Скачать

Тема детства в прозе Максима Горького

Актуальность темы исследования. Современное отечественное литературоведение характеризует небывалый по интенсивности интерес к теме детства в русской художественной культуре конца ХIХ – начала ХХ века.

Сложившаяся за почти сто лет традиция изучения детской литературы обусловлена постановкой ведущей научной проблемы – идейно-художественной спецификой этого феномена. Вычленение русской детской литературы произведено в работах Н.П. Чехова, Н.А. Саввина, В.П. Родникова, И.И. Старцева, А.К. Покровской, Е.П. Приваловой, О.В. Алексеевой, Л.Ф. Кон, А.П. Бабушкиной, М.И. Алексеевой, Ф.И. Сетина, И.П. Лупановой, А.В. Терновского, Е.Е. Зубаревой, а также М.С. Петровского, Е.О. Путиловой. Связи детской литературы и фольклора прослежены в трудах О.И. Капицы, М.А. Рыбниковой, В.Д. Разовой, а также СМ. Лойтер, Е.М. Неёлова, В.В. Головина, О.Ю. Трыковой и др. Жанровой системе детской литературы (в основном, сказке) посвящены труды Л.Ю. Брауде, М.Ю. Звягиной, М.Н. Липовецкого, Е.М. Неёлова, Л.В. Овчинниковой. Зарубежный компонент в русском контексте получил описание в работах Н.М. Демуровой, Э.И. Ивановой, Н.К. Мещеряковой, И.С. Чернявской. Детская литература в психолого-педагогическом аспекте освещена в работах А.В. Дановского, Л.В. Долженко, И.П. Мотяшова, Т.Д. Полозовой и др. Опыт преподавания и изучения детской литературы в системе профессиональной подготовки педагогов обобщен Л.Я. Зиманом, З.Г. Гриценко, И.Г. Минераловой, Г.В. Первовой. М.В. Осорина и A.M. Губергриц ввели детскую литературу в контекст культурологии. Благодаря Т.А. Бернштам, О.Н. Гречиной, М.П. Чередниковой, И.И. Шангиной развернуты мифолого-фольклористические исследования русской культуры молодых возрастов.

Детство, как важнейшая нравственно-философская и духовно-нравственная тема постоянно волновало отечественных писателей. Если иметь в виду только наиболее значительные художественные произведения, то нельзя не заметить, что к ней обращались непосредственно такие выдающиеся мастера, как С.Т. Аксаков, Л.Н. Толстой, Ф.М. Достоевский, А.П. Чехов, Д.Н. Мамин-Сибиряк, В.Г. Короленко, М. Горький и другие.

И все же даже с учетом высших достижений русской классики ХIХ века всплеск интереса к теме детства в литературе начала ХХ столетия не может не поражать. Ребенок стал восприниматься как знаковая фигура эпохи. Он оказался в центре творческих исканий многих художников слова. Достаточно даже поверхностного взгляда на литературу того времени, чтобы отметить всю серьезность и принципиальность обращения к этой теме. Мир детства привлек И.А. Бунина и Л.Н. Андреева, Б.К. Зайцева и И.С. Шмелёва, А.И. Куприна и А.М. Горького, Е.И. Чирикова и А.С. Серафимовича, А.М. Ремизова и М.И. Цветаеву.

Русские писатели включили детскую тему в общий круг вопросов, вызвавших широкий отклик в общественном сознании России на рубеже XIX – XX веков. В их числе были вопросы несовершенства общественных отношений и человеческой личности и др.

В последние десятилетия XX столетия среди прочих аспектов исследования художественной словесности рубежа XIX – XX веков оказался и феномен детства как глубоко содержательное и устойчивое явление не только в литературе, но и – шире – в художественной культуре той эпохи.

В представленном исследовании феномен детства понимается как целостная художественная реальность, которая является понятийно-образным воплощением духовно-нравственных истоков бытия человека и представлена в своей самобытности в творчестве такого художника слова, как М. Горький.

Задача целостного изучения феномена детства предполагает выявление и анализ закономерностей его художественного развития. Именно поэтому в центре нашего внимания оказалось творчество крупнейшего писателя М. Горького. Различные жизненные обстоятельства и эстетические мотивы определили потребность этого писателя обратиться к феномену детства.

Цель работы: раскрыть своеобразие темы детства в творчестве М. Горького.

Задачи исследования:

1) провести анализ научной литературы по теме исследования;

2) рассмотреть художественную концепцию детства в отечественной литературе;

3) исследовать феномен детства в творчестве М. Горького.

Объектом исследования является художественное творчество М.Горького. Предмет – сущность феномена детства как художественной целостности в творческих исканиях М. Горького.

