительно дворянская привилегия только с 1743 года) было позволено дворянам только для того, чтобы сделать возможной их обязательную службу государю.

Манифест о вольности дворянства, объявленный Сенату 17 января, вышел в окончательно отредактированном виде из- под пера генерал-прокурора А.И. Глебова 18 февраля. В соответствии с манифестом дворяне обрели свободу служить или не служить на "государевой службе".

Существует курьезная версия появления этого важнейшего указа Петра III - о ней впервые рассказал князь М.М. Щербатов в своей записке "О повреждении нравов в России" со слов бывшего секретаря императора Дмитрия Васильевича Волкова: "Петр Третий, дабы скрыть от графини Елизаветы Романовны, что он будет веселиться с новопривозною (Еленой Степановной Чоглоковой, впоследствии княгиней Куракиной), сказал при ней Волкову, что имеет с ним сию ночь препроводить в исполнении известнаго им важного дела в рассуждении благоустройства Государства. Ночь пришла, Государь пошел веселиться с княгиней Куракиной, сказав Волкову, чтобы он к завтрему какое знатное узаконение написал, и был заперт в пустую комнату с датской собакой. Волков, не зная ни причины, ни намерения Государского, не знал о чем писать, а писать надобно. Но как он был человек догадливый, то вспомнил нередкие вытвержения Государю от Графа Воронцова о вольности дворянства, седши написал манифест о сем. По утру его из заключения выпустили, и манифест был Государем апробован и обнародован".

Надо иметь в виду, что записка Щербатова писалась в эпоху правления Екатерины II, и в некоторых из своих скандальных разоблачений он явно склонен был распространиться и на предшествующее царствование. Историк воспользовался тем, что абсолютно ложно передавал ему бывший секретарь императора, не участвовавший в составлении манифеста о вольности дворянства, но после низложения Петра III, желая сохранить свое положение, отчетливо понимавший, чего от него ждут (и поэтому заинтересованный в создании неблагоприятного впечатления о поступках свергнутого императора).

Характерно, что "версия" Щербатова сначала была включена в "Курс русской истории" В.О. Ключевского, но при подготовке части IV своего курса историк опустил всякое упоминание о ней.

Другую, не менее анекдотичную, версию приводит в своих мемуарах князь П.В. Долгоруков. Оказывается, права Российского дворянства были выиграны у Петра III его любимцем, бароном Корфом, на бильярде. Автор мемуаров справедливо опровергает достоверность этого анекдота.

В манифесте о вольности дворянства продолжение "службы государевой" предлагалось на следующих условиях: "Все находящиеся в разных Наших службах Дворяне могут оную продолжать, сколь долго пожелают, и их состояние им дозволит, однако ж военные ни во время компании, ни перед начатием оной за три месяца о увольнении из слу,жбы, или отпуска просить да не дерзают, но по окончании как внутрь, так и вне Государства; состоящие в военной службе могут просить у командующих над ними о увольнении из службы или отставки, и ожидать резолюции; состоящие во всяких Наших службах, в первых осьми классах, от Нашей Всевысочайшей конфирмации, а прочие чины получают определение по Департаментам, до которых оные принадлежат.

….Всех служащих Дворян за добропорядочную и беспорочную службу награждать при отставке по одному рангу, если в прежнем чине, с которым к отставке идет, больше года состоял, то таковых, кои от всех дел увольнения просить будут; а кои из военной в статскую службу пожелают вступить и вакансии будут, то и таковым по рассмотрении определяя, награждении чинить, если три года в ранге состоял, тоесть в том, с которым идет к статской или другой какой Нашей службе.

…Кто ж, будучи в отставке некоторое время, или после военной находятся в статской и других Наших службах, пожелает паки вступить в военную службу, таковые приняты будут, есть ли их к тому достоинствы окажутся, теми ж чинами, в каковых они состоят, с переименованием военных чинов, но старшинством младшими пред всеми теми, кои с ними, когда они из военной службы уволены, в одних рангах состояли…

… Кто ж, будучи уволен из нашей службы, пожелает отъехать в другия Европейския Государства, тактм давать Нашей Иностранной коллегии надлежащие паспорты безпрепятственно с таковым обязательством, что куда нужда востребует, то б находящиеся Дворяне вне Государства Нашего явились в своем отечестве, когда только о том учинено будет надлежащее обнародование, то всякой в таком случае повинен со всевозможной скоростью волю Нашу исполнить, под штрафом секвестра его имения".

