Скачать

Владимир Всеволодович Мономах

Карпов А. Ю.

Владимир (в крещении Василий) Всеволодович Мономах (1053—1125), князь Туровский, Смоленский, Владимиро-Волынский, Черниговский (с 1078), Переяславский (с 1094), великий князь Киевский (с 1113).

Князь Владимир Всеволодович, несомненно, принадлежит к числу наиболее значительных фигур русского Средневековья. Его княжением по существу завершается эпоха Киевской Руси и начинается новый этап русской истории, получивший название удельного периода, или, в советской историографии, периода феодальной раздробленности. И именно Мономаху — причем еще даже до восшествия на "златой" киевский стол — пришлось вырабатывать те принципы, которые легли в основу нового политического устройства Руси.

Но Владимир Мономах вошел в русскую историю не только как государственный деятель и полководец, но еще и как писатель и мыслитель. Он является автором знаменитого "Поучения" — выдающегося памятника древнерусской литературы и общественной мысли, а также письма князю Олегу Черниговскому. Вполне вероятно, что в русской книжности сохранялись и другие сочинения, написанные им (известно, например, что князь обращался с "вопрошением" об "отвержении латинян" к киевскому митрополиту Никифору), но они не дошли до нашего времени.

Биография князя Владимира Всеволодовича известна нам относительно полно — благодаря летописи, а также его собственным сочинениям, особенно "Поучению", носящему во многом автобиографический характер.

Владимир родился в 1053 году или около этого времени в Переяславле-Южном, где княжил его отец. Он единственный из внуков Ярослава Мудрого, о чьем рождении сообщает летопись. Сам Владимир в своем знаменитом "Поучении детям" с гордостью писал о том, что обязан именем деду, который, незадолго до кончины нарекая внука, очевидно, хотел видеть его продолжателем дел своего великого отца — Крестителя Руси Владимира Святого: Мономах унаследовал от того оба своих имени: и княжеское — Владимир, и крестильное — Василий.

Его появление на свет действительно стало событием, выходящим за рамки одной только русской истории. Отец Владимира, переяславский князь Всеволод Ярославич, четвертый из известных летописи сыновей Ярослава Мудрого, получил в жены не просто одну из иностранных принцесс, но византийскую царевну, дочь правящего в Византии императора Константина IX Мономаха. (Вероятнее всего, она родилась от второго брака Константина, с дочерью Василия Склира, внука знаменитого мятежника последней четверти X века Варды Склира, и племянницей императора Романа III Аргира.) Родовое имя последнего перешло к русскому князю. Так Владимир оказался внуком сразу двух могущественных правителей — Руси и Византии. Позднее киевский митрополит грек Никифор напишет, обращаясь к Владимиру — тогда уже киевскому князю — и имея в виду его необычное происхождение: "Егоже Богъ… изъ утробы освяти и помазавъ, от царьские и княжьские крови смесивъ…" А сам Владимир, будучи уже владетельным князем, закажет на своей печати исполненную гордости надпись на греческом языке: "Печать Василия, благороднейшего архонта Руси, Мономаха".

По собственным словам Мономаха, его княжеское "тружение" началось с тринадцатилетнего возраста, когда отец стал поручать ему самостоятельные походы и "ловы" (охоты). "Первое к Ростову идохъ сквозе вятиче, посла мя отець", — писал он в "Поучении". Даже в конце жизни этот полный опасности путь через не подчинявшуюся русским князьям Вятичскую землю представлялся ему настоящим подвигом, и он с очевидной гордостью вспоминал о нем. Трудно сказать, с какой целью отец послал его в Ростов. Едва ли это могло быть военным предприятием. Скорее, Ростов, принадлежавший в то время Всеволоду, стал первым городом, в котором началось самостоятельное княжение юного Владимира Мономаха.

