Скачать

Противоположны ли наука и религия?

Силуянова И. В.

Потом не довольно было для них заблуждаться в познании о Боге, но они, живя в великой борьбе невежества, такое великое зло называют миром. Прем. 14, 22.

Борьба между наукой и религией сегодня как никогда обострилась, считают современные ученые-атеисты, в особенности негодуя против положений социальной концепции РПЦ, в частности относительно новейших биомедицинских технологий: клонирования, фетальной терапии, трансплантации органов и тканей без согласия человека и т. п. Ученые-атеисты возмущаются заявлениями Церковно-общественного совета по биомедицинской этике Московского Патриархата, в которых обращается внимание на безнравственный характер многих технологических новаций. «Снова религия встает на пути прогрессивного развития науки», — утверждают эти ученые. И в научной среде опять пускают в ход старый набор атеистических, ничуть не отличающихся от марксистско-ленинских представлений о взаимоотношениях науки и религии.

Как известно, марксисты превращали реальное и объективное различие между наукой и религией в противостояние. Противостояние же предполагает активное столкновение, борьбу, которая должна привести, в конечном счете, к уничтожению религии. Энгельс видел в борьбе проявление универсального закона природы, общества и мышления, известного в диалектическом материализме как закон единства и борьбы противоположностей.

Действительно, кто сможет отрицать существование противоположных состояний, качеств, свойств природных явлений, таких, например, как ассимиляция и диссимиляция веществ, магнитные полюса и т. п.? Но их существование — не «борьба», а проявление устойчивости конструкции мироустройства. Универсализация в атеистическом сознании борьбы как неотъемлемого свойства человеческого существования и абсолютизация ее до уровня «диалектического закона» бытия есть разновидность известного в психиатрии состояния «переноса» субъективных переживаний вовне, в том числе — патологическая интерпретация внутренней духовной борьбы греха и совести как универсального свойства и экстраполяция ее на все окружающее.

Жесткий идеологический принцип противопоставления веры и знания до боли знаком не одному поколению российских ученых. В материализме XX века вопрос о соотношении религии и науки — это проблема нахождения эффективных путей к познанию мира и преодоления преград к его преобразованию. На этом пути религия рассматривается в виде тормоза, сдерживающего движение.

К примеру, именно с таким пониманием религии было связано решение Совнаркома СССР о поддержке чудовищных опытов по получению «новогибридного человека» путем скрещивания людей с антропоморфными обезьянами. В отчете 1928 года, представленном в Совнарком председателю комиссии по содействию работам Академии наук СССР тов. Н. Горбунову, руководитель «исследований» по случке людей с обезьянами проф. И. Иванов писал: «Серьезным тормозом для постановки этой экспериментальной работы являлись также предрассудки религиозного и морального характера. В дореволюционной России было совершенно невозможно не только что-либо сделать, но и писать в этом направлении... Только в самые последние годы наметилась возможность поставить наши опыты без особо значительных затрат и без опасений встретить запрет со стороны церкви» (2).

Однозначное и жесткое решение проблемы соотношения веры и разума, религии и науки, как несовместимых и взаимоисключающих явлений, достигалось использованием всех средств, вплоть до жесточайшей политической цензуры и физического уничтожения инакомыслящих. Философская, богословская и научная литература, в которой была представлена традиционная христианская позиция, была изъята из библиотек и запрещена к изданию. Характерно, например, что написанная В.Ф. Войно-Ясенецким (3) в начале XX века работа «Наука и религия» увидела свет и стала доступной читателю лишь в начале XXI века.

Одно из типичных и самых распространенных средств «диалектического» решения проблемы — это иногда прямое, а иногда косвенное передергивание фактов. Например, широко распространено такое мнение о. религии: она будто бы утверждает, что Земля — плоский диск. При этом нигде не упоминается, что в Библии присутствует описание нашей планеты как земного шара(4).

