Скачать

Самозванство

КАЛИНИНГРАДСКИЙ ЮРИДИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ

МВД РФ

РЕФЕРАТ

НА ТЕМУ:

САМОЗВАНЦЫ. ПРИЧИНЫ ПОЯВЛЕНИЯ. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ

Выполнил курсант

_____курса ____ взвода

____________________

Проверил:

____________________

Калининград

2000

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ................................................................................................................................. 3

1. ПРИЧИНЫ ПОЯВЛЕНИЯ.................................................................................................... 4

2. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ:........................................................................................... 9

2.1 Емельян Иванович Пугачев................................................................................................. 9

2. 2 Лжедмитрий I..................................................................................................................... 15

Заключение................................................................................................................................ 25

Список использованной литературы...................................................................................... 26

ВВЕДЕНИЕ

Самозванчество никак нельзя назвать чисто русским феноменом, однако ни в одной другой стране это явление не было столь частым и не играло столь значительной роли во взаимоотношениях общества и государства. Даже если ограничиться подсчетом только лжецарей и лжецаревичей, то все равно в итоге получится внушительная цифра. В XVII столетии на территории Российского государства действовало около 20 самозванцев (из них только в Смутное время человек 12), век же восемнадцатый отмечен примерно 40 случаями самозванства.

Самозванцы, претендующие на российский престол, «объявлялись» и за рубежом — например, в Италии («дочь Елизаветы», «княжна Тараканова»), Черногории («Петр Федорович»), Турции («сын Ивана Алексеевича»). Однако в поле нашего зрения, они не попадут, поскольку не имеют никакого отношения к русскому народу. Под словом «народ» разумеются посадские люди, крестьяне, казаки, низшее духовенство.

Несмотря на то что самозванчество издавна привлекало внимание историков, корни этого явления до конца не выяснены. По большей части самозванчество трактуется как одна из форм "антифеодального протеста», а в плане политическом оно изображается исключительно как «борьба трудящихся за власть». Однако при этом не учитывается, что не все самозванцы были связаны с движением социального протеста, что далеко не всегда их целью была власть в государстве.

Совершенно очевидно, что для понимания сущности и причин возникновения самозванчества нужно прежде всего изучить идейно-психологические особенности русского народного сознания XVII— XVIII веков.

Термин «самозванчество» относится к области социальной психологии. Самозванчество начинается тогда, когда лжецарь или псевдомессия открывается окружающим, формирует группу соратников или становится во главе какого-либо движения социального протеста. Изучая природу самозванчества, в работе акцентируется внимание прежде всего на народной реакции на появление самозванца, исторических портретах Емельяна Пугачева и Лжедмитрия I.

1. ПРИЧИНЫ ПОЯВЛЕНИЯ

До XVII века Россия не знала самозванцев, имеющих виды на царский трон. Во-первых, для самозванчества царис­тского толка необходим определенный уровень развития феодальных отношений и государства. Во-вторых, исто­рия самозванчества в России тесно связана с династи­ческими кризисами, время от времени сотрясавшими царский трон. Первый такой кризис относится к рубежу XVI и XVII веков, когда пресеклась динас­тия Рюриковичей и на престоле оказались «бо­ярские цари» — Борис Годунов и Василий Шуйс­кий. Именно тогда появляются первые лжецари и рождаются массовые движения в их поддерж­ку. И позднее нарушения традиционного поряд­ка престолонаследия (например, появление на троне малолетних детей или же воцарение жен­щин) обогащали историю самозванчества новы­ми именами и событиями. В-третьих, история са­мозванчества представляет собой цепь конкретных вопло­щений народных утопических легенд о «возвращающихся царях-избавителях». Первая из них возникла, вероятно, еще при Иване Грозном, показавшем себя «несправедли­вым» и «неблагочестивым», а значит, и «неправедным». Ге­роем легенды стал разбойник Кудеяр, бывший якобы на самом деле царевичем Юрием, сыном Василия III от пер­вой жены — Соломонии Сабуровой.

В литературе устоялось мнение, будто народ поддер­живал самозванцев главным образом потому, что те обе­щали ему освобождение от крепостного-гнета, сытую жизнь и повышение социального статуса. При этом до­пускается возможность того, что трудящиеся (по крайней мере, их часть) могли идти за самозванцами, не веря в их царское происхождение, а просто используя их в своих целях. Подразумевается, что «толпе» все равно, кто взой­дет с ее помощью на престол, — главное, чтобы новый царь был «мужицким», «хорошим», чтобы он защищал ин­тересы народа.

