Скачать

Уголовно-правовая характеристика вины

Тема «Уголовно-правовая характеристика вины» весьма актуальна в настоящий момент, т.к. от правильного решения проблемы вины во многом зависит определение оснований и пределов уголовной ответственности, концептуальное построение таких важнейших институтов уголовного права, как неоконченное преступление, соучастие в преступлении, обстоятельства, исключающие преступность деяния, конструирование конкретных составов преступления.

К сожалению, своего решения и четкой законодательной регламентации удостоились далеко не все аспекты проблемы вины, и далеко не все методы научного исследования были задействованы. Более того, большинство решенных и, казалось бы, возведенных в ранг аксиом вопросов виновного вменения в свете построения правового демократического государства и стремительного изменения социально-экономической, политической и морально-нравственной действительности требуют серьезного теоретического переосмысления и, соответственно, совершенствования их законодательной регламентации.

Объект данного исследования – субъективная сторона состава преступления.

Предмет исследования – уголовно-правовая характеристика вины.

Цель исследования – комплексное изучение проблемы вины в уголовном праве применительно к новому уголовному законодательству и современным реалиям России.

Задачи исследования: 1) рассмотреть сущность, содержание и формы проявления вины; 2) разработать ее объективно-субъективное понятие; 3) определить степень ее влияния на уголовную ответственность; 4) предложить законодателю и правоприменителям пути решения спорных вопросов виновного вменения.

Данная тема достаточно хорошо разработана в литературе и научных трудах, как в советский период (Дагель П.С. Проблемы вины в советском уголовном праве. – М., 1968., Утевский Б.С. Вина в советском уголовном праве. – М., 1950., Рарог A.M. Общая теория вины в уголовном праве. – М., 1980), так и в настоящее время (Векленко С.В. Понятие, сущность, содержание и формы вины в уголовном праве.- М., 2002., Назаренко Г.В. Вина в уголовном праве. – Орел. 1996., Нерсесян В.А. Неосторожная вина: проблемы и решения. –М.,2000).

В этой работе применялись следующие методы исследования: исторический; логический; системный; специально-юридический и другие.

Работа состоит из: введения, трех глав: «история развития учения о вине»; «сущность и содержание вины»; «формы вины» и заключения.

ГЛАВА 1. История развития учения о вине

1.1 История развития отечественного законодательства о вине

Логика мышления исторична в той же мере, в какой история логична. Именно поэтому любое историко-правовое исследование в своей методологической основе должно исходить из единства исторического и логического. Без исторического воспроизведения правовой действительности исключается возможность логического осознания ее закономерностей, но и без логического осмысления хода правовой истории невозможно вскрыть внутренние причины и механизмы ее закономерного движения.

В древнейших из известных на сегодняшний день отечественных нормативно-правовых документах, договорах Руси с Византией X в., употребляется термин «согрешение» (ст.2 Договора Руси с Византией 911 г.), который историки переводят как «вина». Анализ этих памятников Русского права позволяет заключить, что ответственность и наказание на данном этапе развития государства и права никак не увязывались с субъективным восприятием совершенного преступления. Преступным деяние признавалось лишь по фактическим размерам причиненного личности или собственности вреда, т, е. в законодательстве того времени господствовал принцип объективного вменения.

Принятие христианства не только предопределило всю дальнейшую историю Руси, но и осуществило переворот в развитии права. Переход от язычества к христианству означал полное восприятие византийского права, представленного в виде церковных канонов. Согласно христианской доктрине поведение человека должно преломляться через призму нравственных идеалов. Предметом суда становится грех преступления, совершенного человеком по своей воле. Отождествление виновности и греховности нашло отражение во всех законодательных памятниках средних веков.