Упрекали Православие и в том, что оно запрещало вскрытие трупов. При этом умалчивалось, что уже во времена правления Ивана Грозного в Аптекарском приказе 1581 года — важнейшем документе государственного значения — предписывалось исследование трупов с целью определения причин смерти в случаях ненадлежащего оказания медицинской помощи (5).

Буквально «отскакивает от зубов» атеиста-медика также утверждение, что Церковь преследовала врачей за анатомические вскрытия. И в числе «пострадавших» называют конкретное имя: основоположник анатомии, профессор Падуанского университета Андреас Везалий (1514—1564). При этом умалчивается, что он был приговорен к смерти не за то, что анатомировал, а за то, что, не сумев определить наступление смерти, начал анатомировать тело некоего дворянина, который во время вскрытия вдруг пришел в сознание. При этом испанскому гранду были нанесены тяжелые увечья, что вместе с некомпетентностью (неспособностью определить смерть человека) и вменялось Везалию в вину.

Кстати, в ходе судебного разбирательства судья-инквизитор заменил грозившую анатому смертную казнь на... паломничество во Святую Землю (6).

К сожалению, подобные подмены фактов до сих пор в ходу. В значительной степени это объясняет трудность понимания научно-технической интеллигенцией того, что проблема соотношения веры и разума не сводится к раскрытию их противостояния, или «борьбы». Противостояние и «борьба» представляют собой лишь одну из интерпретаций этой проблемы, сформировавшуюся в западной материалистической философии. Распространение она стала получать сравнительно недавно, преимущественно лишь с XVIII века, и своего апогея достигла уже к середине века XX. Каковы же истоки противопоставления веры и разума?

Приобретай мудрость, приобретай разум: не забывай этого и не уклоняйся от слов уст моих.. Притч. 4, 5.

Нельзя не обратить внимания на то, что по своей чисто логической форме модель противостояния веры и разума схожа с решением вопроса о взаимоотношении веры и разума в одном из направлений католицизма. Подобное единство атеистической и католической позиций неизбежно ставит под сомнение истинность обеих. Крайняя тенденция к разделению веры и разума, вплоть до полного размежевания со знанием, действительно получила последовательное развитие в католической традиции. Например, в уставе монашеского ордена францисканцев, основанного в XIII веке Франциском Ассизским, рекомендуется: «Пусть не учатся грамоте не знающие ее» (7).- Католический святой Петр Дамиани (1007—1072) полагал, что условием богопознания и спасения является презрение к миру. В трактате «О святой простоте» он рассуждает о том, что, будь философия необходима для спасения человечества, Бог послал бы для проповеди философов, а не рыбаков. «Во всех духовных и жизненно важных вопросах, перед которыми человек стоит в неведении, молитвенный плач, посредник между Богом и человеком, является единственно истинным и знающим наставником»,— пишет он (8). Действительно, в покаяние, прозвучавшее из уст папы Иоанна-Павла II в 2000 году, к перечню грехов католицизма — войн и несправедливых судов над людьми — необходимо было бы добавить и ряд теологических заблуждений о разделении веры и знания.

Мы воспроизвели схему подхода к проблеме взаимоотношения христианства и науки, свойственного западному религиозному сознанию. Именно из этой позиции, логически связанной с теорией двойственной истины, исходит тенденция противопоставления веры и знания в ее атеистическо - материалистической интерпретации. Однако многие упрекают в этом грехе не только католицизм, но и Православие. Так ли это?

«Русское Православие не мыслит мира внехристианским или "светским",— пишет И.А. Ильин.— Напротив, христианское просвещение и просветление мира является его прямым заданием. Ему есть дело до всего, чем живут или не живут люди на земле, и притом потому, что оно имеет в этом мире великую и священную миссию.