Однако его ростовское княжение, если и имело место, то оказалось непродолжительным. Летом 1068 года Русь подверглась первому по-настоящему крупному нашествию половцев. В битве на реке Альте, недалеко от Переяславля, соединенные силы трех князей Ярославичей потерпели сокрушительное поражение, причиной которого, как можно догадываться, стали несогласованные действия братьев, прежде всего Изяслава и Святослава. Изяслав и Всеволод с остатками войска бежали в Киев, Святослав же со своей дружиной отступил к Чернигову, где позднее нанес половцам поражение. Вполне вероятно, что и четырнадцати- или пятнадцатилетний Владимир вместе со своим отцом участвовал в битве и так же, как и тот, вынужден был укрыться в Киеве. Однако 15 сентября в Киеве вспыхнуло восстание, направленное против князя Изяслава. По рассказу летописца, Изяслав и Всеволод спешно покинули город, а киевляне возвели на престол полоцкого князя Всеслава Брячиславича, годом ранее вероломно захваченного в плен теми же Ярославичами и содержавшегося в киевской темнице. Изяслав бежал в Польшу к своему шурину (брату жены) польскому князю Болеславу II Смелому (1058—1079, король с 1076); о судьбе же Всеволода, а тем более о судьбе его сына, летопись умалчивает. Однако едва ли не эти события имел в виду сам Владимир, вспоминая в "Поучения" о поездке к Смоленску с киевским боярином Ставком Гордятичем: "тои пакы… отъиде к Берестию со Изяславомь, а мене посла Смолиньску". Надо полагать, что в Берестье (нынешний Брест, в Белоруссии) Изяслав оказался по пути в Польшу; именно по его повелению Владимир и едет в Смоленск — город, занимавший ключевое положение на пути из Киева в Новгород. Но и в Смоленске Владимир задержался ненадолго. Зимой 1068/69 года (датировка предположительная) он переходит на княжение во Владимир-Волынский, а затем, в те же зимние месяцы, по поручению отца и дяди отправляется в сожженную поляками Берестейскую крепость; и "блюдъ городъ тихъ", — сообщает об этом эпизоде своей жизни сам Мономах.

В следующем 1069 году Изяслав с польским войском во главе с самим Болеславом двинулся к Киеву. Возникла реальная угроза разграбления столицы Руси, тем более что занявший киевский престол князь Всеслав при известии о приближении поляков и Изяслава бросил киевлян и бежал в Полоцк. И вновь мы видим Владимира в гуще событий. По просьбе киевлян Святослав и Всеволод обращаются к старшему брату с требованием не "водить" "ляхов" на Киев: "Аще ли хощеши гневъ имети и погубити град, то веси (знай. — А. К.), яко нама жаль отня стола". С этими словами к Изяславу, по-видимому, и был послан Владимир, о чем мы узнаем также из "Поучения": "по Велице дни", то есть после Пасхи (12 апреля), он отправляется из Переяславля на Волынь, к Сутейску (на тогдашней русско-польской границе), "мира творить с ляхы". Судя по всему, Владимиру удалось договориться с дядей. "То слышавъ, Изяславъ остави ляхы и поиде с Болеславом (к Киеву. — А. К.), мало ляховъ поимъ", — сообщает летопись. Правда, заступничество князей не спасло киевлян: сын Изяслава Мстислав вступил в Киев раньше отца и жестоко расправился с жителями, равно казня и виновных и невиновных.

Трещина в отношениях между братьями оказалась слишком глубокой. В марте 1073 года Святослав и Всеволод изгнали старшего брата из Киева, и Изяслав во второй раз вынужден был покинуть Русь. Повторное изгнание Изяслава повлекло за собой значительное перераспределение княжеских уделов. По-видимому, именно тогда Владимир получил в княжение Туров, важный город на западе Русского государства, ранее принадлежавший Изяславу. В том же 1073 году Владимир вместе с отцом присутствовал в Киеве на торжественной церемонии основания Успенской церкви Печерского монастыря. Между прочим, Владимир прибыл в Киев больным. Согласно монастырскому преданию, сохраненному одним из составителей Киево-Печерского патерика Симоном, епископом Владимиро-Суздальским (1214/15 —1226), он получил исцеление как раз во время основания Печерской церкви, когда его опоясали золотым поясом с латинского Распятия Христа, который был подарен варягом Шимоном, одним из воевод князя Всеволода Ярославича, преп. Антонию, основателю Печерского монастыря: "и темъ поясомъ златымъ обложенъ бысть (Владимир. — А. К.), и ту абие здравъ бысть молитвами святую отцю нашею Антониа и Феодосиа". Это был не единственный случай, когда Владимир искал исцеления от болезни в стенах Печерской обители. Позднее, в годы своего черниговского княжения, когда князь едва не умер от какого-то недуга, он вновь посылал в киевские пещеры и был исцелен снадобьем, присланным ему печерским затворником Агапитом. По рассказам Патерика, Владимир всегда с великим почтением относился к Печерскому монастырю — как, впрочем, и к другим православным обителям.

Ко времени вокняжения в Турове Владимиру, по-видимому, едва исполнилось двадцать лет. В этом городе он прокняжил неполных четыре года — до смерти Святослава в декабре 1076 года. К тому же времени относится и брак Владимира с англичанкой Гидой, дочерью последнего англосаксонского короля Харальда. Когда точно был заключен брак и какое имя приняла Гида на своей новой родине, неизвестно. Известно лишь, что в начале 1076 года у Владимира родился первенец — сын Мстислав, нареченный в крещении Феодором и получивший, кроме того, еще одно имя — Харальд, в честь своего деда по матери, отца Гиды (под этим именем Мстислав и упоминается в западных источниках). Позднее Гида родила мужу еще четырех сыновей: Изяслава, Святослава, Ярополка и Вячеслава, а также нескольких дочерей.