Пожалуй, это была единственная, до некоторой степени стеснительная для российского дворянства, статья манифеста.

Таким образом. Обретя свободу служить или не служить, дворяне получили такие права, которые не имели другие сословия. Если при вступлении на престол Петра III дворянские обязанности и права, лежавшие на "чашах" государственных весов, были уравновешены , то после манифеста чаша с дворянскими привилегиями перетянула: обязанностей почти не оказалось, остались одни права.

Согласно манифесту, дворяне могли поступать на службу в иностранные государства, были избавлены лично от всяких податей, телесных наказаний, не могли быть лишены гражданства, чести, имущества и жизни иначе, как по суду, где заседали равные им, и с Высочайшего утверждения.

Наконец, дворянство получило возможность, которой раньше было в большинстве своем совершенно лишено: те, кто хотел, могли оставить обязательную службу и переселиться в поместья, где, так сказать, практически заниматься своим хозяйством и крестьянами. Отныне правительство могло рассчитывать, что собственные интересы заставят землевладельцев заботится о своих крестьянах и их хозяйстве, поддерживая в них способность нести налоговое бремя. Нерадение об этом могло иметь печальные последствия для помещика, который был ответственен перед государством за податные платежи своих крестьян. Весьма немаловажно, что обретенное значительное положение и привилегии российского дворянства оказали благотворное влияние на рост самосознания российской аристократии и ее вклад в развитие культуры.

Без всякого преувеличения следует утверждать, что дарование свободы дворянскому сословию открыло новую страницу в истории России.

Иными словами, до освобождения Петром III дворян от обязательной государственной службы, исключительное право на поземельную собственность вне городов и крепостное право не являлись привилегией: право уравновешивалось обязанностью, ибо оно соответствовало служилому тяглу. Теперь же начался процесс обретения свободы, а российское общество сделало первый шаг на долгом и мучительном пути к освобождению от крепостных пут…

"Не могу изобразить, какое неописанное удовольствие произвела сия бумажка в сердцах всех дворян нашего любезного отечества. Все вспрыгались почти от радости и, благодаря государя, благословляли ту минуту, в которую угодно было ему подписать указ сей" (Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков).

В Петербурге Правительствующий сенат в полном составе отправился во дворец и по случаю подписания манифеста просил, по предложению генерал-прокурора Глебова, государева соизволения на сооружение благодарным дворянством золотой статуи императора.

Петр III благодарил сенаторов, но на предложение генерал-прокурора отозвался так: "Сенат может дать золоту лучшее назначение, а я своим царствованием надеюсь воздвигнуть более долговечный памятник в сердцах моих подданных".

Зимой состоялся и другой важнейший акт царствования Петра III. Решение об упразднении Тайной канцелярии было принято, вполне возможно, не без влияния примера Фридриха II, который тотчас же по своем восшествии на престол в 1740 году, как известно, отменил пытку. Но главную причину следует искать в том, что новый император был прекрасно осведомлен о нравах, царивших в этом учреждении, и о способах извлечения показаний у заключенных в нем "сидельцев".

Указ появился вслед за постановлением о прощении и возвращении из ссылки и мест заключения множества лиц, пострадавших в предшествующее царствование, и не является поэтому случайным и единовременным актом. Имеется свидетельство, что ПетрIII еще в бытность свою великим князем поговаривал о своем желании упразднить это учреждении (Записки Штелина, с.98,116). Рассказы О.В. Румберга, камердинера Петра Федоровича, который в свое время, по милости Тайной канцелярии, долгое время провел в крепости, а потом в оренбургской ссылке, укрепили императора в его намерении.

Об этом указе стало известно еще 7 февраля 1762 года, когда император утром прибыл в сенат, и в его присутствии Д.В. Волков прочел сенаторам манифест об упразднении Тайной канцелярии, но опубликован он был только 21 Февраля:

"…последуя Нашему человеколюбию и милосердию, и прилагая крайнее старание, не токмо неповинных арестов, а иногда и самых истязаний защитить; но паче и самым злонравным пресечь пути к произведению их ненависти, мщения и клеветы, а подавать способы к ихисправлению, объявили уже в Нашем Сенате во время присутствия Нашего в 7 день сего месяца, что отныне Тайной розыскных дел Канцелярии быть не имеет, и оная уничтожается, а дела, кои до сей Канцелярии принадлежали б, смотря по важности, разсматриваемы и решены будут в Сенате… Восхотели Мы точнее объявить Наши соизволении; и по тому:

…Вышеупомянутая Тайная розыскных дел Канцелярия уничтожается отныне навсегда, а дела оной имеют быть взяты в Сенат, но за печатью к вечному забвению в Архиву положатся.