Теоретическое значение: художественная концепция детства в русской литературе имеет значение одной из узловых проблем современного литературоведения. Универсальные черты и свойства данной концепции сказываются и в произведениях, специально созданных для детей, и в произведениях общей литературы, в которых развивается тема детства и «детского». Эти положения определяют актуальность темы данной работы.

Практическая значимость работы заключается в возможности использования ее положений и выводов в дальнейших исследованиях истории и теории общей и детской русской литературы, типологии художественных концептов.

Глава 1. Художественная концепция детства в отечественной литературе

Под художественной концепцией детства подразумевается система образов-идей о детстве и «детском», складывающаяся под воздействием общественно-исторического и литературно-эстетического контекста в творчестве отдельных писателей на протяжении некоторого исторического периода. Художественная концепция детства есть система, процесс и вместе с тем результат проявления черт и свойств концепта «детство» (как он сложился к началу отдельно взятого периода) в конкретных литературных формах.

По мнению И.С. Кона, «отнесение «открытия детства» к строго определенному историческому периоду вызывает у многих историков сомнения и возражения. Тем не менее все ученые согласны с тем, что новое время, особенно 17 и 18 вв., ознаменовалось появлением нового образа детства, ростом интереса к ребенку во всех сферах культуры, более четким хронологическим и содержательным резличением детского и взрослого миров и, наконец, признанием за детством автономной, самостоятельной социальной и психологической ценности» (Кон, 2003, с. 7).

В Средние века внутренний мир ребенка и психоэмоциональная специфика детства еще не были освоены литературой.

В литературе классицизма детские образы еще не занимали сколько-нибудь значительного места, так как классицизм «интересует всеобщее, образцовое в людях, и детство предстает как возрастное уклонение от нормы (не-зрелость), так же как сумашествие – психологическое отклонение от нормы (не-разумие)» (Эпштейн, 1979, с. 242).

Исследователи отмечают, что XVII в. ознаменован «зарождением нового образа детства, ростом интереса к ребенку во всех сферах культуры, более четким различением, хронологически и сознательно, детского и взрослого миров и, наконец, признанием за детством социальной и психологической ценности» (Кон, 2003, с. 8). В XVII в. тема детства -преимущественно поэтическая, но в следующем столетии она отступает из поэтического «центра». В эпоху Просвещения можно отметить появление интереса к детям в литературе, но он носит в основном прозаический, воспитательный характер. Авторы «в своих демократических устремлениях стали писать не только для третьего сословия, выводя литературу за пределы аристократического, избранного круга, но и для детей (низших в возрастной иерархии), видя в них благодатную почву, на которой могут взойти достойные плоды разумности и добронравия» (Эпштейн, 1979, с. 242). «Детские и юношеские годы занимают все больше места в просветительских автобиографиях и «романах воспитания», изображаясь как период формирования, становления личности героя. Однако детство, отрочество и юность для просветителей – еще не самоценные этапы жизни, а только подготовка к ней, имеющая главным образом служебное значение» (Кон, 2003, с. 8).

М. Эпштейн и Е. Юкина, описывая образы детства, констатируют, что «только романтизм почувствовал детство не как служебно-подготовительную фазу возрастного развития, но как драгоценный мир в себе, глубина и прелесть которого притягивает взрослых людей. Все отношения между возрастами как бы перевернулись в романтической психологии и эстетике: если раньше детство воспринималось как недостаточная степень развития, то теперь, напротив, взрослость предстала как ущербная пора, утратившая непосредственность и чистоту детства» (Эпштейн, 1979, с. 242). Об этом же пишет И. С. Кон: «В романтических произведениях фигурирует не реальный, живой ребенок, а отвлеченный символ невинности, близости к природе и чувствительности, недостающих взрослым» (Кон, 2003, с. 9). У сентементалистов и романтиков детство выглядит безмятежной порой счастья. Но исследователь также отмечает: «Культ идеализированного детства не содержал в себе ни грана интереса к психологии подлинного ребенка…Постулировав существование и самоценность мира детства, романтизм идеализировал его, превратив ребенка в миф, который последующим поколениям предстояло исследовать и тем самым развенчивать» (Там же. С. 8).

Коренной переворот, произведенный романтиками, не только определил новые формы литературы для детей, но и ввел тему детства в литературу для взрослых. В русскую литературу тема детства вошла «как признак интенсивного самосознания личности и нации, отдалившихся от своих стихийных, бессознательных истоков — и обернувшихся к ним» (Эпштейн, 1979, с. 243).