Царство Христово не от мира сего (Ин. 18, 36), но о нем возвещено миру и человечеству; и поэтому его идея высказана для мира сего как призвание и обетование. Неверно думать, что Царство Божие подобно земным царствам. Также неверно думать, будто оно существует для мира сего. Но "мир-сей" существует как величайшее поле (см.: Мф. 13, 38) 'для посева и возрастания Царства Божия. Евангельское благовестие состоит не в том, что земля и небо противоположны и несоединимы, ибо земля обречена греху и люди суть дети греха, но в том, что небо уже сошло на землю в лице Богочеловека, что приблизилось Царство Небесное (Мф. 4, 17; ср.: Мф. 12, 28; Мк. 1, 15; Лк. 4, 43; 10, 9, И; И, 20; 21, 31 и др.), что возможность и реальность негреховного мироприятия и миропреображения даны и удостоверены. Евангелие несет миру не проклятие, а обетование, а человеку — не умирание, а спасение и радость. Оно учит не бегству из мира, а христианизации его» (9).

Нельзя не обратить внимания на еще одну немаловажную особенность христианского миропонимания именно в связи с обсуждаемой проблемой. Речь идет об утверждении особого — внутреннего — измерения человеческого бытия, которое блаженный Августин называл «внутренним человеком». С этим особым измерением логически связано и существование принципиально иной тенденции рассмотрения проблемы соотношения веры и разума. Осознать в себе внутреннего и внешнего человека — значит понять, что есть два различных способа жизни. Цель человека внутреннего — спасение души и стяжание Святого Духа. Цель человека внешнего — попечение в поте лица своего о повседневных нуждах. Познание внешнего мира — эффективное средство для достижения практической пользы и земных благ. Стяжание Духа Святого — совсем иная, не внешняя задача, выполнение которой может и не совпадать с требованиями внешнего жизненного мира, и порой противоречить им. Эта тенденция была выражена в христианской философии очень давно: «...Что Афины — Иерусалиму? что Академия — Церкви?.. Господа должно искать в простоте сердца (Прем. 1, I)» (10).

Реальность внутреннего и внешнего человека, возможность и свобода отказа от внешнего попечения, стремление к концентрации сознания на помыслах о Боге питают монашеско-мистическую традицию религиозного затвора от мира. Но этот затвор — всегда индивидуальный аскетический подвиг монаха, уходящего от суеты мира, лежащего во зле. Его нельзя возводить в ранг модели разделения религиозной и познавательной установок сознания. Нельзя возводить опыт монашеской аскезы в догматический принцип взаимоисключения и несовместимости религиозного и познавательного измерений человеческого существования. Почему?

Прежде всего, потому, что в рамках этого принципа человек представлен однобоко: по преимуществу как существо, использующее свои силы для служения лишь своему естеству. Затем происходит противопоставление внутреннего и внешнего человека, веры и знания, мира духовного существования и мира внешнего, доступного разумному восприятию и практическому возделыванию. Внешний мир в силу этого противопоставления оказывается духовно пустым, очень быстро превращается в объект исследования и впоследствии опустошает и человека, превращая его в субъект познания. Лишним в этой опустошенной модели оказывается и требование нравственного совершенствования познающего, который отныне обречен на то, чтобы руководствоваться чисто практическими целями, субъективными установками, потребительско-познавательными задачами. В результате наука сводит свое предназначение к добыванию исключительно объективного знания о мире независимо от того, ведет ли оно к спасению познающего человека или препятствует этому, способствует ли благоустроению души и жизни человека или нет. «Поэтому христианское мироотвержение есть или условно временная, душеочистительная установка монаха, "отвергающего", чтобы "приобрести вновь", закрывающего глаза, чтобы прозреть, ищущего уединения и сосредоточения для того, чтобы по-новому воспринять Бога, человека и мир; тогда христианин "отвергает" не Божий мир как объективный предмет, а свои страсти и страстные содержания своего опыта и, очистившись и прозрев, убеждается, что нет ничего в себе самом нечистого, ибо только почитающему что-либо нечистым* тому нечисто (Рим. 14, 14—20)... Или же мироотвержение есть слепота, помрачение духа, посягание на хулу и тяга к ереси; это есть путь от духовного скопчества к телесному» (11).

По всеведению Своему Господъ положил, различие. Сир. 33,11.

