Скачать

Япония: Закат которого не было

Сегодняшние потомки славных своими подвигами самураев не носят мечей и не имеют обыкновения вспарывать себе животы. Но, даже сменив доспехи своих предков на деловой костюм, боевое снаряжение — на компьютер, а самурайский клан — на большую или малую фирму, они остаются верны далеким, но вечным идеалам буси — защите справедливости во имя процветания родины.

Жизнь самурая всегда имела две стороны. Одна из них — это беспримерная преданность господину, за которую ему по справедливости воздавались почести и жаловались богатые подарки и дорогие шелковые одежды. Другая, существенно доминирующая над первой, — это постоянные лишения, холод и голод походов, порой доходящий до каннибализма, боль, кровь, а нередко и предательство. В таких условиях встречаться лицом к лицу с врагом с абсолютно трезвой головой, что подразумевало нормальное состояние психики, воину помогала морально-этическая подготовка, нацеленная на создание сильной и высокодуховной личности. И хотя на протяжении столетий писаных законов поведения самураев не существовало, вся их жизнь и поступки неизменно определялись тем традиционным воспитанием, которое было продиктовано философскими воззрениями того времени.

Национальная религия японцев — синтоизм, возникший из древних тотемистических представлений, основанных на одухотворении природы и обожествлении умерших предков, учил тому, что Боги породили отнюдь не всех людей, а именно японцев. Соответственно, элемент избранности так или иначе был присущ любому жителю Страны восходящего солнца, а ее воины чувствовали свою исключительность с особой силой.

Со временем синтоизм подвергся существенному влиянию других, привнесенных извне, религиозно-философских воззрений, основным из которых был буддизм, и особенно учение одной из наиболее популярных буддистских сект — дзэн, подразумевающее «погружение в молчаливое созерцание». Дзэн-буддизм получил в среде самураев самое широкое распространение, потому как идея жесткой самодисциплины, присущая ему, была для воинов едва ли не идеалом. Согласно канонам дзэн, каждый из них был обязан настойчиво и целеустремленно воспитывать в себе волю, самообладание и хладнокровие. К тому же буддизм учил, что мир иллюзорен и уход из него — есть благо. Это было необходимо для того, чтобы уметь выделить главное — цель. А дальше добиваться ее во что бы то ни стало.

Гармоничным дополнением вышеперечисленных воззрений стали также идеи, заложенные в этико-политическом учении Конфуция, проникшем на японские острова из Китая. Оно основывалось на определенных нормах поведения, соответствовавших почтительнейшиму отношению к старшему поколению, к родителям, ко всем тем, кто занимал в системе существовавшей тогда иерархии более высокое положение, а особенно — к господину, которому воин служил.

Нельзя также не сказать и о еще одном, ставшем распространенным в Японии, древнекитайском религиозном направлении — даосизме. Оно гласило, что основная задача человека состоит в том, чтобы следовать всеобщему порядку и сути всего видимого и невидимого. Дао нельзя было ни увидеть, ни понять, ни выразать словами, дао — это то, что существует в мире, и сам мир проистекает из него. Дао мог следовать только тот, кто добродетелен, а проявление Дао и было самой добродетелью, или «дэ». Не зря же в словосочетании «бусидо» входит иероглиф «до» — японский эквивалент китайскому «дао». А потому Дао мог постичь только тот, кто справедлив, предан и храбр.

Все эти истины, неразрывно слившиеся с местными верованиями, превратились в уникальную систему. Необходимое просветление — «сатори» — достигалось путем медитаций, через решение морально-философских задач, основанных не на законах логики, а на полном отрешении от устоявшихся штампов и обыденного понимания реальности. Обрести сатори в бою буси мог только в том случае, если был способен полностью забыть как о жизни, так и о смерти, как о причине, так и о следствии.

Просветление

Его самурай мог обрести не только воюя, но и в недолгие периоды мирной жизни, предшествующие новой войне. Легкие раздвижные перегородки его дома, позволявшие соединять пространства жилища и прилегающего к нему сада, символизировали высшую ценность любого человека — единение его со Вселенной. В нишах самурайских домов неизменно висел свиток с философским высказыванием, стихами или картиной, выполненной в стиле «вода и горы». Проникновению в суть жизни способствовала и чайная церемония. В качестве особого подарка за совершенный им подвиг воин иногда получал сосуд с невероятно дорогим чаем. А чтобы отметить честь, оказанную ему преподнесением такого дара, приглашал в дом гостей и угощал их этим редким напитком. Позднее эта традиция развилась в чайную церемонию, называемую в Японии «путь чая». В тиши сада, наблюдая за размеренными движениями мастера церемонии и проникаясь духом безмятежности, воин мог отвлечься от всего груза проблем и просто «быть». Самураи, отличавшиеся вспыльчивостью и имевшие обыкновение обнажать меч по самому незначительному поводу, перед началом чайной церемонии оставляли оружие вне стен дома и при этом могли чувствовать себя в полной безопасности. В процессе чайной церемонии происходило сближение непримиримых, изменявшее их прежние отношения на прямо противоположные.