В Двинской Уставной Грамоте (1398 г.) смысловое значение рассматриваемого термина становится адекватно материальным и денежным взысканиям— «вины полтина». То же в Беложерской Грамоте (1488 г.) — «вины четыре рубля» (30). Связанная с материальной ответственностью лица вина выступает как нечто материально осязаемое. Летописная терминология показывает, что ее можно взять, отдать, забрать и т.д. Но уже в Судебниках XV-XVI вв. наблюдается тенденция смещения понятия вины и виновности из материальной сферы в область душевно-эмоционального состояния человека. Так, в Судебнике 1497 г. вина лишь однажды равнозначна материальным взысканиям (ст.38). В остальных статьях «виноватый» означает проигравший дело, т. е. определенное состояние лица. Из этого можно предположить, что законодатель пытается термином «вина» охватить и конкретную материальность содеянного и саму личность преступника.

Судебник 1606-1607 гг. отразил все предшествующие направления развития. В нем, кроме традиционной характеристики «виноватого» как проигравшего дело (грань I. ст.62; грань 2. ст.37 и т.д.), содержится понимание вины в более глубоком смысловом значении, когда она представлена как совокупность условий ответственности личности.

Соборное уложение 1649 г. запечатлело различные оттенки «виновности» в период религиозных брожений, когда существенно возросло значение человеческой индивидуальности и тезис ответственности перед Богом стал абстрактным (36). Окончательно отказавшись от материальности вины, Уложение содержало некоторые разночтения в понимании содержания данного обязательного условия уголовной ответственности. Например, кто в Церкви «учинит мятеж», «тому бесчиннику за его вину учинити торговая казнь» (31).

В Соборном уложении 1649 г. появилось очень важное понятие воли. Если показания обвиняемого не подтверждались свидетелями, на которых он указывал, то «его тем обвинити по тому, что он на тех людей сам слался из воли». В этой связи оценка различий волевой направленности действий виновного весьма высока. Например, в случае с поджогами имущества кодекс различал казус («ненарочное дело»), неосторожность («небрежение») и умысел («нарочное дело») (31).

Развитие идей умысла и неосторожности во многом подготавливало почву для перемещения понятия вины в область психической деятельности человека. Это неизбежно означало и кризис «материальности» вины, и отграничение светской виновности от ответственности перед Богом. Но для полного разрыва с традиционными категориями человек должен был порвать с религиозными догмами, стать «самоответственным», что проявилось лишь в XIX столетии (36).

После государственных преобразований Петра I многие нормы права XVII в. фактически потеряли силу. Наибольший интерес из уголовно-правовых документов петровского времени представляет Артикул воинский 1715 г. с кратким толкованием (37), который не заменил Уложение 1649 г., а действовал параллельно с ним вплоть до создания Свода законов Российской Империи.

Как и Соборное уложение, Артикул воинский знал наказание за голый умысел на совершение политических преступлений. Так, артикул 19, предусматривающий ответственность за вооруженный заговор, содержал формулу «умышлять будет»; в толковании к артикулу 99, посвященному ответственности дезертиров, использовался термин «умыслят»; артикул 127, где речь идет о государственной измене, определял умысел через слова «учинить намеритца».

Артикул воинский проводил различие между деяниями умышленными, неосторожными и случайными, используя для этого весьма своеобразную терминологию. При описании умышленной вины применялись слова «нарочно» (артикул 8), «с умыслом» (артикул 27), «с упрямства» (артикул 103), «в намерении» (артикул 144), «волею» (артикул 154), «самовольством» (артикул 178), «добровольно» (толкование к артикулу 189), «лживо» (артикул 200). Неосторожную вину законодатель определял через термины: «из легкомыслия» (артикул 6), «неосмотрителен» (артикул 40), «с лености или от неосторожности» (толкование к артикулу 41), «небрежением и винностию офицерскою или солдатскою» (артикул 87), «не одумавшись с сердца, или не опамятовась» (артикул 152), «ненарочно и неволею» (артикул 158), «не в намерении» (толкование к артикулу 163), «небрежением и неосторожностью» (артикул 179). При описании случайного убийства, за которое не предусмотрено наказание, артикул 158 использовал следующую формулу: «весьма неумышленное и ненарочное убивство, у котораго никакой вины не находится» (37).

