Скачать

Православная оценка влияния технократической цивилизации на внутренний мир современного человека

прот. Павел Великанов

Можно ли сегодня найти человека, который бы никогда не соприкасался с техникой, понимаемой в самом широком смысле слова? Навряд ли. Ведь с момента изгнания прародителей из рая начинается история техники как “тактики всей жизни в целом”(1) на земле, преступлением человека оказавшейся во враждебном отношении к нему вместо прежде царившей гармонии, проклятой отныне произращать лишь “терния и волчцы” (Быт. 3.18). И прослеживая летопись этой истории вплоть до наших дней, нельзя не заметить, что ХХ век значительно отличается от всего предыдущего времени невиданным прежде взлетом технических изобретений, интенсивностью их внедрения в обыденную жизнь людей и, как следствие этого, образованием вокруг человека “технизированной среды обитания”, реальности организованной - отличной и от органической, и от неорганической природной реальности. “Человек имеет дело уже не с природой, сотворенной Богом, а с новой реальностью, созданной человеком и цивилизацией, с реальностью машины, техники, которых в природе нет”(2). Сейчас на наших глазах происходит стремительное вытеснение природной среды обитания человека её технизированным суррогатом. Эту большую разницу между окружением современного человека и всех предыдущих поколений тонко подметил Б.П.Вышеславцев: “Вообразите себе Сократа, - пишет он, - внезапно перенесенного в Англию или Францию XVIII века; он быстро и легко ориентировался бы в этой жизни: те же методы работы, те же ткачи, та же навигация на парусах, те же лампы (немного усовершенствованные), те же колесницы, называемые теперь колясками, те же конные ристания, называемые скачками. Что могло бы удивить его, это разве только огнестрельное оружие и книгопечатание. А в остальном ему оставалось бы выучить английский язык и познакомиться с катехизисом англиканской церкви, и он мог бы продолжать свои диалоги в салонах Лондона. Но перенесите Сократа, или Апостола Павла, в современный Нью-Йорк, или Париж, и вы тотчас ощутите невероятную дистанцию веков”(3).

Но ведь эта “дистанция веков” - не только внешняя; есть и другая, ещё более значимая, а именно - дистанция внутренних миров. Если развитие техники, имевшее место практически у всех народов и во все времена, обычно относилось к определенным областям деятельности человека, то сегодня современная техника вторгается практически во все сферы жизни - как личной, так и общественной. “Техника окружает нас как сплошной кокон без просветов, делающий природу... совершенно бесполезной, покорной, вторичной, малозначительной. Что имеет значение - так это Техника. Природа оказалась демонтирована, дезинтегрирована науками и техникой: техника составила целостную среду обитания, внутри которой человек живет, чувствует, мыслит, приобретает опыт. Все глубокие впечатления, получаемые им, приходят к нему из техники”(4). Появляются такие формы передвижения людей, какие прежде виделись лишь существующими в сказках; общение людей, опосредованное техническими средствами (телефон, компьютерные сети) даёт людям прежде невиданные возможности, практически сводя на нет все пространственно-временные границы. Средства массовой информации, погружая человека в свой поистине бездонный океан, одновременно оказываются мощнейшим органом формирования общественного сознания, причем несравненно более сильным, нежели существовавшие при любом тоталитарном режиме. Вооруженный мощью современной техники, человек уже видит себя способным делать практически всё, что ему вздумается: и горы передвигать, и реки направлять вспять, и летать к другим планетам, и делать многое-многое другое, что и в голову никогда не приходило нашим прадедам... Сегодня человек мог бы вполне обоснованно гордиться - и он гордится! - силой своего разума, при помощи техники фактически сделавшего его хозяином планеты, - если бы не экологический кризис, который ставит под вопрос ценность чуть ли не всех достижений научно-технического прогресса, а вместе с этим кризисом - “злобный и отчаянный пессимизм современного человечества, который не только существует рядом со всеми успехами этого человечества в области научной, технической, экономической и политической и несмотря на эти успехи, но даже возрастает, усиливается пропорционально им, этим успехам”(5).