Однако данная точка зрения далеко не бесспорна. Не секрет, что наряду с такими самозванцами, как Лжедмит­рий I и Е. Пугачев, увлекавшими за собой тысячи людей, в России были и другие, которые в лучшем случае могли похвастаться несколькими десятками сторонников. Чем объяснить такую вот избирательную «глухоту»?

Скорее всего, одни самозванцы лучше играли свою роль, их поступки в большей степени соответствовали на­родным ожиданиям, а другие претенденты на престол не соблюдали общепринятых «правил игры» или же чаще их нарушали.

«Праведным» в глазах народа выглядел тот монарх, который был, во-первых, «благочестивым», во-вторых, «справедливым», в-третьих, «законным».

«Законность» правителя определялась Богоизбран­ностью — обладанием харизмой (личной благодатью), ко­торая доказывалась наличием «царских знаков» на теле. Именно с их помощью (креста, звезды, месяца, «орла», то есть царского герба) многочисленные самозванцы в XVII—XVIII веках доказывали свое право на престол и обеспечивали себе поддержку в народе.

Взять, например, Емельяна Пугачева. В августе 1773 года он обратился за поддержкой к яицким казакам. Когда те узнали, что перед ними «император Петр III», то потребовали доказательств (излишних, если бы им был нужен просто человек; играющий роль императора). Ис­точник сообщает: «Караваев говорил ему, Емельке: «Ты де называешь себя государем, а у государей де бывают на теле царские знаки», то Емелька... разодрав у рубаш­ки ворот, сказал: «На вот, коли вы не верите, што я госу­дарь, так смотрите — вот вам царский знак». И показал сперва под грудями... от бывших после болезни ран зна­ки, а потом такое же пятно и на левом виске. Оные казаки Шигаев, Караваев, Зарубин, Мясников, посмотря те зна­ки, сказали: «Ну теперь верим и за государя тебя призна­ем».

Помимо «царских знаков» имелись и другие отличи­тельные признаки «законного» претендента на престол — поддержка самозванца «всем миром», а также удачли­вость претендента, свидетельствующая о его Богоиз­бранности.

Массовая поддержка могла опираться на признание претендента «подлинным государем» со стороны автори­тетных лиц или свидетелей, которые-де знали его еще в бытность царем. Так, в 1732 году в селе Чуеве Тамбовс­кой губернии объявился «царевич Алексей Петрович». Крестьяне поверили самозванцу после того, как его «при­знал» знахарь, который славился тем, что видел людей насквозь.

Крепость Оса сдалась Пугачеву без боя после того, как старик — отставной гвардеец, знавший когда-то настоя­щего Петра III, «опознал» его в Пугачеве и сообщил обо всем гарнизону. Пугачевского полковника И. Н. Белобо-родова убедили в подлинности «царя» гвардейский унтер-офицер М. Т. Голев и солдат Тюмин.

В 1772 году волжские казаки, поддавшись на уговоры самозванца Богомолова, тоже называвшего себя «Пет­ром III», арестовали офицеров. Но бунт умер, не успев ро­диться. Сын казацкого старшины Савельев бросился на Богомолова и начал его бить, называя самозванцем. Ка­заки оробели и позволили арестовать лжеимператора.

В народном представлении «законный» претендент на престол должен быть всегда удачлив. Уверенность, что царевич Дмитрий все-таки жив, росла по мере того, как войска первого самозванца успешно продвигались к Мос­кве. Заборские казаки весной 1607 года перешли на сто­рону Ивана Болотникова, «проведав, что московиты два раза потерпели поражение, подумали, что истинный Ди­митрий, должно быть, жив...»

Донские казаки, рассуждая об успехах Пугачева, го­ворили, «что если б это был Пугач, то он не мог бы так долго противиться войскам царским». Аналогично рас­суждали жители Сибири, для которых истинность Пуга­чева — «Петра III» доказывалась, помимо прочего, тем, что «его команды рассыпались уже везде», покорив многие города.

Наконец, в народном сознании хранился определен­ный план действий, который предписывался каждому самозванцу. Суть его заключалась в вооруженной борьбе с «изменниками» и походах на Москву (в XVIII веке— сна­чала на Москву, а затем на Петербург). Действовать как-то иначе значило разоблачить себя. Ведь «законный» царь для того и «объявлялся» народу, чтобы с его помощью вер­нуть себе власть.

Исходя из этого, попробуем объяснить перелом, ко­торый произошел в сознании Пугачева летом 1773 года после встречи с яицкими казаками. До сего времени он хотел лишь увести казаков за пределы Российского госу­дарства, на «вольные земли». Однако в августе 1773 года под руководством Пугачева началось восстание, целью которого было продвижение через Оренбург и Казань на Москву и Петербург. Эта метаморфоза обычно объясня­ется тем, что Пугачев почувствовал за собой силу «чер­ни» и казачества, или тем, что он с самого начала гото­вился к восстанию, а версия о выводе яицких казаков в другие места была придумана им для того, «чтобы про­верить, на какие действия способна казацкая масса».