В то же время нельзя отрицать реальное различие между наукой и религией. Наука и религия — это действительно разные образования. Такие же разные, как наука и искусство, мораль и право и т. п. Наука и религия, или разум и вера, отличны друг от друга. Но отличие, разность и различие — это не всегда противоположность. Противоположность возникает там, где одну и ту же задачу пытаются решить прямо противоположными, взаимоисключающими способами. При этом сторонники одного из способов отрицают правильность другого. А наука и религия различны потому, что ставят перед собой и решают не одну, а разные задачи.

Задача веры — богопознание, задача науки — попечение в поте лица своего о повседневных нуждах, о хлебе насущном. Познание внешнего мира — эффективное средство для достижения практической пользы и благоустройства земной жизни. Можно ли отрицать значение изобретения колеса или телефонной связи? Христианство «рассматривает науку как необходимый инструмент этой жизни» (12). Каждое научное исследование оценивается по тем практическим результатам устроения земной жизни человека, к которым оно может привести. А религия направляет каждого человека к нравственному совершенствованию, устроению себя самого, чтобы привести его в Царство Божие. И здесь нельзя не обратить внимания на одну принципиальную особенность христианского понимания взаимоотношения веры и науки.

Для христианской традиции характерно понимание познания внешнего мира как возможности духовного совершенствования внутреннего человека.

«Вера дает ученому: творческое изумление (Аристотель), живое чувство тайны, истинную ответственность, подлинную осторожность в суждениях, предметную скромность, волю к подлинной истине, силу живого созерцания»(13).

В христианстве не осуждаются и не упраздняются занятия наукой: каждый должен оставаться 6 том звании, в каком он призван (14). Но при этом во всем надо оставаться христианином. Через это сохраняется мир христианских ценностей — в душе, в науке, в искусстве, в государстве. В этом случае речь может уже идти не только о различии. Вера и наука способны существовать в непротиворечивом согласии, «ибо христианин призван не бежать от мира и человека, отвергая и проклиная их, но вносить свет Христова учения в земную жизнь и творчески раскрывать дары Святого Духа в ее ткани» (15).

Основанием возможности миропреображения в познании является бытие Божие. Об этом свидетельствуют и самые общие определения веры и науки: вера — это способность человека к познанию Бога, наука — это способность человека к познанию мира, созданного Богом. Ибо в руке Его и мы и слова наши, и всякое разумение и искусство делания. Сам Он даровал мне неложное познание существующего, чтобы познать устройство мира и действие стихий, начало, конец и средину времен, смены поворотов и перемены времен, круги годов и положение звезд, природу животных, и свойства зверей, стремления ветров и мысли людей, различия растений и силы корней(16).

Ибо Господь дает мудрость; из уст Его — знание и разум. Притч. 2, 6.

Для православного сознания наука — это не путь, уводящий от Бога, а одна из форм существования человека в мире в поте лица своего. И на этом пути также надо следовать заповедям Божиим, как в любом со-творчестве, со-созидании, у-строении своей жизни с помощью Божией и по Промыслу Божию. «Православие было искони миро-приемлюще»(17).

К православной традиции относится понимание природы и сущности человеческого познания как естественной работы в мире. Выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера(18). Православие утверждает веру в возможность знания о благоустроении мира и о способности человека, в меру его нравственной чистоты, овладевать миром через духовную причинность, то есть по причине того, что Господь премудростью основал землю, небеса утвердил разумом(19), всё соде-лал Он прекрасным в свое время и вложил мир в сердце человека (18), а размышления сердца человека (20) — знание (21). Познание — естественная работа человека в мире: в мире природы и с миром в сердце. Это позволяет говорить о нравственном основании знания и науки. Неудивительно, что понятие «закон», как принцип устроения научного знания, изначально является понятием нравственного сознания, принципом устроения человеческих взаимоотношений по закону Божию, устрояюшему все бытие.

С этим связано и требование нравственного совершенствования познающего. Если ученый освобождается от стремления к нравственному самосовершенствованию, к святости, то он обречен на то, чтобы руководствоваться чисто практическими целями, субъективными установками, потребительски-познавательными задачами.