Стремление закрепить существующие порядки привело к идее систематизации законодательства. Результатом грандиозной работы, проведенной в данном направлении, явилось создание в начале XIX в. Свода законов Российской Империи. Для темы нашего исследования наибольший интерес представляет ст. 5 тома XV Свода законов, которая предусматривала ответственность за неосторожность в двух видах: 1) «когда виновный легко мог предвидеть, что действие его может повлечь противозаконные последствия...» и 2) «когда виновный совершил действие, законом не воспрещенное, не думая, чтобы из оного смогло произойти противозаконное последствие, однако же при надлежащей осмотрительности мог бы избежать противозаконного последствия» (37).

Систематизация российского законодательства, проведенная при Николае I, в области уголовного права пошла дальше, чем в других отраслях права, и завершилась в 1845 г. изданием Уложения о наказаниях уголовных и исправительных.

В статье 5 первого раздела Уложения было закреплено, что «преступления и проступки суть умышленные или неумышленные». Статья 6 выделяла две разновидности умысла: «В преступлениях и проступках умышленных различаются две степени: 1 -я, когда противозаконное деяние учинено вследствие не внезапного, а заранее обдуманного намерения или умысла; 2-я, когда оное учинено хотя и с намерением, но по внезапному побуждению без предумышления». Согласно ст. 7 «зло, сделанное случайно, не только без намерения, но и без всякой со стороны учинившего оное неосторожности, не считается виною». Из этих формулировок можно заключить, что законодательство того времени под виной понимало умышленное или неосторожное отношение лица к совершенному им деянию.

Анализ всех этих положений закона позволяет заключить, что Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. не только при конструировании уголовно-правовых запретов, но и при определении меры ответственности лица, нарушившего установленные законом правила поведения, большое внимание уделяло внутреннему психическому отношению лица к своему противоправному поведению.

Новая редакция Уложения о наказаниях уголовных и исправительных была осуществлена в 1866 г. в связи с проведением в стране крестьянской реформы, реформы полиции, судебной реформы и некоторыми изменениями карательной политики. Однако ни эта, ни редакция Уложения 1885 г., пополненная в связи с развитием революционного движения в России новыми составами государственных преступлений, не внесли существенных изменений в содержание законодательных формулировок различных форм и проявлений вины.

Виновная ответственность получила достаточно детальную регламентацию в Уголовном уложении 1903 г. Так, согласно ст.ст. 42 и 43 Уложения «не вменяется в вину преступное деяние, коего учинивший не мог предвидеть или предотвратить. Неведение обстоятельства, коим обусловливается преступность деяния или которое усиливает ответственность, устраняет вменение в вину самого деяния или усиливающего ответственность обстоятельства» (37).

Отделение пятое Уголовного уложения 1903 г., посвященное видам виновности, не только закрепило разграничение между виной умышленной и виной неосторожной, но и дало содержательную характеристику этим формам виновности. Согласно ст. 48 «преступное деяние почитается умышленным не только, когда виновный желал его учинения, но также когда он сознательно допускал наступление последствия, обуславливающего преступность сего деяния. Преступное деяние почитается неосторожным не только, когда виновный его не предвидел, хотя мог или должен был оное предвидеть, но также когда он хотя и предвидел наступление последствия, обуславливающего преступность сего деяния, но легкомысленно предполагал такое последствие предотвратить». В этих формулировках без труда можно увидеть прообраз современного законодательного закрепления форм вины.