А бывало и так, что воин в пылу погони вдруг замечал какой-то особый ствол бамбука, останавливался, срезал его, а потом превращал в вазу для своей чайной комнаты, или же мог во время осады пробраться к заградительному бамбуковому частоколу и срубить небольшую его часть, подходящую для ковшика, не говоря уже о том, что церемониальный чайник, выполненный знаменитым мастером, ценился порой выше хорошего боевого меча.

Дело всей жизни

На протяжении нескольких столетий (с IX по первую половину XIV века) каждый самурай, выбирая себе перед началом сражения достойного противника, должен был громко выкрикнуть свое имя и перечислить подвиги, совершенные как его предками, так и им самим. Цель такого самопредставления заключалась в том, чтобы заявить о себе и снизить моральный дух противников. Прославленное имя могло либо вселить в них страх и желание ретироваться, либо, напротив, разжечь стремление одолеть знатного самурая, заслужив тем самым репутацию отличного воина. Тот, кто, выслушав подобное заявление, считал себя в силах бороться, выходил вперед. В такую схватку никто и никогда не вмешивался, и потому со стороны сражение армий походило на одновременную дуэль нескольких сот или тысяч человек. Перед началом боя лучники обеих противостоящих сторон выпускали стрелы с привязанными к ним полосками материи. По их полету определяли направление и силу ветра, а также старались угадать, для какой из сторон исход боя будет благоприятным. Затем те же лучники выпускали особые свистящие стрелы хикимэ, призванные отпугивать злых духов. И только после этого морская раковина, служившая горном, оповещала всех собравшихся о том, что сражение можно начинать.

Никто и никогда не мог с уверенностью сказать, на чьей стороне будет победа. Большинство полководцев было убеждено, что изучать и применять какую бы то ни было военную тактику бессмысленно, поскольку она никогда не пойдет на пользу, не будь воины преисполнены мужества, отваги и желания с легкостью отдать жизнь за своего господина. Хотя позже все же были введены особые боевые порядки, носившие такие красивые названия, как «полет диких гусей», «крылья аиста», «заход луны», «рыбья чешуя». Выбор того или иного из них диктовался рельефом местности, характером боя и личными предпочтениями военачальника.

Войско делилось на пехотинцев (асигару), лучников и конных воинов. Во главе каждого из подразделений стояли командующие-офицеры, подчиняющиеся в свою очередь двум генералам, состоявшим при главнокомандующем. Помимо этого, в войске существовал отряд разведчиков — синоби или ниндзя, в задачу которых входили сбор данных о численности и составе армии противника, а также предоставление самой свежей информации о его передвижениях и потерях. Слуги воинов должны были страховать своего господина, подавать ему оружие и собирать головы, отрубленные им в ходе сражения.

Если никакого иного исхода боя, кроме позорного бегства или сдачи в плен, не оставалось, самурай выбирал смерть, или харакири, зная, что она не будет напрасной: его семья за проявленную им храбрость получит подобающие почести и награды, а сам он войдет в память потомков как герой. Акт сэппуку демонстрировал противнику храбрость, а соратникам — пример для подражания. Промедление в его исполнении было равнозначно потере лица, что неизбежно влекло за собой презрительное отношение как к самому воину, так и к его семье. Но если решение свести счеты с жизнью было твердым, то самураю было совершенно необходимо суметь сдержать муки и не закричать от боли. Некоторые воины, дабы лишить врага удовольствия опознать и предъявить в качестве трофея «знатную голову», перед самоубийством обезображивали свое лицо до неузнаваемости. Многие находили в себе силы и мужество написать собственной кровью прощальные стихи.

Огнестрельное оружие, завезенное в Японию в первой половине XVI века, хотя и вызвало восхищение своей мощью, но не соответствовало тем идеалам ведения войны, которые в то время доминировали в среде японских военных. Личное мужество, искусство ближнего боя и весь остальной арсенал различных приемов, направленных на победу, оказывался просто бесполезным перед случайным выстрелом. Воин, овеявший свое имя беспримерной славой, мог пасть от шальной пули, выпущенной каким-нибудь бродягой, оставив потомкам лишь недоумение по поводу столь нелепой смерти. Однако с последней трети XVI века огнестрельное оружие, постепенно стало все более незаменимым и популярным и навсегда подорвало былые принципы ведения войны, когда все вокруг подчинялось церемониальности и природной тяге японцев к эстетике, в том числе и к эстетике смерти, призванной быть лаконичной и даже красивой. Теперь же тысячи солдат и офицеров совершенно бесславно гибли под пулями и ядрами, а выстрелы в спину становились обычным явлением. В такой войне уже не находилось места для прежнего благородства и великих подвигов.