В первой половине XIX века «создавался образ детства с четкими национальными чертами, растворялись признаки сословной принадлежности ребенка» (Арзамасцева, 2008, с. 109). Сформировались каноны образа русского детства — изображение зимы, деревенской жизни и народных забав, чувствительного и доброго ребенка.

Стоит отметить, повесть-сказку «Черная курица, или Подземные жители» (1828) А. Погорельского, в которой автор показывает самоценность детского возраст, богатство душевного мира ребенка, его самостоятельность в определении добра и зла, направленность творческих способностей. Образ Алеши- главного героя повести - открывает целую галерею образов детей — в автобиографических повестях С.Т. Аксакова, Л.Н. Толстого, Н.М. Гарина-Михайловского, в 20 веке — А.Н. Толстого, М. Горького и многих других писателей. «Со времени опубликования «Черной курицы...» одной из ведущих идей русской литературы стала главная мысль А.Погорельского: ребенок легко переходит из мира мечты и наивных фантазий в мир сложных чувств и ответственности за свои дела и поступки» (Арзамасцева, 2008, с. 150).

Во второй половине 19 века детство как лирическая тема, открытая в творчестве Шишкова, Жуковского, Пушкина, Лермонтова, получила окончательное утверждение. «При этом божественные, ангельские черты в образе ребенка сменяются чертами сугубо реалистическими, хотя образ ребенка не утрачивает своей идеальности. Если поэты первой половины века видели в ребенке идеал современной им эпохи, который сходит на нет по мере взросления, то в восприятии их поздних преемников ребенок идеален в смысле его будущих деяний на благо общества» (Там же. С. 174).

К концу 19 века в отдельное тематическое направление выделяются рассказы о детях-сиротах, бедняках, маленьких труженниках. Писатели стремятся привлечь внимание к катастрофическому положению детей, погибающих духовно и физически в тисках буржуазно- капиталистического века. Эта тема звучит в произведениях таких писателей, как Мамин-Сибиряк, Чехов, Куприн, Короленко, Серафимович, М. Горький, Л. Андреев. Тема тяжелого детства проникает и в популярные святочные рассказы, либо подчиняясь сентиментальной идее благотворительности, либо опровергая ее (например, рассказ М. Горького «О девочке и мальчике, которые не замерзли» (1894)). Привлекают внимание писателей и психологические проблемы детей, растущих в так называемых «приличных» семьях. Лев Толстой, Чехов, Достоевский, Куприн, Короленко в своих произведениях проводят подробнейший анализ возрастной психологии детей, факторов воспитательного влияния, обстановки, окружающей ребенка.

Эпоху между 1892 и 1917 годами принято называть Серебряным веком.

Детство в этот период становится одной из ведущих тем литературы. Реалист М. Горький и неореалист Л. Андреев «искали ответ на загадку будущего, исходя из социальных условий детства; они показывали, как «свинцовые мерзости» уходящей в прошлое жизни закаляют детский характер (повесть «Детство» (1913-1914) М. Горького) или губят детскую душу недостижимостью мечты о лучшей жизни (рассказы «Ангелочек» (1899), «Петька на даче» (1899) Л. Андреева)» (Там же. С. 236). Темам народного страдания и нравственного самоопределения ребенка посвящали свои произведения и другие писатели реалистического направления: П.В. Засодимский, А.И. Свирский, А.С. Серафимович, А.И. Куприн.

В 20-х годах проблема детей-беспризорников, обозначившаяся с началом Первой мировой войны, обострилась до крайности. Есенин одним из первых написал о них (стихотворения «Папиросники» (1923) и «Русь бесприютная» (1924)).

В 30-х годах «пестрота художественных тенденций сменилась единым «социалистическим реализмом» - творческим методом, предполагавшим, что писатель добровольно следует идеологическому канону изображения действительности. Ранний соцреализм исключал тему дореволюционного детства» (Там же. С. 273).

«Чем более авторитарной становилась русская культура, тем меньше оставалось места в пространстве образа героя для художественного психологизма и, как следствие, ребенок изображался как маленький взрослый. Образ сводился к безличному знаку, сюжет — к форме действия. Ребенок подобен взрослому во всем, направление его жизни строго параллельно жизненной устремленности взрослого» (Там же. С. 278).

40-50 годы События Великой Отечественной войны и послевоенное восстановление страны определили весь строй жизни и всю культуру этого времени. Многие поэты создавали в своих стихах образы детей, лишенных войной детства, страдающих, погибающих от голода и обстрелов. Эти детские образы «становились символами самой жизни, уничтожаемой войной (например, А.Ахматова «Памяти Вали», 1942)» (Там же. С. 388). В стихах и прозе поздних военных лет часто появляется образ ребенка-мстителя (З. Александрова «Партизан», 1944). Подросток – труженик тыла появился в годы войны прежде всего в поэзии (С. Михалков, А. Барто) В прозе такой образ впервые был создан Л. Пантелеевым. Участие детей в восстановлении хозяйства, разрушенного войной, также находит отражение в творчестве многих писателей. «Труд, семья и школа становятся в послевоенный период ведущими темами» (Там же. С. 389).