На наш взгляд, Пугачев был просто вынужден принять этот план действий. Так, после поражения под Казанью (июль 1774 года) яицкие казаки обращались к Пугачеву, решившему идти по Волге к Дону, с такими словами:

«Ваше величество! Помилуйте, долго ли нам так стран­ствовать и проливать человеческую кровь? Время вам итти в Москву и принять престол!» Точно также в 1604 году донские казаки писали Лжедмитрию I в Польшу, чтобы «он не замешкал, шел в Московское государство, а оне ему все ради».

Кстати, за стремлением Пугачева уйти на Дон также можно усмотреть традиционный для монарха мотив. Для сознания тяглого населения XVII—XVIII веков характерно представление о союзе «подлинного» царя с донскими казаками. В 1650 году восставшие псковичи были увере­ны, будто царь из Польши «будет с казаками донскими и запорожскими на выручку вскоре». Крестьяне Тамбовско­го уезда в мае—июне 1708 года передавали друг другу новость, что царевич Алексей ходит по Москве в окруже­нии донских казаков и велит бросать бояр в ров. В 1772 году в Козлове распространялся слух, что импера­тор Петр III жив, «ныне находится благополучно у донских казаков и хочет итти с оружием возвратить себе престол». И Пугачев, рискуя быть узнанным своими земляками, со­знавая эту опасность, тем не менее двигался со своим войском на Дон.

Теперь поговорим о таком признаке «праведного» царя, как «благочестивость», которая заключалась прежде всего в строгом соответствии образа жизни предписани­ям «царского чина». Истинный государь должен был вы­полнять все установления православия, строго соблюдать национальные обычаи и традиции двора.

Сообразно с этим, для развенчания Лжедмитрия I его противники ссылались на то, что он дружил с иностран­цами, занимался колдовством, относился с пренебреже­нием к иконам и церковным обрядам, не следовал тра­дициям русского быта. Представления о Петре 1 как «под­менном», «ложном» царе во многом обязаны своим возникновением тому, что он ввел брадобритие, инозем­ные обычаи и одежду, кутил с иностранцами, устраивал фейерверки, издевался над священнослужителями и час­то покидал свое государство. Можно привести и такой пример. В 1722 году взбунтовался гарнизон сибирского города Тара. Поводом послужил петровский указ принести присягу будущему наследнику трона, имя которо­го, однако, не называлось. «Восставшие объявляли, что они будут присягать только такому наследнику, царское происхождение и православная вера которого несом­ненны».

Для признания в народе какого-либо претендента на царский трон в качестве «благочестивого», а значит, «ис­тинного» государя требовалось, ко всему прочему, что­бы он жаловал и одаривал своих сторонников, чтобы его сопровождала свита из знати (настоящей или созданной самим самозванцем). Например, «царевич Петр», один из предводителей крестьянской войны начала XVII века, по происхождению казак, создал при себе «думу» из бояр и дворян и «неизменно ставил во главе армии или отдель­ных отрядов титулованных лиц». Пугачева также сопро­вождала свита из «генералов» и «графов».

Кроме того, самозванец, чтобы не порождать криво­толков, должен был избегать панибратства с простыми людьми, соблюдать определенную дистанцию в отноше­ниях с ними. Ввиду этого женитьба Пугачева — «Петра III» на простой казачке вызвала сомнения в том, что он импе­ратор, даже у его жены.

История крестьянской войны 1773—1775 годов позво­ляет добавить еще один штрих к фольклорному портрету «благочестивого» (сиречь «истинного») царя. Среди при­чин, породивших у сподвижников Пугачева сомнения в его императорском происхождении, была и его неграмот­ность. «Настоящий» государь должен был подписывать свои указы собственноручно, а Пугачев этого не делал. И хотя он предупредил своего секретаря А. Дубровского, что тот будет сразу же повешен, если проговорится, тай­ну сохранить оказалось невозможно. В результате «слу­хи о том, что Пугачев не знает грамоты, ибо не подписы­вает сам своих указов, и потому является самозванцем, послужили основанием к организации заговора, завер­шившегося несколькими неделями спустя арестом Пуга­чева и выдачей его властям».