Это наличие глубокого кризиса внутреннего мира современного человека, ощущение опустошенности и бессмысленности жизни наряду с увеличением “благ” техногенной цивилизации, имеющих своей целью именно избавить человека от всех проблем, как физических, так и душевных, не могло не привлечь внимания философов и психологов. Начиная с конца XIX века постепенно вырабатывается “философия техники” - хотя до сих пор однозначного определения её предмета и содержания не найдено. Практически ни один из мыслителей ХХ века не обошел своим вниманием проблему взаимоотношения человека и техники. Из множества исследований, посвященных данной проблематике, следует отметить работы основоположников философии техники Э. Каппа, Ф.Дессауэра, Л.Мэмфорда, Х.Ортега-и-Гассет, М.Хайдеггера, Ж. Эллюля, Ф.Раппа, а также труды О.Шпенглера, А.Бергсона, К.Ясперса, Г.Маркузе, Ж. Бодрийяра, Х.Сколимовски, Э.Фромма(6). Проблематике технократического общества было также посвящено немало романов-антиутопий, из которых наиболее яркие “О дивный новый мир” О.Хаксли, “Мы” Е.Замятина, “1984” Дж.Оруэлла.

Первым из отечественных мыслителей, обративших свое внимание на феномен техники, был инженер П.К.Энгельмейер. Еще в 1912 г. им была создана исследовательская программа по философии техники(7), которая была встречена непониманием(8). Впоследствии к данному вопросу обращались П.Е.Астафьев, И.В.Киреевский, Н.А.Бердяев, И.А.Ильин, прот. Сергий Булгаков, В.Соловьев, свящ. Павел Флоренский, В.Н.Лосский, Б.П.Вышеславцев, В.Ф.Эрн. Особое положение занимает философия “общего дела” Н.Ф.Федорова. Следует заметить, что среди последователей В.Соловьева “проявились и крайне утонченные технократические стремления”(9). Софии-Премудрости “отводилась роль патронессы научно-технического прогресса и хозяйственного овладения миром”(10). Для советской идеологии никакой философии техники не было и быть просто не могло: ведь еще в начале века она была успешно заклеймена как “идеалистическая концепция”(11), подрывавшая основы поистине “жуткого” (Н.А.Бердяев(12)) советского технического строительства. Только в последние два десятилетия в связи с усилившимся экологическим кризисом и глубинными социально-политическими изменениями в государстве отечественная философия техники начинает интенсивно развиваться. Интересны работы Тавризян Г.М., Батурина Ю.М., Гуревич П.С., Деменчонок Э.В., Бондаря А.В., Ворониной Т.П., Ракитова А.И., Хоружего С.С.

Если подвести краткий итог исследованиям, проведенным западноевропейскими, американскими и российскими авторами, можно сказать, что все они признают возросшее в последнее время влияние техногенной среды на политическую, экономическую, социальную, культурную жизнь общества, также как и появление отчуждения человека от природы, других людей и от самого себя. В чем же нет никакого единогласия - так это в причинах появления современного феномена техники, его истоках и путях выхода из создавшейся ситуации технократии. Вопрос о технике оказался гораздо глубже, чем это представлялось на первый взгляд; своими корнями он уходит в онтологию и антропологию(13). И если автор в своих исследованиях не имеет краеугольным камнем учение Православной Церкви о творении человека и его предназначении, о грехопадении и его последствиях, то любые попытки даже самого искушенного ума понять причины современных явлений технократической цивилизации оказываются по сути бесплодны, хотя часто бывают и облечены, подобно евангельской смоковнице, многими листьями фактов, доводов и интересных размышлений...