Согрешающий против меня наносит вред душе своей: все ненавидящие меня любят смерть. Притч. 8, 36.

В рамках православного понимания науки вскрывается глубокая взаимозависимость научного знания, морали и религии. Выявление этой взаимозависимости многое объясняет в развитии не только самого научного знания, но и общества, включая вопросы о перспективах его существования.

Например, новые биомедицинские технологии достигают сегодня такого уровня воздействия на человека, что без этической регламентации их применения человек и общество обречены на уничтожение. Человеческим усердием и знанием о мире достигается многое, но именно принцип взаимоисключения религиозно-нравственного и познавательного сознания приводит к богоборчеству, которое, согласно догмату о Боговоплощении, то есть о соединении природы Божественной и человеческой, оборачивается человекоборчеством. Понятие «человекоборчество», звучавшее до последнего времени весьма абстрактно, в конце XX века наполняется конкретным содержанием, например на уровне современной медицинской практики: аборты, эвтаназия, фетальная терапия, насильственное по своему характеру массовое трупное донорство, допущение «прагматического убийства» для трансплантации органов, клонирование человека...

Православное понимание проблемы взаимоотношения науки и веры, включающее нравственные аспекты, сегодня противостоит весьма распространенным позитивистски-материалистическому и вульгарно-социологическому направлениям, сторонники которых пытаются объяснить все происходящее в науке характером общественных отношений, классовыми, экономическими или социальными интересами. При этом нельзя не обратить внимания на их неспособность объяснить причины парадоксальных последствий научного прогресса, угрожающих обществу и цивилизации. Почему «благие намерения» науки оборачиваются разрушительными последствиями для человека? Почему новые технологии, призванные служить человеку, оборачиваются падением ценности человеческой жизни и унижением человеческого достоинства? Потому, что наука изначально освобождается разного рода позитивистами и социологами от каких-либо нравственных ограничений. Потому, что неосознаваемая и не желающая быть осознанной и ограниченной греховность может породить лишь умножение греховности.

«Существуют ли критерии перспективности развития какого-то научного направления или; наоборот, бесперспективности?» — вопрошают современные ученые (22). Этот вопрос сегодня должен быть неразрывно связан с нравственной оценкой того или иного научного направления.

Нам не следует забывать о феномене «утопического активизма индустриально-технической цивилизации». Он существует в двух главных вариантах. Во-первых, в форме знакомого нам социального революционизма. Во-вторых, в форме «технократической воли к переустройству человеком не только Земли, но и всего космоса, переустройству, угрожающему уничтожением всего живого» (23). «Утопический активизм» XX века исходит из понимания человека как самодетерминирующегося существа, активного целеосмысленного «творца» техники, своей жизни, самого себя и не приемлет понимание человека как существа, зависимого не только от Бога, но и от природы.

Уникальные факты социально-практического «апробирования» утопического активизма представил опыт «социалистического строительства» и преобразований в 1920— 1930-е годы в России, которые не могли не коснуться науки. Известный советский ученый А. Богданов утверждал: «Задачи, самая мысль о которых еще недавно представлялась если не безумием, то утопической фантазией, теперь сознательно выдвигаются, начинают практически и научно разрешаться» (24). Задачи, о которых идет речь, сводились, прежде всего, и главным образом к разработке методов «борьбы с общим упадком организма — вопросам омоложения». По оценке самого А. Богданова, идея омоложения, которую он связывал с процедурой переливания крови молодых людей старым, есть свидетельство «невиданной раньше смелости в постановке задач»(25). Утопический активизм Богданова заключался и в его утверждении, будто переливание крови способно решить не только биофизиологические, но и социально-политические задачи. Богданов создает концепцию «физиологического коллективизма», в которой переливание крови становится способом не только омоложения, но и буквального «братания» людей, которые благодаря этой процедуре превращаются из отдельных индивидов в опять же буквально «единый социальный организм». Согласно этой концепции, донорство утрачивает морально-нравственный характер и превращается в новую социально-юридическую норму. Человеку же предписывалось соответствовать новым нормам, при этом он становился жертвой «благих» идей и целей, одна из которых, в формулировке Богданова,— преодоление «изношенности» ответственных советских государственных работников.