Таким образом, далеко не всякий, кто стремился по­мочь народу, кто играл роль «справедливого» (и только) царя, мог получить массовую поддержку. В 1608 году по приказу Лжедмитрия II донские казаки казнили двух «ца­ревичей», с которыми сами же пришли к Москве. Если бы для казаков главным было то, насколько госу­дарь «свой», то, очевидно, они бы предпочли собственных «царевичей» более чуждому для них «царевичу Дмитрию». Но все вышло наобо­рот. Из этого следует, что царистские представ­ления народа не могли быть объектом созна­тельного манипулирования.

И совершенно естественно выглядит пове­дение тех донских казаков, которые на время оказывались в рядах пугачевцев, поверив, что он действительно «Петр III». Однако ничтоже сумняшеся они покидали восставших, как только убежда­лись, что ими руководит самозванец. И так они поступа­ли несмотря на то, что Пугачев щедро одаривал донских казаков, склонившихся под его знамена, и назначал их на командные посты. Кстати, подавляющее большинство донских казаков к призывам Пугачева осталось равнодуш­ным. И это во многом объясняется тем, что «среди донс­ких казаков, особенно низовых, все больше распростра­нялся слух о том, что вождем восстания является их зем­ляк Емельян Пугачев».

«Наивный монархизм» был не базой, а препятствием для сознательной поддержки заведомого и явного само­званца. Даже ближайшее окружение самозваного претен­дента на престол должно было пребывать в уверенности, что служит «истинному», «настоящему» государю. Само­званец должен был выдвинуть такую программу, которая бы указывала не просто путь к вольной и сытой жизни, но и строго определенные методы достижения цели — уже намеченные народным сознанием.

Отмеченные выше особенности впрямую относятся и к самозваным пророкам и мессиям. Оба типа самозванчества (царистской и религиозной окраски) по сути своей — явления одного порядка. Родство их видится уже в том, что человек, принявший имя какого-либо пророка или самого Христа, теряет свободу жизненного выбора. Он обречен играть свою роль так, как это предписано мас­совым сознанием, делать то, что от него ожидают. Пре­тензии такого лица на получение им свыше каких-либо полномочий могли быть признаны окружающими только в том случае, если его облик и поведение соответствова­ли агиографическим канонам, нормам «жития святых».

Вспомним, например, двух «расколоучителей» — мо­наха Капитона и протопопа Аввакума. Оба они считали себя посланниками «вышняго Бога», и оба сумели убедить в этом большое число людей. Капитон истязал себя поста­ми (ел только сухой хлеб, и то раз в 2—3 дня), носил тяже­лые вериги (каменные плиты в три пуда) и даже спал в подвешенном состоянии, зацепившись веригами за крюк в потолке. В общем, жил так, как жили до него многие под­вижники, причисленные впоследствии к лику святых.

Протопоп Аввакум избрал другой путь — он стал «стра­дальцем за веру». Он был уверен, что именно в борьбе против «никонианства», требующей душевной стойкости, заключается его миссия «пророка» и «Христова' послан­ника». Саму свою жизнь он считал «делом Божьим», на­градой за исполнение которого будет причисление к со­нму праведников.

По правде говоря, Аввакум был достоин такой награ­ды. Еще будучи попом в нижегородском селе Лопатицы, он за обличения местных «начальников» неоднократно оказывался жестоко избитым. Доставалось ему и от при­хожан, недовольных строгостью своего пастыря. Став протопопом в Юрьевце Поволжском, Аввакум через два месяца был вынужден покинуть город. Толпа мужиков и баб, которых Аввакум, «унимал отблудни», вооружившись «батогами» и «рычагами», избила его до полусмерти и хотела вообще убить, но вмешался воевода и спас блюс­тителя нравственности.

Выступив против реформ патриарха Никона, Аввакум навлек на себя еще большие испытания. В 1653 году он вместе с семьей был сослан в Сибирь, где жестоко при­теснялся воеводой А. Пашковым. Десять лет Аввакум тер­пел издевательства, побои, голод и холод, пока в 1664 году не был возвращен в Москву. Вскоре, однако, его опять сослали вместе с женой и детьми в городок Ме­зень (на одноименной реке, впадающей в Белое море). В 1666 году Аввакум с двумя старшими сыновьями предстал перед церковным собором, после чего отправился на веч­ную ссылку в Пустозерск, где его ждала «земляная тюрь­ма» и новые лишения. Пятнадцатилетнее заключение не сломило мятежного протопопа, и в апреле 1682 года «за великие на царский дом хулы» он был сожжен.

Аввакум обладал большой силой внушения и само­внушения. По его собственным словам, он был способен творить чудеса. Он изгонял бесов, излечивал больных, не раз и не два избегал, казалось бы, неминуемой гибели. Неудивительно, что духовный авторитет Аввакума был ис­ключительно высок не только в кругу старообрядцев, но и среди многих «никониан».