Осенью 1075 года Владимир вместе со своим двоюродным братом Олегом Святославичем (княжившим, предположительно, во Владимире на Волыни) возглавил поход в Польшу в помощь польскому князю Болеславу в его войне с чешским князем Вратиславом II (1061—1092). Сам Мономах вспоминал позднее, как он, по поручению Святослава, "ходивъ за Глоговы (город Глогау, на Одере. — А. К.) до Чешьскаго леса"; весь поход, по его словам, занял четыре месяца. Если под "Чешским лесом" понимать Судетские горы, и ныне разделяющие Чехию и Польшу (менее вероятно, что речь идет о нынешнем Чешском лесе на западе современной Чехии), то получается, что русские князья не слишком продвинулись в глубь вражеской территории. Тем не менее, успех, кажется, был достигнут. Уникальные сведения на этот счет приводит русский историк XVIII века В. Н. Татищев, использовавший, помимо прочего, не дошедшие до нас летописные своды: он сообщает о взятии Владимиром и Олегом города Глаца и об уплате русским князьям 1000 гривен серебром и "многих даров". Современные исследователи допускают, что именно военные действия русских (или, может быть, одна их угроза) стали причиной внезапного прекращения начатого Генрихом IV и Вратиславом II совместного похода против саксов и поспешного их отступления в Чехию в сентябре 1075 года. Во всяком случае, уже зимой 1075/76 года Владимир возвращается в Туров, а "на весну", как он сам пишет в своем "Поучении", едет к отцу в Переяславль.

Чешский поход сблизил Владимира с его двоюродным братом. Известно, что Олег стал крестным отцом первенца Владимира Мстислава, и таким образом двух князей связали узы духовного родства, которые в то время значили не меньше, чем родство по крови. Позднее крестником Олега станет и второй сын Мономаха — Изяслав, родившийся, скорее всего, весной 1078 года. Однако впоследствии, как это порой бывает, вчерашние друзья превратятся в едва ли не смертельных врагов.

Внезапная смерть Святослава 27 декабря 1076 года от неудачной операции ("резанья желве", то есть нарыва) кардинально изменила расстановку политических сил на Руси. 1 января 1077 года отец Владимира Всеволод занял киевский престол. Сам Владимир получил в княжение Смоленск. Союз с Польшей со смертью Святослава (а возможно, и еще раньше) прекратил свое существование. Этим не преминул воспользоваться Изяслав, имевший на руках и такой сильный козырь, как послание папы Григория VII польскому князю Болеславу. Еще в 1076 году он вернулся в Польшу, а в мае 1077 года вместе с польским войском двинулся на Русь. Всеволод выступил ему навстречу к Волыни. Начались переговоры, завершившиеся заключением мира. 15 июля Изяслав по соглашению с братом занял Киев, а Всеволод получил Чернигов. Надо думать, что сговорчивости Всеволода в немалой степени способствовало то обстоятельство, что еще 4 мая Чернигов попытался захватить его племянник Борис, сын бывшего смоленского князя Вячеслава Ярославича. "И бысть княженья его 8 днии, — сообщает о Борисе летописец, — и бежа Тмутороканю…". Есть основания предполагать, что именно Владимиру пришлось изгонять из Чернигова своего двоюродного брата (прямо об этом сообщает В. Н. Татищев). Борис бежал в Тьмуторокань — русский форпост на Тамани, центр небольшого княжества, которым тогда владел сын Святослава Роман. Здесь, на отдаленной окраине Русского государства, отделенной от остальной Руси безбрежной Степью, собирались силы, в равной мере враждебные и Изяславу, и Всеволоду.

Еще до вокняжения Изяслава в Киеве, зимой 1077 года, "на весну", Владимир был послан отцом к Новгороду на помощь князю Глебу Святославичу — очевидно, для борьбы с Всеславом Полоцким. Летом, уже с отцом (надо полагать, сразу после примирения Всеволода с Изяславом), Владимир совершил поход на Полоцк, о результатах которого источники не сообщают. Скорее всего, поход оказался неудачным, и зимой 1077/78 года, уже по согласованию с киевским князем Изяславом, Владимир вновь идет к Полоцку вместе с сыном Изяслава Святополком; и "ожгоша Полтескъ", как вспоминал Мономах в своем "Поучении".