В 20-е годы в России решению смелых задач омоложения, то есть управления биологической цикличностью развития организма, была подчинена и трансплантация фетальных тканей, то есть тканей человеческих зародышей, обладающих особыми биологическими свойствами — колоссальной жизненной энергией. В конце 20-х годов в Советской России появляется институт по исследованию фетальных тканей, а в московских аптеках начинают продавать вытяжку из эмбрионов человека. Симптоматично то, что в 1990-е годы в России начинает легальную работу Международный институт биологической медицины, в котором «собран самый крупный в мире банк фетальных тканей» (26). Банк фетальных тканей — это биомасса, изготовленная из миллионов младенцев. Главный «фетальщик», Г. Сухих, оценивает это как крупнейшее достижение науки, Церковь же — как великую беду России, «пример вопиющей безнравственности»(27).

При обозрении проблем, связанных с технической активностью человека в области биомедицины, поражает мера умаления человеческого достоинства именно средствами медицины — одного из самых человеколюбивых видов деятельности человека. Однако речь идет не только об умалении достоинства отдельного человека, но и о том, что с помощью медицинских технологий, с помощью новейших технологических средств прогнозирования человеческой жизни и смерти и управления ими в обществе происходит внедрение новых норм и стандартов поведения. Принципиальное изменение традиционных христианских нравственных законов человеческих взаимоотношений и отказ от них с неизбежностью приводят лишь к роковому последствию — распространению беззакония и гибели человека и человечества.

... Тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь(28).

1. Подчеркнуто автором

2. О советских экспериментах по скрещиванию человека с обезьяной // Независимая народная газета: Приложение к газете «Вечерняя Москва». 1994. 25 августа.

3. Впоследствии стал знаменит как епископ Лука, ныне прославлен в лике святых.

4. См.: 3 Езд. 11, 32.

5. См.: Мирский М. Медицина в России XIV— XIX веков. М., 1996. С. 45.

6. См.: Глущенков В. Святитель Лука: взгляд в будущее. М., 2001.С. 186.

7. Цит. по: История философии. Запад—Россия — Восток. М., 1996. Кн. 1. С. 279.

8. Цит. по: История философии. С. 280.

9. Ильин И. Основы христианской культуры // Собрание сочинений: В 10 т. М., 1993. Т. 1. С. 315.

10.Тертуллиан К.С.Ф. О прескрипции и (против) еретиков // Избранные сочинения. М., 1994. С. 109.

11.Ильин. И. Основы христианской культуры. С. 315— 316.

12.Осипов А. Путь разума в поисках истины. М., 1997. С. 146.

13.Ильин И. Кризис безбожия. С. 351.

14.Ср.: 1 Кор. 7, 20.

15.Ильин И. Основы христианской культуры. С. 291.

16.Прем. 7, 16-20.

17.Ильин И. Основы христианской культуры. С. 314.

18.Пс. 103, 23.

19.Притч. 3, 19.

20.Еккл. 3, И-

21.Ср.: Пс. 48, 4.

22.Аксенов В. Новые материалы для науки и техники// Наука, философия, религия: Материалы VIII международной конференции. Дубна, 1997. С. 35.

23.Гайденко П. Бытие и разум //Вопросы философии. 1997. №7. С. 114.

24.Богданов А. Борьба за жизнеспособность. М., 1927. С. 5.

25.Богданов А. Борьба за жизнеспособность. С. 3. (Именно эта процедура — переливание себе крови молодого студента — и стала причиной гибели Богданова.)

26.Сухих Г. Секрет их молодости // Столица. 1994. № 11. С. 32.

27.Основы социальной концепции Русской Православной Церкви / / Информационный бюллетень Отдела внешних церковных связей Московской Патриархии. 2000. № 8. С. 81.

28.2 Фес. 2, 7.