Итак, аскетизм, стойкость в испытаниях и способность творить чудеса — вот главные критерии, с помощью ко­торых народ определял, кто имеет право зваться проро­ком, а кто не имеет. Но были, разумеется, и другие спо­собы выяснить это. Весьма любопытно в этой связи рас­смотреть учение и практику «хлыстовщины».

Секта «хлыстов» получила такое название от ее наблю­дателей и врагов, сами же сектанты называли себя «людь­ми Божиими». Вероятно, название секты является иска­жением слова «христы», поскольку ее члены считали сво­их руководителей Мессиями, воплощениями Христа.

Как самостоятельное направление «христовщина» оформилась в конце XVII века благодаря деятельности Данилы Филиппова. Предание гласит, что он был беглым солдатом из крестьян Юрьевского уезда и однажды с ним случилось чудо — в его «пречистую плоть» вселился Бог Саваоф. По убеждению «христововеров», другого бога, кроме Данилы-Саваофа, нет, но вот его сын, Христос, воплощается постоянно и может вселиться в любого из последователей Данилы. Чтобы это произошло, нужно очистить плоть аскетическими подвигами.

Первым «Христом» оказался Иван Суслов, оброчный крестьянин Муромского уезда. Одно время он жил в селе Павлово-Перевоз под Нижним Новгородом, где возглавлял «корабль» (хлыстовскую общину). В начале XVIII века он обосновался в Москве, занимаясь торговлей и устра­ивая в своем доме «радения» (коллективные моления «христов»). Если верить легендам, Суслов был распят на Красной площади, но воскрес и явился своим последо­вателям, затем его распяли вторично, он опять воскрес и вознесся на небо. Повсюду И. Суслова сопровождали 12 «апостолов» и «Богородица». Очевидно, такая свита была обязательной для хлыстовских «мессий», поскольку 12 «апостолов» и «Богоматерь» составляли окружение и «Христа», появившегося на Дону в 1725 году. Им был не­кий Агафон, казак по происхождению.

Таким образом, пышной свите, которая была атри­бутом лжецарей, находится аналогия в истории религиоз­ного самозванчества. «Истинного» пророка или Мессию должны были окружать ученики и соратники. Без этого ус­ловия ему, очевидно, трудно было рассчитывать на массо­вую поддержку. Популярность же была нужна для под­тверждения «законности» его притязаний на сакральный статус.

Логично предположить, что для самозваных пророков и Мессий был актуальным и другой способ достижения популярности —привлечение на свою сторону авторитет­ных и уважаемых людей с высоким социальным статусом. В поисках доказательств обратимся к истории скопчест­ва, которое выделилось в 70-х годах XVIII века из секты «христововеров».

Первым проповедником оскопления был беглый поме­щичий крестьянин Андрей Блохин. Из дома он ушел в 14 лет, а в 20-летнем возрасте стал членом секты «людей Божиих». Продолжая бродить и нищенствовать, он в 1770 году попал в деревню Богдановку Орловского уез­да, где исполнил ранее выношенную идею оскопления. На этот шаг его подвигло стремление в полной мере соблюс­ти требования аскетизма, обязательные для каждого, кто хочет стать святым или пророком. Между тем он не мог сдержать себя от влечения к женщине даже самым жес­токим бичеванием. Совершив задуманное, Блохин стал проповедовать оскопление (или, говоря его же языком, «убеление») среди «хлыстов» Богдановки и соседних де­ревень. За короткое время ему удалось «убелить» около 60 человек.

Успех предприятия во многом объясняется тем, что Блохина поддержали зажиточные крестьяне, купцы и ру­ководители хлыстовских «кораблей» окрестных мест. Кро­ме того, идея оскопления оказалась по душе наставни­кам и «пророкам» из купеческих «кораблей» города Орла и пришлась по сердцу хлыстовской «Богородице» Акули-не Ивановне, которая впоследствии стала одной из бо­гинь скопческого пантеона.

Уж коли речь зашла о скопчестве, нельзя не остано­виться на личности Кондратия Селиванова. Для скопцов он был не просто Мессия, но «Бог над Богами, царь над царями и пророк над пророками». Своей славой и авто­ритетом Селиванов был обязан в первую очередь бога­тым купцам, с которыми он сошелся во время сибирской ссылки, куда был отправлен в 1774 году. Купцы не только создали скопческие «корабли», где господствовал культ нового «Мессии», но и устроили ему побег из ссылки. Пос­ле этого, в 90-х годах XVIII века, К. Селиванов принял имя императора Петра III. В этом ему оказали большую услу­гу петербургские скопцы. Им удалось обратить в свою веру некоего Кобелева — бывшего лакея Петра III. Кобелев стал подтверждать, что Селиванов — действительно свергнутый император и что он его сразу узнал, как толь­ко увидел. Наконец, прославлению двуликого «Мессии» (одновременно «Христа» и «Петра III») помогла небезыз­вестная «Богородица» Акулина Ивановна. Она признала Селиванова своим сыном, рожденным от святого духа, и после этого стала зваться «императрицей Елизаветой Петровной». Кстати, другая скопческая «Богородица» — Анна Софоновна — почиталась и как «великая княгиня Анна Федоровна», незадачливая супруга цесаревича Кон­стантина Павловича.