Окончательно сформировал литературную традицию, в русле которой разрабатываются представления о детях – участниках, героях и жертвах глобальных цивилизационных процессов А. Приставкин в своей повести «Ночевала тучка золотая» (1987) (Там же. С. 481).

Глава 2. Феномен детства в творчестве Максима Горького

2.1 Тема детства в рассказах и повестях Максима Горького

Тема детства глубоко и органически вошла в художественное наследие А.М. Горького. Рассматривая проблему воспитания в теснейшей связи с общественно-политическими вопросами своего времени, писатель не случайно большинство своих произведений, связанных с темой детства, предназначал для взрослого читателя. Непосредственно для детей им было создано немного произведений: рассказ «Встряска» (1898), очерк «Утро» (1910) и ряд сказок. В 1919 – 1920 годах А.М. Горький был редактором первого советского детского журнала «Северное сияние», позднее из-под его пера вышел ряд статей о детской литературе и детском чтении.

Изображая жизнь детей, А.М. Горький широко использовал свои обширные самарские и нижегородские наблюдения и впечатления. Он во многих произведениях точно обозначил нижегородские улицы, и даже дома. Так, в рассказе «Дележ» (1895) упоминается Полевая улица, в рассказе «Женщина с голубыми глазами» (1895) – Сибирская пристань, в «Биографии» (1897) – иконописная мастерская Салабанова и т.д. В описании А.М. Горьким жизни Самары, и особенно Нижнего Новгорода, «очень отчетливо выступали характернейшие черты капиталистической действительности с ее противоречиями между миллионными богатствами и ужасающей нищетой» (Кузьмичев, 1956, с. 28).

Классическая литература о детстве XIX века (Л.Н. Толстой, С.Т. Аксаков, А.П. Чехов) прокладывала дорогу А.М. Горькому. Вслед за Л.Н. Толстым, А.П. Чеховым, А.М. Горький глубоко раскрыл характернейшие черты психологии детского возраста, превосходно отобразил детскую непосредственность.

А.М. Горький начинал литературную деятельность в период резкого обострения классовых противоречий, когда особенно остро встал вопрос о движущих силах народной революции. Развивая тему детства, он, как и крупные писатели-демократы (В.Г. Короленко, А.П. Чехов, А.И. Куприн и др.), не мог обойти вопроса о жизни детей бедняков и обитателей «дна».

Однако А.М. Горький не ограничивался классическим наследием, а вносил в литературу о детстве нечто новое. Так, в произведениях демократической литературы, рисующих ребенка, немало внимания уделялось изображению среды и социальной обстановки, в которой протекала жизнь детворы. Демократические писатели неоднократно разоблачали тех, кто лишает ребенка детства. При том, в разработке этой темы они «не всегда были последовательными и свободными от антропологического подхода к ней» (Кузьмичев, 1956, с. 31). Например, такой выдающийся писатель-демократ Д.Н. Мамин-Сибиряк, резко осуждал эксплуататоров детского труда. В рассказе «Вертел» он представил образ владельца мастерской, жадного, хитрого собственника. Однако неожиданно в конце рассказа герой проявляет жалость к мальчику Прошке, вертевшему колесо в его мастерской и тяжело заболевшему.

У А.М. Горького есть произведения, близкие тематически к рассказу «Вертел». Однако в них мы видим более последовательно отрицательное изображение человека, жестоко и равнодушно относящегося к ребенку. Так, в рассказе «Зрители» (1917) владельца переплетной, где служил Коська, изувеченный на улице лошадью, интересует только, цела ли трешница, данная им мальчику на покупку кожи. Видя, что ребенок беспомощно валяется в пыли, он в присутствии многочисленной толпы бросает мальчику на ходу: «На что ты мне без ноги?» и безжалостно покидает его.

В рассказе А.М. Горького «Нищенка» (1893) барин вместо того, чтобы подать на улице нищей девочке милостыню, приводит ее к себе в дом, и приводит только потому, что девочка кажется ему красивой. Бедняжка не собрала ничего, – дома ей грозит суровая расправа. Чтобы спастись от побоев жадной тетки, девочка попыталась украсть у своего «благодетеля» несколько серебряных монет, но была поймана и отправлена домой.