Пасху 1078 года (8 апреля) Владимир встречал у отца в Чернигове. Здесь же пребывал и выведенный из Владимира (или приглашенный Всеволодом?) Олег Святославич. Черниговская резиденция Мономаха располагалась на Красном дворе, где Владимир устроил "обед", на который пригласил и отца, и двоюродного брата. Едва ли его целью не было примирение двух близких ему людей. Владимир привез отцу 300 гривен золота — огромную по тем временам сумму, и в литературе уже давно было высказано предположение, что это мог быть залог за Олега, некое обеспечение его лояльности по отношению к Всеволоду. Но если так, то Владимир просчитался. По-видимому, именно на Красном дворе произошла ссора, имевшая роковые последствия. "Повесть временных лет" как об одном из важнейших событий года сообщает о бегстве Олега из Чернигова 10 апреля 1078 года. Олег бежал в Тьмуторокань, где уже находились его родной брат Роман и двоюродный Борис — грозная коалиция племянников правивших Русью князей Ярославичей.

Суть конфликта между Всеволодом и Олегом предельно ясна — притязания обоих князей на Чернигов. Олег стремился завладеть им как городом своего отца, тем более что Святослав, несмотря на то, что умер киевским князем, был погребен — очевидно, по собственному завещанию — в кафедральном черниговском Спасском соборе. Всеволод же, в соответствии с понятиями своего времени, считал, что Чернигов должен принадлежать ему по праву старшинства. Ибо он, добровольно уступив Киев старшему брату, занял то место, которое ранее, в период "триумвирата" Ярославичей, занимал Святослав. Таким образом, столкновение двух князей — старшего и младшего, дяди и племянника — отразило столкновение двух принципов наследования или даже, шире, двух принципов политического устройства Руси — старого, основанного на родовом владении Русью всеми князьями Рюриковичами ("родовом сюзеренитете"), и относительно нового, основанного на "отчинном" владении землями (заметим, что сам этот термин — "отчина" — появляется в источниках несколько позже).

Конфликт между двумя этими началами в политической жизни Руси с особой силой проявится позднее, уже в годы киевского княжения Всеволода Ярославича. Но именно притязания князя Олега Святославича на "отчий" Чернигов стали наиболее зримым его воплощением. И исторический парадокс — а скорее, историческая закономерность — заключается в том, что князю Владимиру Всеволодовичу Мономаху, более других отдавшему борьбе с Олегом и ставшему его главным, историческим противником, суждено было в конечном итоге проводить в жизнь и утверждать те самые принципы, которые первоначально отстаивал Олег.

Пока же Владимир возвратился в Смоленск. Но уже в конце августа 1078 года ему пришлось выступить из Смоленска во главе своей дружины и двинуться к Переяславлю на помощь отцу, который 25 августа на реке Соже (в Черниговской земле) был разбит своими племянниками Олегом и Борисом, приведшими из Тьмуторокани многочисленную половецкую рать. И здесь Олег оказался своего рода новатором, впервые в истории Руси использовав для достижения своих политических целей союзных половцев. (Практика привлечения половцев на свою службу и использования их в междоусобных войнах очень скоро станет всеобщей.)

После победы на Соже Олег и Борис заняли Чернигов, "мняще одолевше, а земле Русьскеи много зло створше", как с горечью замечает летописец. Владимир "проидох сквозе половечьскыи вои, бьяся", и в Переяславле встретился с отцом. Отсюда оба направились в Киев к Изяславу, который выразил готовность помочь брату в войне с племянниками. "Аще будеть нам причастье в Русскеи земли, то обема, — приводит его слова летописец, — аще лишена будеве, то оба". Объединенная рать четырех князей — Изяслава, его сына Ярополка, Всеволода и Владимира Мономаха — подступила к Чернигову. Несмотря на отсутствие в городе Олега и Бориса, черниговцы отказались сдать город, и начался штурм. Летопись, рассказывая об этом, особо выделяет Владимира: именно он со своей дружиной, захватил восточные ворота Чернигова; "и отвориша градъ околнии, и пожгоша". Однако развить успех князьям помешало известие о подходе Олега и Бориса. 3 октября 1078 года в битве на Нежатиной Ниве (недалеко от Чернигова) старшие князья одержали решительную победу. Правда, досталась она дорогой ценой: на поле брани пал киевский князь Изяслав Ярославич, до конца исполнивший свой братский долг. Погиб и один из зачинщиков усобицы князь Борис Вячеславич, который, если верить летописи, воинственностью превосходил даже Олега. Сам же Олег с остатками дружины бежал в Тьмуторокань.