Трофеи

Кроме того свода правил, который был присущ самому бою, существовали также и те, что относились к представлению военных трофеев и получению за них наград. Так, все отрубленные головы, собранные после сражения, должны были «проходить осмотр» комиссией. А срубить их каждый воин стремился как можно больше, при этом было весьма желательно, чтобы принадлежали они знатным военачальникам или выдающимся самураям, поскольку от этого зависел размер вознаграждения и оказываемых почестей. Головы демонстрировали на специальных подносах, где каждая из них была сопровождена именем и рангом ее «бывшего владельца».

Известен случай, когда один из самураев, оказавшись во время битвы в безвыходном положении, покончил с собой. Его преданный слуга, увидев это, немедленно отрубил голову своего господина и, завернув ее в плащ, закопал неподалеку. Затем сам совершил харакири (сэппуку), прикрыл (из эстетических соображений) своими внутренними органами окровавленную шею господина и, обняв его тело, умер. Но все эти предостережения оказались напрасными: слуги его врага по оставленному на земле кровавому следу все равно нашли голову самурая.

Хотя во времена позднего Средневековья, особенно в ходе крупных военных кампаний, подобный церемониал постепенно утрачивал свое прежнее значение. Известен такой факт, имевший место в ходе войны с Кореей, начатой Тоётоми Хидэёси в 1592 году. После успеха первого этапа корейской операции удача отвернулась от японской армии и все шло к грандиозному позорному поражению. Метавшийся в агонии Хидэёси, не желавший верить в подобный исход, без конца требовал реальных доказательств побед, и в ответ ему бесперебойно слали засоленные уши солдат и головы китайских офицеров.

Последний страшный груз дошел до адресата слишком поздно — уже после смерти полководца, случившейся незадолго до конца почти 6-летней войны. Никому не нужные 38 700 засоленных пар ушей закопали в одном месте, получившем известность как Ушная насыпь.

Начало конца

С наступлением эпохи Эдо (1603—1868 годы), принесшей японскому государству длительный период мирного существования, самураи, рожденные войной и являвшиеся ее олицетворением, начали терять смысл жизни и ощущение стабильности, что неизбежно вело к деградации сословия. Волей-неволей оказавшиеся не у дел, мелкие и средние самураи поначалу жили в расчете на свой рисовый паек. Но все большее урезание, а затем и полное прекращение финансирования военных кампаний по причине их отсутствия резко сократило прибыли среднего слоя самураев, хотя их расходы на поддержание определенного жизненного уровня все еще оставались внушительными. А поэтому свое рисовое жалованье, выдаваемое два раза в год, им приходилось закладывать ростовщикам в счет будущей «получки». Когда же на оплату счетов не осталось и риса, воины вынуждены были продавать главную свою ценность, потеря которой была равносильна смерти, — боевые мечи. Продаже подлежала самая главная часть меча — клинок, поэтому, нося вместо него в ножнах деревянную копию, самурай мог хоть как-то сохранить принадлежность к своему сословию.

Самым, пожалуй, достойным видом деятельности для этих бесстрашных людей в то время была работа в пожарных командах. К ней они относились с огромной ответственностью, выезжая на пожары, как на войну, — в полном самурайском облачении и в доспехах, проявляя зачастую не меньший, чем в бою, героизм. Иногда, чтобы не умереть с голоду и обеспечить своей семье хоть какую-то стабильность, самураи принимали трудное для себя решение — усыновляли детей богатых торговцев, столь презираемых ими. Более удачливые открывали школы фехтования, где вели преподавание основ искусства рукопашного боя, владения копьем, мечом и луком (дзю-дзюцу, яри-дзюцу, кэндо, кюдо). В поисках средств к существованию отважные, но крайне неприспособленные к обычной жизни бывшие воины шли на немыслимые жертвы: начинали заниматься изготовлением бамбуковых зонтиков, вееров, зубочисток, плетением сандалий, разведением золотых рыбок.