«Филантропа» огорчило одно – вся эта история вывела его из душевного равновесия: «Да неужели же, – рассуждает он, – нельзя быть свободным? Не чувствовать себя обязанным что-то делать, чем-то волноваться – нельзя? Хорошо. Но если так – это рабство!». (Горький, 1953, с. 189)

У А.М. Горького условия жизни детей «дна» нарисованы с такой силой отрицания, что у читателя должен возникнуть четкий вывод: «общественный строй, так калечащий ребенка, – нетерпим» (Кузьмичев, 1956, с. 32). В рассказе «Девочка» (1905) девочка лет одиннадцати, обращаясь к мужчине, заявляет: «Пойдем со мной за пятиалтынный» и прибавляет: «Ты что кобенишься? Думаешь – я маленькая, так кричать буду?» (Горький, 1953, с. 69).

В.Г. Короленко, А.П. Чехов, А.И. Куприн, Д.Н. Мамин-Сибиряк, часто обращались к изображению судьбы детей социальных низов, но эта тема при описании детства у них далеко не единственная (Кузьмичев, 1956, с. 32). У А.М. Горького напротив, подавляющее большинство произведений о ребенке развивает именно данную тему («О девочке и мальчике, которые не замерзли» (1894), «Дележ» (1895), «Вор» (1896), «Нищенка» (1893), «Девочка» (1905) и др.). «Собранные воедино страницы горьковской книги о детстве – это страницы, содержащие в себе грозное обвинение всему старому миру» (Торопчина, 2008, с. 11).

А.М. Горький со страстным протестом изобразил «своеобразную детскую каторгу буржуазного мира» (Кузьмичев, 1956, с. 32). Ребенка-бедняка часто били и даже калечили физически. На страницах горьковских произведений мы сталкиваемся со сценами жестокого наказания детей. Так, сюжет рассказа «Встряска» (1898) построен на изображении того особого вида наказания, которому подвергались мальчики в мастерских (ученика хватали за волосы, поднимали на воздух и секли).

Не раз на страницах своих произведений А.М. Горький с возмущением говорит об избиении детей. Однако отношение к ребенку-бедняку в обществе не ограничивается только физическим истязанием. Он получает непрерывные нравственные травмы. Маленький Панька из повести «Горемыка Павел» (1894) исключительно больно переживает кражу своим опекуном денег, оставшихся от приемного отца. Илья Лунев из повести «Трое» (1900) буквально ошеломлен тем, что единственный близкий ему человек – родной дядя принимает участие в ограблении умирающего тряпичника деда Еремея. Мальчик-подкидыш Панька («Горемыка Павел» (1894)) то и дело попадает из одних рук в другие, что «расширяет его кругозор и социально обостряет его сознание» (Кузьмичев, 1956, с. 33). Сам автор говорит, что когда мальчика определили в сапожную мастерскую, «переход от спокойного, созерцательного существования в будке Арефия (его приемного отца) к этой жизни, полной ругани, песен, табачного дыма и запаха кожи, был для Паньки резок и давил его» (Горький, 1976; с. 55). Жизнь в мастерской мучила его своей «тупой бессмысленностью» (Там же. С. 60).

Дети, герои горьковских произведений, живут в обстановке острой социальной борьбы, которая накладывает отпечаток на формирование их характера и мировоззрения. В повести «Фома Гордеев» (1899) герой – купеческий сын в детстве подвергается «резко протиповоложным классовым влияниям» (Кузьмичев, 1956, с. 33). На пароходе отец его – богатый судовладелец, проповедует ему «мораль господ» (Там же, С. 33).. «... Ты им хозяин, – говорит Игнат Гордеев Фоме о матросах, – они твои слуги, так и знай. Захочем мы с тобой, и всех до одного на берег швырнем,— они дешево стоят, и их везде как собак нерезаных» (Горький, 1953; с. 33).

Перед глазами мальчика развертываются одна за другой сцены. Матрос называет отца Фомы «кровососом и, глядя прямо в лицо хозяину, смело повторяет обвинение: – А разве не правда моя? Не сосешь ты... – Я? – Ты. Фома видел, как отец взмахнул рукой, – раздался какой-то лязг, и матрос тяжело упал на дрова. Он тотчас же поднялся и вновь стал молча работать...» (Там же. С. 35).

А вот другая поучительная для Фомы история. Он залез за яблоками в сад к штабс-капитану Чумакову. Владелец сада – маленький человек, узнав, что воришка – сын богача, не только отпускает Фому, но даже просит засвидетельствовать почтение уважаемому родителю. А.М. Горький показал, как «классово-эксплуататорское начало постепенно входит в сознание Фомы» (Кузьмичев, 1956, с. 34). «Когда тот на пароходе прослушал наставления отца, «ему захотелось что-нибудь крикнуть матросам – что-нибудь грозное и хозяйское» (Горький, 1953; с. 34).