Термины «вина», «виновные», «виновники» очень часто встречаются в самых первых законодательных актах молодого Советского государства (40). В первых декретах, содержащих уголовно-правовые нормы, прямо говорилось о необходимости привлечения к уголовной ответственности и наказании лиц, виновных в совершении конкретных общественно опасных деяний (саботаж, дезертирство и т.п.), и что наказание должно соответствовать степени виновности этих лиц . Однако содержание понятия этих терминов не раскрывалось. Анализ ряда законодательных актов периода 1917-1919 гг. позволяет заключить, что их составители рассматривали вину в качестве субъективной стороны преступления. «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР», принятые 12 декабря 1919 г., категорически отказались от понятия вины, провозгласив в ст. 10, что «наказание не есть возмездие за «вину», не есть искупление вины» (40). Авторы Руководящих начал, не ограничившись отказом от понятия вины, отбросили и такие основополагающие категории уголовного права, как умысел и неосторожность. Сложилась парадоксальная ситуация: не проводя никаких различий между умышленными и неосторожными преступлениями, закон (ст. 12) предписывал при назначении наказания учитывать по существу и этот критерий.

В первом советском Уголовном кодексе 1922 г. говорилось не только о «виновных» (ст.30 ), но и о «вине». Так, на смягчающие вину обстоятельства указывали ст.ст. 201, 207, 208 и др. В соответствии со ст. 11 этого Кодекса «наказанию подлежат лишь те, которые: а) действовали умышленно, т.е. предвидели последствия своего деяния и их желали или же сознательно допускали их наступление; или б) действовали неосторожно, т.е. легкомысленно надеялись предотвратить последствия своих действий или же не предвидели их, хотя и должны были их предвидеть».

Согласно ст. 10 Уголовного кодекса РСФСР редакции 1926 г. «в отношении лиц, совершивших общественно-опасные действия, меры социальной зашиты судебно-исправительного характера применяются лишь в тех случаях когда эти лица: а) действовали умышленно, т. е. предвидели общественно-опасный характер последствий своих действий, желали этих последствий или сознательно допускали их наступление, и б) действовали неосторожно, т. е. не предвидели последствий своих поступков, хотя и должны были предвидеть их, или легкомысленно надеялись предотвратить такие последствия».

Совершение преступления по невежеству, несознательности или случайному стечению обстоятельств согласно п. «ж» ст. 48 этого УК признавалось смягчающим обстоятельством. Статья 58 (14) при характеристике контрреволюционного саботажа закрепила достаточно своеобразное отношение преступника к своим обязанностям: сознательное неисполнение либо умышленно небрежное их исполнение со специальной целью ослабления власти правительства и государственного аппарата. Остается только догадываться о том, какой смысл вкладывал законодатель в термин «умышленно небрежное». Возможно, данный термин был прообразом современного понятия преступного легкомыслия.

Уголовный кодекс РСФСР редакции 1926 г. при описании конкретных составов преступлений активно использовал и другие термины, характеризующие субъективное отношение лица к содеянному: умышленное истребление или повреждение имущества (ст.79 УК), преступно-небрежное обращение с лошадьми (ст.79 (4) УК), заведомо ложный донос (ст.95 УК), небрежное или недобросовестное отношение к возложенным по службе обязанностям (ст. 111 УК), неосторожное телесное повреждение (ст. 145 УК), самовольное использование литературных, музыкальных и иных художественных и научных произведений (ст. 177 УК) и др.

Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. и УК РСФСР 1960 г. закрепили принцип виновной ответственности и содержали законодательные формулы умысла и неосторожности (28). Статья 3 Основ, посвященная основаниям уголовной ответственности, закрепила, что «уголовной ответственности и наказанию подлежит только лицо, виновное в совершении преступления, то есть умышленно или по неосторожности совершившее предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние». Статья 3 УК РСФСР к этой формуле добавила следующее: «Никто не может быть признан виновным в совершении преступления, а также подвергнут уголовному наказанию иначе как по приговору суда и в соответствии с законом».

В Уголовном кодексе Российской Федерации (УК РФ) 1996 г., вступившем в действие с 1 января 1997 г., в отличие от ранее действовавшего уголовного законодательства, вине посвящена целая глава (глава 5). Статьи данной главы не только называют, но и подробно регламентируют умышленную и неосторожную формы вины (ст.ст. 24, 25, 26 УК), ответственность за преступление, совершенное с двумя формами вины (ст.27 УК), а также случаи невиновного причинения вреда (ст.28 УК). Однако, несмотря на то, что словом «вина» называется глава 5 УК РФ, в ее статьях не раскрывается понятие этого термина.