“Проблема техники очень тревожна для христианского сознания, - писал Н.А.Бердяев в статье “Человек и машина” , - и она не была еще христианами осмыслена”(14). Более полувека уже прошло, как была написана эта статья, однако говорить о выработанной богословами православной концепции философии техники так и не приходится. К сожалению, среди православных нередко встречается упрощение этой проблемы, сведение её на нет через признание техники только как орудия, причем орудия самого по себе нейтрального, которое можно в равной степени использовать как для добрых, так и для дурных целей. Таким образом вопрос значительно сужается и целиком переносится в область применения техники, область чисто нравственную, из которой уже изъята сама идея возможности обратного воздействия техногеной среды на человека, его мировоззрение и поведение. “В самом злом плену у техники мы оказываемся тогда, когда усматриваем в ней что-то нейтральное; такое представление... делает нас совершенно слепыми к её существу”(15). Курт Хюбнер в “Критике научного разума” подчеркивает, что “техника никогда не перестанет быть источником неприятностей, пока она базируется главным образом на идеалах рациональности, точности и прогресса, а значит, неизбежно порождает такие типы общественного поведения, которые либо с трудом, либо вообще не согласуются с традиционными и прочно укоренившимися в культуре ценностными представлениями”(16). Н.А.Бердяев отмечал, что “диалектика технического прогресса заключается в том, что машина есть создание человека и она направляется против человека, что она порождена духом и порабощает дух”(17). Если, согласно О. Шпенглеру, вопрос о технике - вопрос не об оружии, а о борьбе(18), а по мысли М.Хайдеггера техника есть “вид раскрытия потаенности”(19), по-став (Ge-stell), то становится ясно, что этот вопрос далеко выходит за рамки одной лишь нравственной проблематики правильного или неправильного использования техники.

В Своей первосвященнической молитве Господь наш Иисус Христос молился о Своих последователях: “Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла”(Ин. 17.15). И Церковь, пребывая в этом мире, но будучи по своей сути неотмирной, постоянно стоит перед вопросом, как не допустить проникновения “духа мира сего” в среду своих верных чад, как ограничить и уменьшить воздействие этого тлетворного духа. Перед верующими нередко возникает вопрос, насколько может быть вредно для их духовной жизни то или иное соприкосновение с продукцией технического прогресса (например, работа с компьютером, регулярный просмотр телепередач, использование аудиовизуальной техники и многое другое из разряда явлений обыденных для современного человека, но совершенно неизвестных прежним поколениям). Разрешение подобных вопросов затрудняется тем, что во время написания практически всего корпуса святоотеческой литературы ничего даже отдаленно напоминающего современную технику не было. Существуют некоторые интересные пророчества, например, преподобного Космы Эталоса, предсказавшего такие явления, как телефонная связь, компьютер, военно-воздушная авиация, автомобиль (подробнее к этим предсказаниям мы обратимся в следующих главах). Но поскольку большинство святых отцов обращалось именно к своему времени, то и рассматриваемые ими явления соответствовали строю их жизни. Однако “духовный судит о всём” (1Кор. 2.15), и действительно, в святоотеческой сокровищнице можно найти ответ на любой вопрос духовной жизни; сложность же нашего положения большей частью заключается в том, как суметь разглядеть под сложным и многообразным покровом современного техницизма те же самые проблемы “ветхого человека”, о которых и говорили святые отцы в своих творениях, и как приложить их ответы к современной жизни.

Сегодня неизбежно возникает вопрос о границах применения техники в Церкви. Конечно, для православного сознания замена колокольного звона механическим, появление микрофонов на Святом Престоле, замена живого пения и молитвы воспроизведением аудиозаписей - всё это однозначно кажется недопустимым кощунством. Однако распространенность данных явлений, например, в Греции, не позволяет себя чувствовать полностью в безопасности не только от подобного, но и от большего вторжения технических элементов в богослужебную и даже духовную жизнь (как, например, распространенные в протестантском мире “электронные исповедальни” - некий компьютерный вариант исповеди и психологического теста по сети).