…Ненавистное изражение, а именно: слово и дело не долженствуют отныне значить ничего; и Мы запрещаем употреблять онаго никому, а есть ли кто отныне оное употребит, в пьянстве или драке, или избегая побоев и наказания, таковых наказывать так, как как от Полиции наказываются позорники и бесчинники.

…Напротиву того, буде кто имеет действительно и по самой правде донести об умысле по первому и второму пункту, тот должен тотчас в ближайшее судебное место или к ближайшему ж воинскому Командиру немедленно явиться и донос свой на письме подать"

К этому пункту следует добавить, что "слово и дело", выкрикнутые по неведению или без злого умысла, отавлялись без последствий, и только в том случае, если тот, кто произносил эти слова, упорствовал и продолжал стоять на своем, предлагалось ограничиваться двухдневным тюремным заключением. Ложные и в том изобличенные доносители всемерно должны были по всей строгости законов наказаны, дабы их примером другие исправлялись. Особо отмечалось следующее: "…есть ли кто доносителем найдется и в первом судебном месте в том утвердится, такого тотчас под крепким караулом для изследования посылать в Наш Сенат, но до указа из онаго однако ж отнюдь не забирать под караул, и подозрительными не почитать тех, на кого донос будет".

Таким образом, устанавливалась та самая презумпция невиновности, о которой раньше на "Святой Руси" и слыхом не слыхивали и соблюдение которой почиталось отныне одним из основополагающих и непреложных принципов человеколюбивого и гуманного общества.

Все положения манифеста получали силу закона на всем пространстве Империи; исключение делалось только для тех мест, где в данное время находился государь и где он мог вершить свой суд. …"всегда от Нас самих пример подавать, дабы показать, как можно и надлежит кротостью изследования, а не кровопролитием, толико ненавистным Нашему человеколюбию, прямую истину разделять от клеветы и коварства, и смотреть, не найдутся ли способы самим милосердием злонравных привести в раскаяние, и показать им путь к своему исправлению…"

"Уничтожение Тайной канцелярии,- писал к своему двору британский посол Роберт Кейт,-это- одно из счастливейших деяний, какое только возможно было сделать для сей нации: ужасное сие судилище было наиотвратительнейшим во всех отношениях и в некотором роде хуже даже испанской инквизиции" (Депеша ют 29 января 1762 года).

Манифест об уничтожении Тайной канцелярии был принят просвещенной Россией с удовлетворением, но остальная Россия усматривала в этом акте милосердия правительства проявление слабости, и уже к лету 1762 года ПетрIII признавал, что "это злоупотребление милости длилось слишком долго и сделало многих несчастными Дед мой знал лучше, и, чтоб искоренить все зло в России, должно устроить уголовные суды по его образцу". Так посчитал государь, когда ему доложили, что полиция накрыла на Фонтанке шайку разбойников.

Картина откликов на государственные деяния Петра III была бы неполной без мемуарного свидетельства княгини Екатерины Романовны Дашковой. В своих воспоминаниях она уже в начале ХIХ века писала, что "Петр III усиливал отвращение, которое к нему питали, и вызывал глубокое презрение к себе своими законодательными мерами" . Подобное высказывание екатерининской статс-дамы и президента двух российских Академий можно объяснить двумя причинами: укоренившимся предубеждением, выросшим из желания во что бы то ни стало оправдать свои заговорщицкие действия в 1762 году; и личным неприязненным отношением к человеку, который, будучи великим князем и наследником престола, стал ее крестным отцом…

На "славных и бессмертных" указах преобразующая деятельность правительства Петра III не остановилась, но развивалась все далее, отчетливо приобретая новые черты просвещенной государственной политики. Преобразовательная активность императора затрагивала все новые сферы жизни российского общества и среди них одну из важнейших сторон- религиозные отношения.

Оставаясь православным государем, Петр III, с первых дней своего царствования восприняв убеждение, что преследования на религиозной почве приводят к противоположным результатам, твердо вознамерился отказаться от практики преследований за веру, и будучи лично нерасположенным к каким бы то ни было насильственным мерам, стал на путь постепенных, но решительных законодательных мер, преследовавших цели установления вероте