Для Всеволода и его сына это стало победой вдвойне. Всеволод как старший в роде занял киевский престол, сохранив за собой и Чернигов, и Переяславль: "переима власть Русьскую всю", по выражению летописца. Чернигов достался Владимиру. В этом городе он будет княжить почти шестнадцать лет, до 1094 года. Сыновья Изяслава сохранили за собой часть отцовских владений — но уже в качестве дарения от Всеволода. Ярополка Всеволод посадил на княжение во Владимире-Волынском, придав ему Туров. Святополк же княжил в Новгороде до 1088 года, когда Всеволод перевел его в тот же Туров, посадив на княжение в Новгороде своего двенадцатилетнего внука Мстислава, сына Владимира Мономаха.

За Святославичами остался единственный удел: удаленная от Руси Тьмуторокань. Но и ее Всеволод — правда, ненадолго — сумел прибрать к рукам. В следующем 1079 году Роман Святославич привел на Русь половцев, но у Переяславля Всеволод заключил с ними мир, и половцы отступили. На обратном пути между ними и Романом вспыхнула ссора, в результате которой Роман был убит. Трудно удержаться от предположения, что ссора эта была инспирирована киевским князем, хотя сам Олег позднее обвинял в убийстве брата тьмутороканских хазар (остатки прежнего хазарского, скорее всего иудейского, населения Тьмуторокани). В том же году хазары захватили в плен самого Олега и отправили его в Византию. О том, что их действия были согласованы со Всеволодом, кажется, свидетельствует тот факт, что хазары не оказали никакого сопротивления присланному из Киева посаднику Ратибору.

В годы киевского княжения Всеволода Ярославича (1078—1093) Владимир становится по существу соправителем отца. Он принимает участие во всех важнейших политических акциях, осуществляет на практике политику отца, а нередко и сам решает судьбы отдельных княжеств и их правителей. По его собственным словам, за эти пятнадцать лет он до ста раз совершал стремительные переезды из Чернигова в Киев, умудряясь преодолевать 130 верст, разделявших два города, всего лишь за день. В 1080 году Владимир по поручению отца выступает против "заратившихся" переяславских торков и разбивает их. Годом раньше или, может быть, позже (точная датировка невозможна), в ответ на нападение Всеслава Полоцкого на Смоленск, он совершает очередной поход на Всеслава и опустошает его земли. Затем воюет с половцами, разорившими Стародуб, причем в его войске, наряду с черниговцами, присутствуют и союзники из тех же половцев. В течение двух зим подряд Владимир ходит войной в непокорную Вятичскую землю, а затем снова воюет с половцами и тем же Всеславом.

Но все же больше всего хлопот Всеволоду, а значит, и Владимиру доставляли в эти годы не половцы, не торки и даже не воинственный полоцкий князь Всеслав, а собственные ближайшие родичи — младшие князья "Ярославова племени", буйная поросль Святославичей, Игоревичей и Ростиславичей, которые вынуждены были силой оружия отстаивать свои права на владение хотя бы частью русских земель.

Противостояние племянников и дядьев — едва ли не главное содержание политической истории Киевской Руси XI—XII веков. Время Всеволода — одна из высших точек этой борьбы. Не случайно киевский летописец в посмертной эпитафии князю писал: "Печаль бысть ему от сыновець (племянников. — А. К.) своихъ, яко начаша ему стужати (здесь: досаждать. — А. К.), хотя власти… сеи же омиряя их, раздавая власти имъ". И действительно, Всеволоду приходилось постоянно сталкиваться с притязаниями племянников на те или иные волости и, как правило, удовлетворять их. А проводником его политики в большинстве случаев оставался Владимир.

В 1084 году младшие Ростиславичи, Володарь и Василько (внуки старшего сына Ярослава Мудрого Владимира Новгородского, умершего еще при жизни отца), выгнали из Владимира-Волынского князя Ярополка Изяславича. По поручению отца Владимир выступил в поход против Ростиславичей и вернул Ярополку его волость, однако Ростиславичей не настиг. Сразу же за тем вместе с союзными половцами он совершил карательный поход на Минск — город Всеслава Полоцкого, и полностью перебил или угнал в полон его население: "изъехахом городъ и не оставихом у него ни челядина, ни скотины", как он сам писал в "Поучении". Зимой того же года — очевидно, от имени своего отца — Владимир утвердился в "великой любви" с Ярополком; правда, условия этого соглашения нам неизвестны. Тогда же Ростиславичи получили во владение Перемышль — город на реке Сан на самом западе Русской земли — между прочим, часть бывшей волости Ярополка. В том же году Всеволод наделил княжением еще одного своего беспокойного племянника — князя Давыда Игоревича, который получил город Дорогобуж, некогда принадлежавший отцу Ярополка Изяславу. Не исключено, что именно этими дарениями Всеволода в землях, которые Ярополк считал своими, и объясняется то, что произошло в следующем 1085 году: Ярополк Изяславич, обязанный Всеволоду своим владимирским княжением, начал против него войну. И вновь киевский князь послал в Волынскую землю своего сына. Узнав о приближении Мономаха, Ярополк бежал в Польшу, а вся его семья, имущество и дружина достались Мономаху. Последний посадил во Владимире Давыда Игоревича, после чего вернулся в Киев.