В саду, почувствовав растерянность Чумакова перед богатством Гордеевых, он повернулся спиной к старику и, небрежно бросив ему: «Вы сами боитесь моего отца...», пошел вглубь сада. Юный Фома вполне логично приходит к выводу, что капиталы его отца дадут ему возможность прожить без всякого труда и учения. «Я, – гордо заявляет он, – и без науки на своем месте буду. И всякому ученому нос утру... Пусть голодные учатся, – мне не надо» (Там же. С. 57).

У Фомы вырабатывается сложный и противоречивый характер. Он не замыкается в купеческой среде, а вступает в те или иные отношения с представителями других социальных слоев. Учась в школе, Фома делается приятелем не только сына богатого купца Смолина, но и Ежова, сына сторожа казенной палаты. Борьба двух социальных миров ощущается героем уже в детстве на собственном жизненном опыте. Вначале команда парохода любила его не как хозяйского сынка, а как ребенка, и он «любил этих сильных ребят, коричневых от солнца и ветра» (Там же. С. 59). Но однажды Фома услышал, что лоцман и машинист назвали его отца жадным. Мальчик простодушно передал содержание их разговора отцу. Игнат Гордеев прогнал того и другого, и вскоре матросы стали чуждаться Фомы.

При изображении детства одного из главных героев повести «Трое» (1900– 1901) Ильи Лунева А.М. Горький особенно много внимания уделяет социальным явлениям. От старого тряпичника деда Еремея мальчик слышит рассказы о местных богачах, наживших состояние преступным путем, и вскоре убеждается в огромной власти денег над человеком, когда становится невольным очевидцем ограбления буфетчиком умирающего деда Еремея.

С исключительной наглядностью встает перед Ильей образ собственника в дни его службы в лавке купца. Он встречает здесь людей, которых отличает ненависть, жестокость, лицемерие. Вот старая женщина украла рыбу, и приказчик, который сам брал у хозяина целыми кульками, с размаху бьет злосчастную воровку по лицу отнятой рыбой. Другой приказчик, не пропускавший ни одной церковной службы, ворует не меньше первого. Сам хозяин приобрел капитал нечестным путем.

Важно отметить, что писатель показывает: отрицательное воздействие на ребенка исходит не только от зажиточных людей, но и от героев, относящихся к трудовому обществу. Среди таких людей живет и одиннадцатилетняя девочка-проститутка («Девочка» (1905)), и Ленька («Страсти - Мордасти» (1913)), и герои повести «Трое» (1900) и т. д.

Однако А.М. Горький не изображал среду, окружающую ребенка, односторонне: он умел видеть в простом человеке хорошее, светлое. Это впоследствии с исключительной четкостью сформулировано им на страницах «Детства» (1913) в известных словах о том, что сквозь пласт всякой скотской дряни «все-таки победно прорастает яркое, здоровое и творческое, растет доброе — человечье...» (Горький, 1988; с. 72).

Почти в каждом из своих ранних произведений о детях он запечатлел и образы честных людей, хотя часто не лишенных некоторых недостатков. И в «женщине с голубыми глазами», и в буйной проститутке из «Страстей -Мордастей» (1913), и в мрачном кузнеце («Трое» (1900)), и даже в старом жадном нищем из «Деда Архипа и Леньки»(1894) есть явные проблески подлинно человеческого. И, прежде всего, А.М. Горький отмечает их огромную любовь к ребенку.

Социальные противоречия писатель запечатлел и в самой детской среде. Подкидыша Паньку («Горемыка Павел») и тряпичника Илью («Трое») в школе ребята дразнили и преследовали прежде всего потому, что они были наиболее бедными и обездоленными. А сцена ссоры Фомы («Фома Гордеев») с его школьным товарищем Ежовым имеет классовую подоплеку. Ежов насмешливо назвал богатых учеников «чемоданчиками с пирожками», а Фома, презрительно и зло посмотрев на обидчика, обозвал его «попрошайкой и нищим».

Ученики из бедных семейств отчетливо ощущали, что учителя по-разному относились к детям имущих и неимущих. Этим возмущаются и Панька, и Илья, и Ежов. Сами цели учения представлялись ребятам тоже по-разному. Для бедняка Ежова учение является средством выхода в интеллигентные люди, а для Фомы ученье – это дело «между прочим».

Большую воспитательную роль в жизни ребенка у А.М. Горького играют «героико-возвышенные образы художественной литературы» (Кузьмичев, 1956, с. 35). Особенно существенны они были для формирования психологии и мировоззрения Фомы («Фома Гордеев») и ребятишек в повести «Трое».