Современный западный секуляризованный мир, пытаясь найти выход из создавшегося экологического кризиса, в своём ослеплении договаривается до необходимости скорейшего возвращения к откровенному язычеству. Сейчас нередки стали голоса, находящие корни современного экологического кризиса в “иудео-христианской духовной традиции”(Линн Уайт)(20). Христианство обвиняется в пренебрежительном отношении к природе, основанном на “чаянии нового неба и новой земли”(Апок. 21.1). Осуждая христианство за его борьбу с язычеством, следствием которой, как считают, оказалось нарушение гармоничной мистической связи посредством духов лесов, рек и проч. между природой и человеком, взамен предлагается нечто новое, “преодолевающее ограниченность христианства”, а именно - “экологическая духовность” как “прославление божественного единства всех вещей благоговейным человеческим сознанием... Религиозное сознание - тезис, технологическое сознание - антитезис, экологическое сознание выступает в качестве синтеза, так как оно знаменует возвращение к духовности без подчинения религиозным догмам”(21). Поэтому перед православным богословием возникает задача также и апологетическая: “экологической” псевдодуховности противопоставить истинную, основанную на святоотеческом предании православную духовность как действия освящения, о-Духо-творения мира и человека.

Цель данной работы не должна рассматриваться как попытка формулирования православной концепции философии техники. Единственная задача, обозначенная в названии работы - показать, что собой представляет окружающая современного верующего человека техногенная среда, её генезис; насколько сильно может быть её влияние на человека и в чем это может найти своё выражение; как должна восприниматься эта среда с позиций православной духовности, также указать определенные способы ограничения воздействия технократической цивилизации на внутренний мир человека. Автор питает глубокую надежду, что с течением времени Православная Церковь даст достойный и обоснованный ответ на современную техническую проблематику, ведь в наших руках - не изощрения “лжеименного человеческого разума”(22), а богатая сокровищница наследия Богопросвещенных мужей, творения которых недаром составляют не простое, но Священное Предание Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви!

Метод работы состоит в сопоставлении православного учения о внутреннем мире человека с современной реальностью и выяснении значения техногенной среды в изменении души под воздействием внутренних и внешних факторов, а также в оценке этих изменений с точки зрения православной нравственности.

Под “внутренним миром” имеется в виду совокупность всего, что происходит в духе и душе человека - это жизнь разума, воли, чувств, все, чем живет человек, что представляет для него ценность, что им движит, что его радует или печалит. В I-й главе проведен разбор генезиса технократической цивилизации; следующие главы, с II-й по IV-ю, посвящены рассмотрению воздействия на главные составляющие души - соответственно разум, волю и чувство; в V-й главе дается оценка влияния техногенной среды на дух человека и характеристика общей направлености технократической цивилизации в сфере нравственности. В заключении подводится краткий итог исследованию и определяются некоторые возможные пути дальнейшей разработки данной проблематики.

Прежде чем рассматривать историю возникновения техники в контексте Священного Писания, необходимо остановиться на этимологическом анализе понятия “техника”.В. Шадевальд возводит корень к индоевропейской основе tekp - означающей “деревообработку, плотницкое дело”. Эта основа встречается уже у Гомера - “строитель, плотник”. От него происходит и слово, которое означает “искусство или мастерство плотника и строителя, а в более общем плане - искусство во всякого рода производстве”(23). Поэтому техника и механика противопоставлены естеству, природе”(24), или, как говорит В.Шадевальд, “имитируют природу”(25).

Кратко суммируя приводимые в разных исследованиях сущностные характеристики техники, необходимо отметить следующее:

1. Техника представляет собой искусственное образование - артефакт(27), или, другими словами, есть “природа, прошедшая через акт человека и подчиненная его целям”(28).

2. Техника не просто является инструментом, средством, орудием для удовлетворения тех или иных человеческих потребностей; более того - она есть “тактика всей жизни в целом...Технику нельзя понимать инструментально. Речь идет не о создании инструментов-вещей, а о способе обращения с ними; не об оружии, а о борьбе”(29).

3. Техника всегда рациональна; иррациональной техники существовать не может.

4. Техника представляет собой самостоятельную реальность, отличную от природной; она является уже не природным организмом, но организацией (30).