Психологическое содержание занимает центральное место среди основных категорий, характеризующих вину в действующем уголовном законе. Составными элементами психического отношения, проявленного в конкретном преступлении, являются сознание и воля. Изменения в соотношении сознания и воли образуют формы вины.

УК РФ (ст.25) характеризует умысел как психическое отношение, при котором лицо осознавало общественную опасность своих действий (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их или сознательно допускало наступление этих последствий.

Вторая форма вины — неосторожность (ст.26 УК РФ) — в отличие от умысла, связана с отрицательным отношением лица к преступным последствиям наступление которых оно не желает и не допускает. Ненаступление последствий, как правило, исключает ответственность за неосторожное создание опасности причинения вреда.

Новеллой УК РФ является ст.27, в которой закреплено правило привлечения к ответственности за преступление, совершенное с двумя формами вины. Если виновный, действуя умышленно, причинил тяжкие последствия, которые по закону влекут более строгое наказание и которые не охватывались умыслом виновного, то уголовная ответственность за эти последствия наступает лишь в случае, если лицо предвидело возможность их наступлений, но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на их предотвращение, или в случае, если лицо не предвидело, но должно было и могло предвидеть возможность наступления этих последствий. Сочетание двух форм вины характеризуется различным отношением лица к деянию и последствию, поэтому оно возможно лишь в материальных преступлениях, которые содержат последствия в качестве самостоятельного признака объективной стороны.

Завершая анализ отечественного уголовного законодательства, посвященного различным проявлениям вины, следует отметить, что на примере рассмотренных нормативных документов нельзя не увидеть эволюции уголовно-правовых взглядов, которая способствовала перемещению категории вины из области материальных признаков преступления в сферу субъективных оснований уголовной ответственности. Способность человека оценивать свое поведение и руководить своими действиями постепенно занимает центральное место в деле надлежащей защиты важнейших интересов личности и общества от различного рода противоправных посягательств.

1.2 Российская наука уголовного права о вине

Историко-правовой метод научного исследования, призванный учитывать все положительное, что накоплено историческим опытом, в недавнем прошлом сводился фактически к «принципиальной» критике, часто некорректной, «реакционной» сущности немарксистских правовых концепций. Такой подход к оценке достижений отечественной дореволюционной правовой мысли должен быть пересмотрен. Наука уголовного права дореволюционной России (как классического, так и социологического направлений) составляет нашу гордость. Авторитет ее признан во всем мире (25).

Дореволюционная классическая школа отечественного уголовного права, ярчайшими представителями которой были Н.С. Таганцев, Н.Д. Сергеевский, С.В. Познышев, в основном стояла на позиции психологического понятия вины. В частности, С.В. Познышев писал: «Под виною в уголовном праве следует разуметь проявленное субъектом такое настроение, при котором он действует преступным образом, сознавая или, по крайней мере, имея возможность сознать преступный характер своего поведения и находясь в таких обстоятельствах, что мог бы от данного поведения удержаться, если бы у него не были недоразвиты противодействующие последнему чувствования и представления» (33).

Н.С. Таганцев и Н.Д. Сергеевский считали настолько само собой разумеющимся и установленным понимание вины как формы психического отношения лица к деянию, что даже не находили нужным останавливаться на общем понятии, уделяя все свое внимание разработке форм вины. Признавая вину элементом преступного деяния, Н.Д. Сергеевский отмечал, что «область вменения образуется совокупностью всех тех деяний, при совершении которых лицо, обладающее вообще способностью ко вменению, действительно понимало свойства совершаемого, действительно предусматривало или предвидело последствия, действительно сознавало запрещение закона и действительно имело возможность принять это запрещение в руководство своей деятельности. Совокупность этих условий носит название субъективной виновности» (42). По мнению Н.С. Таганцева, «вменение лицу преступного деяния означает признание лица не только учинившим это деяние, но и виновным в этом деянии, а потому уголовно-ответственным; без вины нет ответственности и вменения» (44).