А.М. Горький изображал в своих произведениях детей, которым приходится трудиться с ранних лет. Показывая роль труда в жизни ребенка, писатель с одной стороны, подчеркивает изнурительность непосильной, однообразной работы, вроде работы Мишки (рассказ «Встряска» (1898)) в иконописной мастерской. С другой, А.М. Горький запечатлел благотворное влияние труда на формирование личности ребенка. Так, Илья (повесть «Трое»), собиравший с дедушкой Еремеем старье на свалках, «вечером, возвращаясь домой, входил на двор с важным видом человека, который хорошо поработал...» (Горький, 1981, с. 66).

Для характеристики взглядов А.М. Горького на роль ребенка в трудовом процессе знаменателен его разговор по поводу рассказа А. Серафимовича «Маленький шахтер» с автором этого рассказа, происходивший незадолго до революции 1905–1907 годов. А.М. Горький, высоко оценив произведение в целом, упрекнул писателя в том, что тот не раскрыл в нем великой силы труда: ведь мальчик, когда вырастет, «настоящий потомственный шахтер будет! Перед ним земля-то, недра раздвигаться будут. Это вот, знаете, забываем мы все... А надо помнить. А раз помнить, значит и изображать» (Горький, 1989, с. 66).

Тяжелая школа жизни приводила детей, чьи образы выступают на страницах произведений А.М. Горького, к тому, что они рано делались взрослыми. Вместе с тем, писатель видел в ребенке, прежде всего, ребенка, а не маленького взрослого. Дети у А.М. Горького подкупают своей наивностью, которая, правда, проявляется у них главным образом в младшем возрасте. Так, Фоме («Фома Гордеев»), наслушавшемуся сказок, его сильный физически отец кажется легендарным разбойником, а в море он надеялся увидеть неведомые города. Маленькому Илье («Трое»), город представляется чем-то таинственным, и он думает, что его с дядей туда не пустят.

Поэтому много места на страницах своих произведений А.М. Горький отводит изображению игры как естественной забавы в детском возрасте. Даже маленькая проститутка из рассказа «Девочка» (1905) играет в «матери» и «дочери». На склонности ребенка к игре основан сюжет горьковского очерка «Свадьба» (1998), где все построено на подражании детей тому, что они видели у взрослых. Одной из волнующих сцен в повести «Трое» является картина игры детворы в «продажу» и «покупку», во время которой хорошо выявляется характер каждого из ее участников.

В силу самых разнообразных факторов, лежащих в основе детского мировоззрения и психологии, образ ребенка в творчестве А.М. Горького обычно противоречивый, но в целом положительный. Так, Ленька из «Страстей-Мордастей» (1913) – умный, наблюдательный мальчик. При помощи характеристики обитателей своей «зверильницы» он метко определяет облик знакомых ему лиц. По-взрослому, но вместе с тем наивно, он рассуждает он обо всем. Но Леньку уже коснулось тлетворное влияние «дна». Он без всякой злобы, лишь по привычке, бросает по адресу своей матери словцо, оскорбительное для женщины. Он совершенно спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, рассказывает о многочисленных любовниках своей матери. И все же образ Леньки – положительный образ, в мальчике таится много нравственно чистого.

Также не безупречен маленький герой рассказа «Дед Архип и Ленька» (1894). Он помогает деду спрятать в бурьян украденный стариком головной платок девочки, правда, тогда еще не зная, чья это вещь. Но ведущим в характере Леньки является здоровое начало. Он искренне сочувствует девочке, потерявшей платок. Его возмущают жадность, лицемерие и угодничество старого нищего-деда. Леньке стыдно перед девочкой, которая назвала его и деда воришками.

Важнейшей особенностью ряда горьковских произведений является то, что сам ребенок начинает осознавать ненормальность окружающих его условий жизни и ставит перед собой острые социальные вопросы, которые мучили, например, Паньку из повести «Горемыка Павел»(1894): «Зачем нужно шить сапоги для других и ходить босиком самому, пропивая деньги, как дедушка Уткин, или проигрывая их в карты, как Колька?.. Зачем нужно заставлять людей работать и, пропивая заработанные ими деньги, смеяться над собой за пристрастие к водке, как это делал хозяин?» (Горький, 1953, с. 262).

В рассказе «Дед Архип и Ленька» (1894) дан «обостренный конфликт чистых порывов Леньки с моралью мелких собственников» (Кузьмичев, 1956, с. 36). Сначала это конфликт между дедом Архипом и кругом сытых, эгоистичных станичников. Старик говорит Леньке: «Вот я тебя и спрашиваю, что ты станешь делать с миром? Ты – хилый ребеночек, а мир-то – зверь. И проглотит он тебя сразу» (Горький, 1953, с. 146).