5. Техника определяется также как “встреча природы и сознания, причем природа не только познается сознанием в соответствии с ее законами, но и изменяется в соответствии с идеями”(31).

Когда в истории человечества появляется техника? Мы не можем согласиться с утверждением, что “техника и человек неразделимы”(32), и что “способность человека делать орудия и сделала его человеком”(33). Вовсе не эта способность, но вложенный в человека при творении образ Божий и составляет его главное отличие от всей твари как существа личностного, свободного, ответственного(34). “Бог сотворил человека животным, получившим повеление стать Богом”, - говорит святитель Василий Великий(35). По отношению же к миру Адам “должен был любовью к Богу, от всего его отрешающей и в то же время всеобъемлющей, соединить рай с остальным земным космосом: нося рай всегда в себе, он превратил бы в рай всю землю... Его дух и само его тело восторжествовали бы над пространством, соединив всю совокупность чувственного мира: землю с небесной ее твердью”(36), и таким образом, преодолевая разделение на тварное-нетварное, через обожение человека совершилось бы обожение и всего космоса. С этой целью Господь поставляет человека в Эдеме и дает ему заповедь о возделывании и хранении рая (Быт. 2.15). “Бог одарил человека свободной волей, - говорит святитель Григорий Богослов, - чтобы он свободным определением выбрал Добро, и поселил его в раю, чтобы он возделывал бессмертные растения, которые, вероятно, обозначают Божественные мысли”(37). Преподобный. Иоанн Дамаскин говорит, что человек в раю был беззаботен(38), а о том, что человек не обрабатывал землю, пишет Феофил(39). Однако более пространного объяснения данной заповеди о возделывании и хранении рая найти не удается. Совершенно ясно лишь то, что возделывать рай Адам должен был не с помощью мотыги и лопаты...

О высоте ведения человека до грехопадения и его власти над природой свидетельствует повествование книги Бытия о наречении имен животным (Быт. 2.19). Здесь мы видим, как “человек изнутри познает живые существа, проникает в их тайну, повелевает их богатством: он - поэт, как бывает поэтом священник, он поэт для Бога, потому что Бог “привел их (животных) к человеку, чтобы видеть, как он назовет их””(40). Понятно, что власть человека над животным и растительным миром происходит не из его способности через изобретение и применение технических средств подчинять себе окружающий мир, а даруется Богом как заповедь через собственное обожение привести к Нему все тварное бытие(41).

Таким образом, в раю никакой техники не было и быть не могло, потому что первозданный человек, находясь в полной гармонии со всем творением и будучи поставлен Богом в положение полновластного хозяина Земли, не имел необходимости в каких-либо искусственно созданных средствах для воздействия на природу. Да и зачем было на нее воздействовать, когда вся тварь и так была покорна слову человека, “земля сама собою приносила”(42) все необходимое для полноценной жизни прародителей, не было “ни дождя, ни зимы”(43)? Ведь техника в первую очередь служит освобождению от нужды(44) - о какой технике может вестись речь там, где не было никакой нужды, где Сам Творец беседовал с Адамом в прохладе дня (Быт. 3.8)?

С грехопадением всё изменяется: вместо прежде царившей гармонии природа оказывается в оппозиционном отношении к человеку, тварь более не хочет повиноваться Адаму, “потому что видела, что он ниспал от божественной славы”, - говорит преподобный Симеон Новый Богослов(45). Первое, что делают прародители - прикрывают смоковными листьями открывшуюся наготу (Быт. 3.8). Если рассмотреть данный поступок через призму вышеуказанных определений техники, то он окажется первым техническим действием человека: именно здесь происходит первая встреча природы и поврежденного человеческого сознания; природа (листья смоковницы) проходит через руки человека и подчиняется его цели(46), и таким образом появляется первый артефакт как явление, не присущее природе в норме; этим действием человек выражает свое стремление создать собственный мир, отдельный от Божьего, отгородиться от Него (что ещё ярче выразилось в бегстве Адама и Евы от Бога - см. Быт. 3.8). Перед нами не что иное как основные сущностные характеристики техники, указанные выше, причем техники именно человеческой(47).