Кодекс их чести

Подобное положение вещей привело к тому, что в середине XVIII века в Японии начали появляться книги, призванные возродить высокие цели самураев, вернув им былое достоинство, славу и уважение. Снова становились актуальными старинные военные повести «О доме Тайра» («Хэйкэ моногатари») и «О великом мире» («Тайхэйки»). Особое внимание уделялось жизни и подвигам таких идеальных воинов, как Кусуноки Масасигэ, — легендарный полководец, который до конца оставался предан своему сюзерену, даже когда от того отвернулись все, явив тем самым ярчайший пример беззаветной преданности, свойственной истинному самураю. Свою положительную роль в процессе возрождения института самурайства сыграли и такие книги, как «Введение в военное искусство», «Книга пяти колец», «Потаенное в листве», ставшие классическими трактатами о военном искусстве и нормах поведения. Изложенные в них принципы и идеалы к XIX веку стали именоваться «Кодексом самурайской чести», или «Бусидо», состоявшем из высказываний великих воинов о смысле жизни и месте в ней самурая, примеров того, как не потерять ни достоинство, ни уважение. Общая идея всех этих трудов исчерпывалась вводной фразой из «Потаенного в листве» («Хагакурэ»): «Путь самурая — это смерть». Каждый из них умирал в тот момент, когда впервые брал в руки меч, физический же факт кончины был простой формальностью. О своей жизни самураю полагалось забыть и полностью посвятить ее служению господину. А еще было необходимо помнить и свято следовать трем главным добродетелям истинного воина — преданности, храбрости и справедливости.

Буси на закате

В 1868 году после более чем 250-летнего военного правления сёгунов Токугава и практически полной изоляции Японии от остального мира вся полнота государственной власти вернулась к 122-му императору Страны восходящего солнца — Мэйдзи, или Муцухито. После реставрации императорской власти жизнь государства полностью изменилась. Были упразднены прежние институты власти и собственности, отменены сословия, заложены основы абсолютной монархии, во многих областях жизни введены европейские стандарты. В 1871 году согласно императорскому указу была создана новая армия численностью 100 000 человек. Набор в нее производился призывным способом, причем не только из воинского сословия, но и из всех других слоев общества. Последняя точка в многовековой истории самурайства была поставлена в 1876 году, когда официально запретили ношение главной гордости самурая — двух его мечей.

Призрак «божественного ветра»

За всю свою многовековую историю Японии всего дважды пришлось столкнуться с иноземными вторжениями — в 1274 и в 1281 годах, когда ее пытался покорить монгольский хан Хубилай. И оба эти раза страна была буквально на волосок от порабощения. Горячие мольбы японцев о спасении были услышаны — боги послали на острова страшный тайфун, уничтоживший вражеские корабли и почти все их многочисленное войско. Тот тайфун был назван «Божественным ветром», или «камикадзе», призванным спасать Японию в трудную минуту...

Несмотря на все произошедшие перемены и конец эпохи буси, дух самурайства продолжал жить в сердцах его приверженцев. Те из них, кому выпал желанный шанс реализовать себя на поле брани, получили возможность хотя бы отчасти воплотить присущие самураям неосуществленные военные амбиции.

После войны с Китаем, начавшейся в 1894 году, японское влияние медленно, но верно начало проникать на материк.

В начале XX столетия после войны с Россией к Стране восходящего солнца отошла южная часть острова Сахалин, а незадолго до этого ей удалось несвойственным ей мирным путем завладеть всеми Курильскими островами, вплоть до Камчатки. В 1910 году Япония подчинила себе Корею, а к середине второй мировой в ее руках была почти вся Юго-Восточная Азия.

...В 1945-м, уже после полной капитуляции гитлеровской Германии, Япония все еще продолжала войну.Тогдашнее олицетворение камикадзе — молодые и честолюбивые воины, наконец попавшие на войну, перед отправкой на задание писали домой своим родным о том, что больше всего они хотят быть достойными великих предков, а потому будут счастливы умереть за свою страну.

Особая, закрывающая лоб, повязка — хатимаки с начертанным на ней лаконичным, но исчерпывающим девизом «Только победа!», прощальная чашка сакэ — иногда первая, но уж точно, что последняя в их короткой жизни, и — страшная смерть. С древних времен повелось, что воин, достойный именоваться самураем, должен непременно умереть с мечом в руках, на эфесе которого начертаны имена святых. Крепче и крепче сжимая его рукоять, самурай все больше сближался со своим Небесным покровителем и, умирая, полностью доверял ему свою душу.

В небесной ли выси, вылетев на боевое задание, на подводной ли лодке в момент боевого погружения, все японские офицеры второй мировой войны всегда держали на поясе новодельный меч, символизирующий самурайский дух — «дух Ямато». А когда наступал их последний час, они, бросая свое табельное оружие, кидались на врага с этим хоть и тупым, но сверкающим мечом, будучи абсолютно уверенными в том, что боги и духи великих предков их не покинут.