Лишь два года спустя, в 1087 году, Ярополк примирился с Всеволодом. Мономах совершил еще один поход на Волынь: заключил мир с Ярополком, вернул ему Владимир-Волынский (выведя Давыда, скорее всего, обратно в Дорогобуж), а сам возвратился в Чернигов. Но, помимо Ярополка и Давыда, на главный город Волынской земли по-прежнему претендовали Ростиславичи. Через несколько дней после возвращения из Польши Ярополк был убит — как все полагали, по наущению Ростиславичей. Владимир-Волынский вновь перешел к Давыду. У Ростиславичей же остались Перемышль (после смерти Рюрика в 1092 году его унаследовал Володарь), а также Теребовль, город на реке Серет, в Галицкой земле, куда был посажен на княжение младший из Ростиславичей, энергичный и воинственный Василько.

После смерти Всеволода 13 апреля 1093 года реальная власть над Киевом оказалась в руках Владимира. Однако принцип наследования отцовских владений еще далеко не утвердился в русской земле. Права на Киев принадлежали всему Ярославову роду, ибо Киев воспринимался не столько как "отчина", сколько как "дедина" русских князей. Старшим же среди внуков Ярослава Мудрого был князь Святополк Изяславич, сын "старейшего" Изяслава.

Летопись так передает размышления Владимира после смерти отца: "Аще сяду на столе отца своего, то имам рать съ Святополком взяти, яко есть столъ преже от отца его былъ". И, "размыслив", Владимир послал за Святополком в Туров, а сам ушел в Чернигов. Его младший брат Ростислав, сын Всеволода от второго брака, сел на княжение в отчем Переяславле.

В добровольной уступке Киева двоюродному брату исследователи нередко видят один только политический расчет Мономаха, понимавшего, что киевляне попросту не готовы были принять его на княжение. Для такого мнения как будто имеются определенные основания: долгое киевское княжение Всеволода Ярославича вызвало откровенную неприязнь к нему населения, страдавшего — особенно в последние годы жизни князя — от грабежей и притеснений приближенных к нему дружинников; "и людем не доходити княже правды", как с горечью замечает по этому поводу летописец. Владимир, несомненно, должен был принимать во внимание эту ситуацию. Но, с другой стороны, почему мы должны сомневаться в искренности его поступка? Он действительно уступал Киев "старейшему" в роде и действительно надеялся избежать кровопролития, пагубность которого наглядно продемонстрировали предшествующие события.

Этот добровольный уход в Чернигов открыл черную полосу в жизни Владимира — полосу жесточайших неудач, безвозвратных утрат и горьких разочарований. Но случилось так, что именно в этот, тяжелейший для себя период Владимир сумел утвердить свой нравственный и политический авторитет в русском обществе, стать не просто одним из наиболее влиятельных, но, несомненно, самым влиятельным из русских князей — во всяком случае, именно таким изображает его летописец. Это тоже парадокс, более похожий на закономерность — но уже не столько историческую, сколько человеческую. Ибо только люди по-настоящему выдающиеся оказываются способны не просто держать удары судьбы, но даже поражения превращать в победы.

24 апреля 1093 года Святополк вступил в Киев. А уже спустя несколько дней началась новая большая война с половцами, принесшая много несчастий и княжескому семейству, и всему населению Руси.

Виновником случившегося летопись называет киевского князя Святополка Изяславича, который отказался вступить в переговоры с прибывшими к нему половецкими послами и, более того, повелел бросить их в темницу. Как и следовало ожидать, половцы начали широкомасштабные военные действия, и Святополку пришлось обратиться за помощью к Владимиру Мономаху. Владимир вместе с братом Ростиславом немедленно прибыл в Киев. Переговоры между князьями проходили в киевском Михайловском Выдубицком монастыре, основанном отцом Владимира и Ростислава князем Всеволодом Ярославичем. Уже тогда, по свидетельству летописца, между князьями начались "распря и которы": Владимир предлагал заключить с половцами мир, а Святополк настаивал на войне. Впоследствии В. Н. Татищев объяснял неуступчивость Святополка исключительно его скупостью и нежеланием "по обычаю" платить половцам за мир. Насколько это справедливо, сказать трудно. Во всяком случае, Святополку удалось настоять на своем, и князья приняли решение о совместных военных действиях.