Становление и развитие учения о вине в советском уголовном праве, по мнению Н.Ф. Кузнецовой, можно условно поделить на три основных этапа; I) 20-е годы, когда отрицание понятия вины во многом объяснялось влиянием буржуазной социологической школы уголовного права; 2) 30-е годы, когда вина стала рассматриваться в качестве родового понятия умысла и неосторожности; 3) конец 40-х — начало 50-х годов, когда в монографической литературе появляются концепции двойного понимания вины как общего основания уголовной ответственности и как родового понятия умысла и неосторожности.

Характеризуя первый этап, следует отметить, что значительная часть русских криминалистов начала XX в., среди которых были Н.Н. Полянский, Э.Я. Немировский и др., примыкали к так называемому левому крылу социологического направления, которое, хотя и разделяло некоторые идеи данной школы, но относилось отрицательно к теории «опасного состояния». Согласно их концепции вина признавалась основанием уголовной ответственности, однако понималась не как психическое отношение к совершенному преступлению, а как совокупность заложенных в преступнике психических факторов, породивших его отрицательное правовое или социальное осуждение.

Несколько иной позиции по отношению к вине придерживались отечественные последователи механистического детерминизма и фатализма. Так, М.Ю. Козловский отмечал: «Наш взгляд на преступника исключает наличность у него свободной воли или просто «воли». Для нас, детерминистов, в этом вопросе аксиомой является положение, что преступник — продукт социальной среды и все его действия, все его побуждения от его и нашей воли не зависят. Нелепо поэтому воздавать ему «должное» за то, в чем он неповинен» (16).

Данный период характеризуется оживленными теоретическими дискуссиями о том, что должно быть положено в основу норм уголовного законодательства — вина или опасное состояние личности. Даже те ученые, которые признавали наличие вины в уголовном праве, считали, что общей тенденцией развития советского уголовного права «является полная замена «вины» как основания уголовно-правового принуждения «опасным состоянием» и полное отмирание «наказания» и замена его мерами социальной защиты как уже единственной формы уголовно-правового принуждения».

Впервые понятие вины как психического отношения вменяемого лица к учиненному им преступному деянию в форме умысла или неосторожности было дано А.А. Пионтковским в его учебнике по Общей части уголовного права (32). Однако уже во втором издании учебника А. А. Пионтковский заменил термин «вина» термином «субъективная сторона преступления», присоеднившись к мнению большинства криминалистов.

Несмотря на предпринимаемые учеными и политиками усилия по приданию вине характера общественной, морально-политической, классовой категории, ликвидировать принцип виновного вменения в советском уголовном праве не удалось. В 30-х годах термин «вина» вновь появляется и в законодательстве, и на страницах печати. В 1935 г. вышла в свет статья А.Я. Эстрина «О вине и уголовной ответственности», в 1937 г. были опубликованы статьи Г.И. Волкова «О проекте нового Уголовного кодекса» и Б.С. Маньковского «Против антимарксистских теорий в уголовном праве», авторы которых предложили рассматривать умысел и неосторожность как обязательные формы связи психики лица с его поступками и выступили против объективного вменения.

В 1938 г. вопросы вины получили подробное освещение в учебной литературе. В частности, учебник Общей части уголовного права, составленный Всесоюзным институтом юридических наук, определил вину как «психическое отношение лица к учиненному им преступлению в форме умысла или неосторожности. Это есть субъективная сторона преступления», а также констатировал, что «отсутствие психической связи между субъектом и преступлением означает и отсутствие в действиях лица состава преступления».