Ленька согласен с дедом, и он боится злых людей, но все же мальчик подходит к вопросу глубже деда. Он знает, что не все люди дурны, и, рассуждая о горе девочки, потерявшей платок, думает: «Коли она из богатого дома, будут ее бить; все богачи — скряги; а коли бедная, то, может, и не будут... В бедных домах ребят-то больше любят, потому что от них работы ждут» (Там же. С. 154). Но вот возникает новый конфликт: дед, чувствуя приближение смерти, стремится во что бы то ни стало спасти Леньку от гибели, и тут ему оправданными представляются любые средства, вплоть до воровства. Ленька и раньше осуждал бесчестные проступки деда, но, когда появляется плачущая девочка и выясняется, что платок, потерянный ею, подобран Архипом, мальчик вступает в столкновение с дедом.

Из остроты конфликта вытекает и чрезвычайная напряженность сюжета рассказа, которая усиливается и тем, что Ленька, резко осуждая деда, понимает, что без деда он неминуемо погибнет. Переживания Леньки совпадают с состоянием бушующей в степи природы. А.М. Горький запечатлел наивысшее напряжение всех чувств мальчика, когда он окончательно обезумев, мчится не зная куда.

Сюжет «Деда Архипа и Леньки» (1894) динамичен, и после завязки развивается довольно быстро. Наоборот, сюжет рассказа «Зрители» (1917) (построен на медленном развитии действия, но это отнюдь не лишает произведение общей сюжетной напряженности. Завязка тут внешне случайная, и все же она не снижает яркой типизации изображаемого, и весь сюжет рассказа отчетливо вытекает из основной его идеи: неценна жизнь человека в эксплуататорском обществе.

Острота сюжета «Зрителей» усиливается тем, что в роли людей, постыдно равнодушных к участи ребенка, оказываются люди из городских низов. Искалеченный на улице мальчик мечется от боли и страшной жажды, а мимо проходят равнодушные прохожие, которые заявляют, что они не с этой улицы, и даже цинично издеваются над ребенком. «Проехал водовоз, расплескивая воду из бочки, – пишет Горький, – ...я попросил его дать мальчику воды, но он ни слова не ответил, сидя на бочке деревянным идолом» (Горький, 1976, с. 103).

В рассказе «Зрители»(1917) – два человека: изуродованный Коська и его защитник – крючник, жилец подвала, накануне вывихнувший при падении в трюм руку и разбивший ногу, в течение длительного времени являются мишенью насмешек «зрителей». Трагическую развязку истории Коськи легко предугадать уже в тот момент, когда он валялся на улице. А.М. Горький пишет: «Мне казалось, что я вижу, как распухает его нога, – вся ступня у него какая-то рыжая, точно кусок ржавого железа». (Там же, С. 104).

Острота социального конфликта в горьковских произведениях о детях обусловливает широкое и разнообразное использование в композиции и сюжете художественной антитезы. В одних случаях прием антитезы помогает оттенить борьбу вокруг ребенка и борьбу за ребенка (например, Игнат Гордеев и матросы в повести «Фома Гордеев» (1899)). В других эпизодах дает возможность глубже понять благородный облик настоящих людей, тех, у кого ребенок может поучиться хорошему, кто искренне любит детей и стремится помочь им (образ автора в «Зрителях» (1917) и «Страстях-Мордастях» (1913) и ряд других). Прием антитезы способствует и наиболее полному раскрытию чистоты детской души, не мирящейся с окружающим злом.

В ряде горьковских рассказов и очерков о детстве прием антитезы положен в основу всей композиционной и сюжетной структуры. Так, в рассказе «Встряска» (1898) Мишка, побывав в цирке, очутился как бы в двух контрастных мирах: мире искусства и мире повседневной нужды.

Мальчик уже в цирке старается повторять столь заинтересовавшие его жесты и мимику клоуна, но этому мешает теснота на галерке, где он сидит. Выйдя на улицу, он сам чувствует, как удачно подражает своему любимцу, но тут все омрачается мыслью: хорошее промелькнуло как сон и надо опять возвращаться к хозяевам, слышать грубые окрики, переносить побои.

На следующий день в мастерской мальчик все еще находился под обаянием циркового представления и восторженно рассказывал о нем работающим там. Однако, забыв обо всем на свете, нечаянно смазал нарисованное и тотчас же получил от мастера жесточайшую «встряску».

Контрастная заостренность рассказа усугубляется и тем, что Мишка, ув