Как видим, стать «настоящим» пророком или Мессией и получить в новом качестве массовое признание было столь же непросто, как стать «истинным» претендентом на царский трон. Причем для самозванцев обоих типов «правила игры» были во многом одинаковы.

Между двумя ветвями самозванчества нет четкой гра­ни—в России встречались, так сказать, двуликие само­званцы. Глубинная основа обоих типов самозванчества одна и та же — сакрализация царской власти, представ­ление о Богоизбранности, мистической предназначен­ности «настоящего» царя.

2. ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОРТРЕТЫ:

2.1 Емельян Иванович Пугачев

1740 (1742)-1775

Первое, что бросается в глаза при знакомстве с литературой о Крестьянской войне 1773—1775 гг., это противоречивость образа ее предводителя. И дело не только в пристрастности мемуаристов и исследователей. Дореволюционная дворянская историография пред­ставляла его злодеем и извергом, опираясь на многочисленные факты, и была права. Революционно-демократическая, а впослед­ствии советская историография рисовала светлый образ защитника угнетенных и обиженных, на основании других, столь же многочис­ленных фактов. Термин «классовая позиция» сейчас не моден, дадим другое, более точное определение — «сословная позиция», очень близкое к первому. Дворянство и регулярная армия яростно боролись с казачеством, составлявшим ядро пугачевского войска, и примкнувшими к нему крестьянами, горнозаводскими рабочими и «инородца­ми» (башкирами, казахами, калмыками, татарами и др.). На этой гражданской войне использовались любые средства, сопротивляв­шихся уничтожали любыми способами.

Но это не все, проблема не исчерпывается социальной позицией автора. Еще А. С. Пушкин, затративший много усилий и времени для сбора материала о восстании, создал двух Пугачевых: Пугачева «Капитанской дочки» и Пугачева «Истории Пугачева». Да и послед­ний не выглядит законченным злодеем. Скорее перед нами политик, действующий сообразно обстоятельствам и обращающий внимание не на нравственность, а на создание идеального образа в глазах под­данных. В этом он очень похож на свою «венценосную супругу» Екатерину II. Как та копировала французское просвещение, созда­вая «золотой век» своего царствования, так Пугачев копировал госу­дарственное устройство Российской империи, создавая Военную кол­легию и другие учреждения, даже называя своих соратников именами приближенных императрицы. Получалась карикатура, чего сам ее создатель не понимал.

Отсюда и ложь, и двоедушие. Признавшись своим будущим спод­вижникам-казакам в своем истинном происхождении, Пугачев всена­родно провозглашает себя императором Петром III. Исповедуя «никонианское» православие, не скрывает свои симпатии к старооб­рядцам, причисляя себя к адептам их веры. Смелый в бою, но порази­тельно трусливый и бессильный в отношениях со своим окружением, от которого полностью зависит и которому готов принести в жертву и фаворита, и любимую наложницу. Беспощаден к дворянам, но готов принять любого перебежчика из этого сословия под свои зна­мена.

Из-за зависимости от яицких казаков он становится двоеженцем. Притом двоеженцем и в реальной, и в «идеальной» жизни. Ведь донской казак Е. И. Пугачев имел жену Софью Дмитриевну, двух дочерей и сына, а «император Петр III» — императрицу Екате­рину Алексеевну и наследника Павла Петровича.

Не сразу будущий самозванец встал на гибельный путь. Его воен­ная карьера развивалась довольно успешно. Участие в Семилетней и первой русско-турецкой войнах, получение в 1770 г. младшего офи­церского чина хорунжего. И вдруг — хлопоты об отставке по болезни, а затем и дезертирство. И в течение 1771—1773 гг. четыре ареста и четыре побега. Он попадает в Ветку, центр старообрядцев в Речи Посполитой, но вновь возвращается в Россию. И, наконец, 22 ноября 1772 г. в Яицком городке в разговоре с казаком Д. С. Пьяновым впервые объявляет себя императором Петром III. А почти через год, после побега из Казанской тюрьмы, он поднимает восста­ние на Яике. Выбор сделан окончательно.