После окончания Великой Отечественной войны ученые вновь обратились к проблемам вины. Вину и ее формы исследовали Т.Л. Сергеева, Б.А. Глинская, В.Ф. Кириченко, В.А. Владимиров, которые отстаивали психологический подход к понятию вины, трактующий ее как психическое отношение лица к совершенному деянию в форме умысла и неосторожности. Данными авторами тщательному теоретическому анализу были подвергнуты интеллектуальный и волевые признаки прямого и косвенного умысла, преступной самонадеянности и небрежности.

Однако с подобным подходом к пониманию вины были согласны далеко не все отечественные ученые того времени, некоторые из них были сторонниками оценочной теории вины. В частности, А.Н. Трайнин отмечал, что советская наука «не ограничилась сведением виновности к формам виновности, к умыслу и неосторожности, которые были тщательно разработаны в дооктябрьской литературе. Она, кроме того, внесла момент материальный, рассматривая вину не только как родовое понятие психических отношений преступника к преступному результату (умысла и неосторожности), но и как основание их отрицательной оценки» (48).

Наиболее полное отражение оценочная теория вины получила в трудах Б.С. Утевского, который в 1950 г. пришел к выводу, что «проблема вины — это проблема морально-политической оценки поведения. Виновное поведение — это поведение, получающее отрицательную оценку с точки зрения социалистической морали и социалистического права и служащее основанием уголовной ответственности». Развивая данную мысль, он пишет, что «наряду с более узким пониманием вины как элемента состава преступления, как субъективной стороны преступления, т. е. умысла или неосторожности, советское социалистическое уголовное право знает более широкое понимание вины — вины как основания уголовной ответственности. Оценочное понимание вины и является теоретической базой для установления и определения этого более широкого понятия вины» (48).

Позиция Б.С. Утевского вызвала бурную дискуссию, большинство участников которой высказали свое отрицательное отношение к подобной трактовке понятия вины. Реальная опасность оценочного подхода состоит, по их мнению, в возможности безграничного расширения судебного произвола, способного привести к осуждению невиновных лиц и освобождению от уголовной ответственности лиц, виновных в совершении преступления».

Итоги научной дискуссии о вине, развернувшейся в 50-х годах, были подведены в редакционной статье февральского номера журнала «Советское государство и право» за 1955 г. Здесь, в частности, говорилось; «Вина — есть психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному деянию в форме умысла или неосторожности, осуждаемому советским уголовным законом и коммунистической нравственностью... Вина есть родовое понятие, охватывающее две ее формы — умысел и неосторожность. Вина выражает определенное психическое отношение лица к совершаемому им общественно опасному деянию. Без этого психического момента нет вины. Вина есть понятие социально-политическое. Советское уголовное право признает умысел и неосторожность формами вины лишь тогда, когда они выражены в таких деяниях, которые направлены против советского строя или нарушают социалистический правопорядок. Умысел и неосторожность, выраженные в действиях, не являющихся общественно опасными для советского строя или социалистического правопорядка, не содержат в себе признаков вины» (27).

Опираясь на эти выводы, практически все учебники, вышедшие в 60-70-е годы, психологическое содержание вины рассматривали в единстве с ее социально-политическим содержанием.

Отечественные ученые-криминалисты в те годы продолжали уделять серьезное внимание углубленному исследованию как института вины в целом, так и отдельных вопросов данной проблемы. В докторских диссертациях П.С. Дагеля и И.Г. Филановского, на базе которых были опубликованы монографические исследования (10), на основе анализа действующего законодательства и обобщения судебной практики комплексно рассмотрены почти все аспекты проблемы вины.

Проблемам субъективной стороны преступления посвящены монографии К Ф. Тихонова, Г.А. Злобина и Б.С. Никифорова, П.С. Дагеля и Д.П. Котова, П.С Дагеля и Р.И. Михеева.

Рассматривая соотношение уголовной ответственности и вины, К.Ф. Тихонов приходит к следующему выводу: «Различие между виной и ответственностью следует, на наш взгляд, усматривать в том, что вина выражается в общественно опасном поведении лица, реализуется в момент совершения преступления и служит основанием осуждения виновного со стороны общества и государства, в то время как уголовная ответственность, представляя собой осуждение виновного от имени государства, реализуется лишь с момента признания лица виновным по судебному приговору и может выражаться в наказании виновного за совершенное преступление».