Между прочим, решение это было принято не без вмешательства неких "смысленых мужей" — очевидно, из числа киевлян. Именно в их уста летописец вкладывает слова, которые впоследствии не раз будут звучать на страницах летописи и станут, можно сказать, программными для Владимира Мономаха. Произнесенные же в первый раз, они были обращены именно к Владимиру и его двоюродному брату Святополку: "Почто вы распря имате межи собою? А погании губять землю Русьскую!" И эти слова более всего подействовали на Владимира.

Как полководец он, несомненно, превосходил Святополка и опытом, и способностями. Гораздо лучше, чем двоюродный брат, Владимир понимал силу половцев и слабость русских, не готовых на тот момент к войне с ними. Когда русские полки подошли к речке Стугне, разлившейся в половодье, он еще раз предложил вступить с половцами в переговоры: "Яко сде стояче, чересъ реку, в грозе сеи, створимъ миръ с ними". И вновь Святополк и "кияне" не захотели прислушаться к его совету.

Между тем, ход событий подтвердил худшие опасения Мономаха. 26 мая 1093 года, в праздник Вознесения Господня, в битве на реке Стугне у Треполя русские князья потерпели сокрушительное поражение. Первыми с поля боя бежали полки Святополка, а за ними и воины Владимира и Ростислава. При отступлении, во время переправы через разлившуюся Стугну, на глазах Владимира утонул его родной брат Ростислав. Владимир хотел спасти брата, но едва не утонул сам. По словам летописца, он вернулся в Чернигов "печален зело" с остатками дружины, "мнози бо падоша от полка его, и боляре его ту падоша". Так Мономах потерпел, пожалуй, самое жестокое поражение в своей жизни.

Однако злоключения для него еще далеко не закончились. Летом следующего 1094 года войну против Владимира начал князь Олег Святославич, вновь "наведший" на Русь половцев. Как и шестнадцать лет назад, объектом его притязаний стал "отчий" Чернигов.

Нападение Олега стало еще одним следствием стугнинской катастрофы. И дело даже не в том, что Владимир потерял в битве с половцами большую часть своей дружины. Гибель Ростислава сделала его обладателем сразу двух главнейших княжеских центров Руси — Чернигова и Переяславля. Такая ситуация была возможна, пока Киевом владел отец Владимира Всеволод. Но теперь киевский престол занял Святополк, а его едва ли могло устраивать столь значительное усиление Владимира. У самого же Владимира сил на оборону и Чернигова, и Переяславля попросту не было.

И Владимир вновь уступил. По его собственным словам, добровольно ушел из Чернигова после восьмидневной осады города: "съжаливъси хрестьяных душь, и селъ горящих, и манастырь". Позднее Владимир образно вспоминал о том, как в самый день памяти горячо почитаемого им святого Бориса (24 июля) с небольшой дружиной, с женами и детьми, вышел из Чернигова и вынужден был ехать сквозь половецкие полки, ожидавшие поживы; "и облизахутся на нас, акы волци… (и) Богъ и святыи Борисъ не да имъ мене в користь, неврежени доидохом Переяславлю".

Признав отчинные права Олега на Чернигов, Владимир сумел укрепиться в Переяславле — городе, в котором ему предстояло княжить в течение девятнадцати лет, до перехода на великое княжение в Киев в 1113 году.

Первые годы переяславского княжения Владимира Мономаха оказались особенно трудными из-за голода и постоянных половецких нападений. После стугнинской катастрофы и гибели брата Владимир, кажется, изменил свое отношение к половцам и стал сторонником более решительных действий против них. (Впрочем, он по-прежнему не отказывался от союза с отдельными половецкими ордами.) В этом плане переломным стало событие, произошедшее на второй год его пребывания в Переяславле, когда сюда, для мирных переговоров с князем явились два половецких военачальника — Итларь и Кытан. В это время в Переяславль из Киева прибыл приближенный князя Святополка Изяславича, некий Славята. Он-то, по словам летописца, и подал мысль об убийстве половецких послов. "Володимеру же не хотяще сего створити", — сообщает летописец, но Славяте и мужам самого Владимира удалось уговорить князя нарушить им же данное слово.