Пугачев был не первым самозваным Петром III, но наиболее «удачливым». Целый год, с 17 сентября 1773 г. по 8 сентября 1774 г., война ведется с переменным успехом, он громит отдельные отряды правительственных войск и берет штурмом города и крепости. Только переброска крупных сил во главе с боевыми генералами, в числе которых был и А. В. Суворов, не успевший, впрочем, сра­зиться с бунтовщиком, позволяет правительству сначала обратить повстанцев в бегство, а затем и разгромить их окончательно.

Земляк Степана Разина совершил стремительный рейд вниз по Волге, стремясь попасть на свою родину — в область Войска Дон­ского. Но, несмотря на переход отдельных частей на сторону само­званца, большая часть донских казаков не поддержала его. Пораже­ние под Царицыном окончательно решило судьбу Пугачева. Оста­вавшиеся до этого верными ему яицкие казаки выдали своего предво­дителя правительству.

Жестокие пытки сломили волю Пугачева, а суровый приговор — четвертование — вновь напомнил о временах Разина. Единственное снисхождение к судьбе поверженного противника — это приказание палачу сначала обезглавить преступника и уже мертвому отрубить руки и ноги, тем самым уменьшив страшные муки.

Екатерина II и ее окружение постарались уничтожить саму память о самозванце. Его семье запрещено было носить фамилию Пугачева, дом в Зимовейской станице был сожжен, пепел развеян, место огорожено, сама станица перенесена на другой берег Дона и переименована в Потемкинскую. Даже река Яик переименована в реку Урал, Яицкий городок — в Уральск, а Яицкое Казачье вой­ско — в Уральское.

i «Емельян Иванович Пугачев родился в 1742 г. в „доме деда свое­го" в станице Зимовейской на Дону, в той самой, где за сто лет до него родился Степан Тимофеевич Разин. Отец и дед Пугачева быд^ рядовыми („простыми"), бедными казаками. С детства Пугачев обо­ронил за отцом землю", в 17 лет он начал казацкую службу, а через год женился на казачке Софье Дмитриевне Недюжевой. Через неделю она провожала мужа в поход. Пугачев участвовал в войне с Пруссией, где проявил „отменную проворность". За эту проворность полковник Денисов взял Пугачева к себе в ординарцы. Но однажды ночью во время стычки с неприятелем в суматохе ночного боя Пуга­чев упустил одну из лошадей Денисова. Не спасла и „отличная про­ворность" — по приказу полковника Пугачев был бит „нещадно пле­тью". Надо полагать, что эта первая обида не могла пройти бес­следно для Пугачева. Три года Пугачев находился в действующей армии. Он побывал в Торуне, Познани, Шермицах, участвовал во многих сражениях, но пуля и сабля щадили его, и, по словам самого Пугачева, он был „ничем не ранен".

В 1762 г. Пугачев вернулся в Зимовейскую станицу, где и прожил около полутора лет.

В 1764 г. в составе казачьей команды Пугачев некоторое время находился в Польше, затем возвращается домой и иногда направля­ется куда-либо в составе казачьих „партий".

В 1768 г. началась война с Турцией. И вот Пугачев снова в походе. В команде полковника Е. Кутейникова он получает за храб­рость младший казацкий офицерский чин хорунжего. Пугачев прини­мает участие в ряде сражений с турками, в том числе и в бою под Вендорами под началом П. И. Панина, того самого Панина, который станет грозным усмирителем повстанцев во главе с Пугачевым, не так давно безвестным хорунжим! Правда, уже в те времена Пугачеву „отличным быть всегда хотелось". Однажды, показывая товарищам свою действительно хорошую саблю, он заявил, что она подарена ему крестным отцом... Петром Великим! Не тогда ли у него родилась та неясная мысль „отличиться", которая со временем сделает „кре­стника Петра Великого" „императором Петром Федоровичем"?