Одним из негативных последствий научно-технического прогресса явилась возможность совершения непосредственными участниками ряда производственных процессов неосторожных преступлений, удельный вес которых в 60-х годах составлял 5%, в 70-х — вырос до 12% (19). В связи с этим повышенный научный интерес вызвала дальнейшая теоретическая разработка проблемы неосторожной вины.

В 1976 г. монографическое исследование данной проблемы в неразрывном единстве правового и психологического аспектов было проведено М.Г. Углехелидзе (47). Психологическая сторона неосторожности, по мнению автора, сводится к импульсивной установке, которая не контролируется сознанием и волей, а поэтому поведение, направленное такой установкой, таит в себе реальную возможность причинения социально вредных последствий.

В 1977 г. вышла в свет монография П.С. Дагеля, в которой исследовались такие вопросы, как общественная опасность неосторожных преступлений, психологический механизм и причины их совершения, роль личности в совершении неосторожного преступления и возможности их предупреждения. Автор предложил включить в разновидности неосторожной формы вины преступное невежество, под которым понимал те случаи, когда субъект преступления, самонадеянно осуществляющий деятельность, требующую специальных познаний, навыков или личных качеств, причиняет общественно опасные последствия, которые он по своему невежеству не мог предвидеть или предотвратить (9).

В 1980 г. А.И. Рарог подверг детальному рассмотрению сущность, содержание, форму, объем и степень вины, разработал некоторые рекомендации по применению законодательных определений умысла и неосторожности для квалификации преступлений и попытался выяснить практическое значение вины как уголовно-правовой категории. Согласно его концепции «вина есть психическое отношение в форме умысла или неосторожности лица к совершаемому им общественно опасному деянию, обусловленное вредными искажениями ценностных ориентации данного лица и выражающее его антисоциальную, асоциальную либо недостаточно выраженную социальную установку по отношению к основным ценностям общества» (34).

Рассмотрение различных аспектов вины и ее компонентов позволило в середине 90-х годов Ю.А. Красикову прийти к следующим выводам: «1) вина относится к субъективной стороне преступления, при этом содержание вины исчерпывает содержание субъективной стороны преступления (эти понятия тождественны); 2) вина связывает преступника с совершаемым им деянием (действием или бездействием) и его последствием; 3) с психологической стороны вина — это интеллектуальное и волевое отношение лица к совершаемому им деянию и его последствиям; 4) вина — составная часть оснований уголовной ответственности, позволяет отграничить преступное и непреступное поведение» (17).

Монографическое исследование проблемы вины в уголовном праве, проведенное примерно в то же время Г.В. Назаренко, имело целью обоснование необходимости нормативного подхода к вине. На основе анализа работ философов, психологов, зарубежных и отечественных специалистов по уголовному праву автор приходит к выводу, что «содержание вины включает в себя все фактические обстоятельства дела, которые нашли свое отражение в психике субъекта преступления и характеризуют его противоправное поведение» (24). Он призывает отказаться «от психологической концепции вины, ее интеллетуалистических формул в сочетании с оценочным понятием общественной опасности, заменив его нормативным понятием противоправности».

Резюмируя вышеизложенное, хотелось бы отметить следующее.

Проблемами виновного вменения в той или иной мере занимались практически все крупные отечественные ученые-правоведы. Благодаря их научному вкладу, многие спорные вопросы относительно субъективных оснований уголовной ответственности были достаточно успешно решены.

К сожалению, своего решения и четкой законодательной регламентации удостоились далеко не все аспекты проблемы вины. Более того, большинство решенных и, казалось бы, возведенных в ранг аксиом вопросов виновного вменения в свете построения правового демократического государства и стремительного изменения социально-экономической, политической и нравственной де