Летопись во всех подробностях рассказывает о кровавой драме, разыгравшейся в Переяславле 24 февраля 1096 года. Кытана и других половцев, пребывавших вместе с ним вне Переяславля, вырезали ночью, а Итларя и его "дружину" заманили обманом в протопленную избу и, разобрав кровлю, расстреляли из луков. Конечно же, это вероломное убийство никак не украшает Владимира. Однако летописец сумел найти весомый аргумент для того, чтобы оправдать князя. "Нету ти в томъ греха, — передает он слова, обращенные к Владимиру, — да они всегда к тобе ходяче роте (т. е. дав клятву. — А. К.) губять землю Русьскую и кровь хрестьянску проливают бесперестани". Так интересы Русской земли и "христианского рода" перевесили в глазах Владимира все прочие аргументы, в том числе его же крестное целование. Позднее в своем "Поучении детям" Владимир без тени сожаления вспоминал о расправе над "Итларевой чадью" и, очевидно, ставил это себе в заслугу.

Тем более что убийство послов стало прологом к успешному походу на половцев, который Владимир совершил совместно со Святополком в конце февраля — марте 1096 года. Князья выступили за Голтав (город и река в Переяславской земле) и подвергли опустошению половецкие становища (вежи): "и взяста веже, (и) полониша скоты, и коне, вельблуды, и челядь, и приведоста и в землю свою". Это первый отмеченный летописью успех русских после стугнинской катастрофы. По крайней мере три его составляющих будут приносить победы русским князьям и впоследствии, во время русско-половецких войн в XII веке. Это, во-первых, согласованные действия князей, во-вторых, их наступательный, а не оборонительный характер, перенесение войны в Половецкую степь и, в-третьих, удачный выбор времени года для начала похода: как оказалось, именно в конце зимы — весной половецкие вежи были наиболее уязвимы из-за отсутствия кормов для лошадей. Так первый совместный успех Владимира и Святополка предопределил их будущие победы.

Правда, в те же месяцы 1096 года половцы нанесли ответный удар и сожгли Юрьев — крупнейшую русскую крепость на реке Роси. Но Святополку и на этот раз удалось заключить с ними мир.

В походе за Голтав не принял участие князь Олег Святославич. Владимир и Святополк посылали за ним в Чернигов, однако Олег, поначалу, кажется, намеревавшийся действовать заодно со своими двоюродными братьями, в конце концов отказался от участия в войне. Более того, он укрыл у себя в Чернигове сына убитого Владимиром Итларя — кровного местника князя — и отказался по требованию князей либо самому убить его, либо выдать им. Это и было поставлено ему в вину. "И начаста гневъ имети на Олга, — пишет о Владимире и Святополке летописец, — …и бысть межи ими ненависть".

Впоследствии и в письме к самому Олегу, и в "Поучении" Владимир будет объяснять причины войны исключительно связями черниговского князя с половцами. Однако есть основания полагать, что, начиная войну, он думал в том числе и о возвращении себе Чернигова. Во всяком случае, несколько позднее, в том же письме Олегу, Владимир признает за собой вину: "Оли то грехъ створилъ, оже на тя шедъ к Чернигову поганых деля, ли того ся каю…" (то есть: "Если же в том я грех совершил, что пошел на тебя к Чернигову из-за поганых, то в том каюсь…"). Святополк на этот раз решительно поддержал его — быть может, опасаясь чрезмерного усиления теперь уже Олега.

Летопись датирует начало войны весной 1096 года. Владимир и Святополк предложили Олегу приехать в Киев и заключить здесь договор "пред епископы и пре(д) игумены и пред мужи отець нашихъ и пре(д) людми градьскыми, да быхом оборонили Русьскую землю от поганых". Олег, однако, высокомерно отказался. В ответ князья объявили ему войну. Но, как выясняется из той же летописи, враждебные действия в отношении Олега начались раньше. Не позднее февраля 1096 года сын Владимира Изяслав, княживший в Курске, захватил принадлежавший Олегу Муром. Эта акция не была санкционирована Владимиром, который впоследствии осуждал сына за самовольный захват чужой волости. Но не вызывает сомнений, что агрессивные действия Изяслава укладывались в русло политики, проводимой его отцом. Ощущая неизбежность войны, Изяслав решил первым нанести удар и извлечь из этого выгоду для себя лично.

Тогда же, в феврале-марте 1096 года, на княжение в Новгород был возвращен сын Владимира Мономаха Мстислав. Годом ранее Святополк и Владимир перевели его из Новгорода в Ростов, а Новгород передали смоленскому князю Давыду Святославичу, брату Олега, разительно отличавшемуся от того миролюбием и повышенной религиозностью. Летопись объясняет возвращение Мстислава в Новгород исключительно волей самих новгородцев, но и здесь едва ли обошлось без особого договора, заключенного Владимиром и Святополком с Давыдом, причем договор этот не мог во