На зимних квартирах в Голой Каменке у Елизаветграда (ныне Кировоград) Пугачев тяжело заболел — гнили у него грудь и ноги — и вскоре вернулся домой, где ждала его семья: жена, сын Тимофей и дочери Аграфена и Христина. Он приехал в Черкасск и пытался лечиться „на своем коште". Из Черкасска он направился к сестре Федосье. Она с мужем, казаком С. Н. Павловым, жила в Таганроге, куда Павлов с другими казаками был направлен на постоянное жительство. Служба в Таганроге была тяжелой, и многие казаки числились в бегах. И вот два казака задумались. Жить тяжко, что делать? Надо уйти, убежать. Но куда? На Русь? — поймают. В Запо­рожскую Сечь? — без жены соскучишься, а с женой и там схватят. В Прусь? — не попадешь. Казалось, что единственно, куда можно бежать,— это казачье войско на Тереке. Они знали, что даже за перевоз на левый берег Дона грозила смерть. Пугачев перевез Павлова, но, не найдя дороги, Павлов с товарищами вернулся, был арестован и указал на Пугачева, перевезшего его на „ногайскую сторону". Зная, что ему грозит, Пугачев бежал в степь. Затем он поехал в Черкасск, чтобы снять с себя обвинение в бегстве, но был арестован, бежал, скрывался в камышах, потом вернулся домой, справедливо рассудив, что здесь искать его не будут. Во всех этих поступках сказывается натура Пугачева, свободолюбивая, упорная, настойчивая, храбрая, осторожная».

Мавродин В. В. (19, с. 16-18)

«В конце августа (1772 г.) под видом выходца из Польши Пугачев получает в Дебрянском форпосте паспорт на жительство в России. В этом любопытном документе находим описание внешнего облика Пугачева: „...волосы на голове темно-русые, усы и борода черные с сединой... Росту два аршина 4 вершка с половиною..." С новым паспортом Пугачев отправился в Самарскую губернию, затем на Дон и на Иргиэ, а оттуда под видом богатого купца в конце ноября 1772 г. прибыл под Яицкий городок... На Яике Пугачев впервые назвался именем Петра III и предложил казакам денежную помощь для отхода на Кубань. Казаки соглашались, тем не менее просили отсро­чить время окончательного решения до Рождества. Пугачев отпра­вился на Иргиз, но по дороге был арестован, на него донес его попутчик. Взятый под стражу, Пугачев был доставлен в Казань. После допроса казанский губернатор Я. Л. фон Брандт охарактери­зовал разговоры Пугачева об отходе яицких казаков на Кубань как тяжкие преступления и, донося об этом деле в Сенат, предлагал, „учиня наказание кнутом, послать на вечное житье в Сибирь". В начале июня в Казани было получено послание из Петербурга, в котором по именному указу Екатерины II надлежало арестован­ного „наказать плетьми" и отправить в Сибирь, „где употребить его на казенную работу... давая за то ему в пропитание по три копейки в день".

Но исполнение „милостивого" решения „матушки-государыни" запоздало. Арестованного уже не было в остроге, Пугачев снова бежал из-под стражи. А вскоре на Таловом умете (постоялом дворе) близ Яика объявился „Петр III". К „государю" стали прибывать казаки. Верили ли первые соратники Пугачева, что он действительно Петр III? Нет, в это они не верили. Как показал на допросе Следственной комиссии один из ближайших соратников Пугачева И. Зарубин-Чика, он прямо спросил у „Петра 111" о его происхо­ждении и получил вполне определенный и правдивый ответ, что „император" из донских казаков, знали об этом и другие казаки, но для них это не было столь важно. „Лишь бы был в добре... к войско­вому народу" — так считали казаки...

...Иногда в покоях „императора" устраивали торжественные обеды, куда приглашались наиболее близкие к „Петру III" казаки. Один из них так описывает эти праздники: „Яицкие казаки певали песню, нарочно или в честь самозванцу составленную. А яицкого полковника писарь Иван Васильев игрывал на скрипице. Во время же таких веселостей яицкие и все другие казаки напивались допьяна, а самозванец от излишнего питья воздерживался и употреблял ред­ко"... Как видим, „лихой казак" был скромен в „рассуждении горячи­тельных напитков". Очевидцы, описывая Пугачева, подчеркивали его энергию, ум, природную сметку, жизнерадостность, неприхотли­вость в быту. Физически сильный, с плотной, крепко сбитой, корена­стой фигурой, он тем не менее не производил впечатления грузного человека».

Лимонов Ю. А. (17, с. 5-6, 8-9)

«

«...Вся Москва готовилась к встрече. Сенатор П. А. Вяземский, брат генерал-прокурора Сената, писал ему: „Завтрашний день приве­зут к нам в Москву злодея Пугачева. И я думаю, что зрителей будет великое множество, а особливо — барынь, ибо я сегодня слышал, что везде по улицам ищут окошечка, откуда бы посмотреть".

4 ноября, рано утром, Пугачева ввезли в Москву. Он сидел, ско­ванный по рукам и ногам, внутри железной клетки на высокой повозке. От Рогожской заставы до Красной площади все улицы заполнили толпы народа. Дворяне, офицеры, духовенство, все бога­тые люди ликовали. Простой народ молча смотрел на „государя", своего заступника, окованного кандалами...

...Председателем следственной комиссии, которая допрашив