Святитель Иоанн Златоуст видит в “кожаных ризах”, которыми Бог облекает прародителей перед изгнанием их из рая, в том числе и науку, и ?????(48). Всё это является “изъявлением Промысла Его и милосердия о грешниках, - пишет святитель Филарет (Дроздов). - То же смятение, которое принудило их самих искать одежды, препятствовало им сделать ее достаточною и совершенною: Бог усовершает ее так, чтобы она была и покровом стыда, и защитою от действия внешних сил на тело человеческое. Одежда, изобретенная грешниками, долженствовала быть памятником греха столь же ужасным, как и самая нагота: Бог, к утешению их, соделывает оную также памятником своего о них попечения”(49). Таким образом, кожаные ризы, с одной стороны, являются свидетельством, своеобразной “печатью” грехопадения, с другой - Божественного попечения о том, чтобы изгнанные из рая прародители смогли выжить в изменившихся природных условиях. Данное утверждение имеет очень важное значение, ибо дает ключ к правильному пониманию техники в ее отношении к человеку. Техническая деятельность становится необходимой только после изгнания из рая. С этого момента человек, потерявший веру своему Творцу и Господу и обреченный в поте лица добывать пропитание среди “терний и волчец”, лишь с помощью применения орудий мог обеспечить себе условия для выживания в мире, более не признающим человека своим хозяином. Однако такое положение никак не может считаться нормальным и естественным; техника никогда не была прирожденной человеку, она всегда противоестественна как человеку, так и вообще природе, ибо корни её - в отпадении человека от Бога и нарушении человеческой автономией Богозданного космического порядка. Отныне человек будет всегда стоять перед дилеммой: либо молиться Богу о “благорастворении воздухов, о изобилии плодов земных и временех мирных”, обращая свой мысленный взор к прежнему райскому благожитию и полагая всё упование не на свой разум и технические “достижения”, но на милость Божию, либо всё более удаляясь от Бога в сферу материальной жизни, самому “осмеливаться разыгрывать роль божества”(50), всячески усиливая свою автономию, чему технический прогресс весьма успешно способствует.

Уже в детях Адама - “каинитах” и “сифитах” - становятся ярко видны два направления в развитии человечества. Примечательно, что о сифитах упоминается лишь в последней строке 4-й главы как о “начавших призывать имя Господа” (Быт.4.26), в то же время каинитам уделяется гораздо больше внимания. Остановимся на том, как 4-я глава книги Бытия разворачивает перед нами картину развития богоборческой технократической цивилизации.

После убийства своего брата Авеля и последовавшим от Бога проклятия Каин идет “от лица Господня” в землю Нод (Быт.4.16), что в переводе означает “бегство”. С бегства от Бога и начинает свою историю технократическая цивилизация как образование, противоположное теократии, понимаемой в широком смысле слова. “Проклятые возделанной землей, впитавшей в себя кровь Авеля, они (потомки Каина - П.В.) становятся первыми горожанами, изобретателями техники и искусства. С ними появляется и цивилизация - эта огромная попытка восполнить отсутствие Бога”, - пишет Лосский(51). Этимологически слово “цивилизация” происходит от латинского слова civis - “гражданин”, или иначе - горожанин, прилагательное civilis - “гражданский”, “общественный”(52). “Первый город созидается первым изгнанником земли, и тем, который не ожидал града, имеющего непоколебимое основание, которого зодчий и основатель есть Бог (Евр.11.10)”(53). Город предстает перед нами как средство от-городиться и укрепить свою автономию от Бога и окружающей среды; он позволяет теперь создать собственный мирок, вторжение в который становится весьма затруднительным по причине изначального оборонительного характера города, проистекавшего из глубоко укоренившегося в сердцах потомков братоубийцы страха за возмездие(54).

Этот город становится поистине скопищем человеческих страстей - именно здесь появляется многоженство (Быт.4.19), проституция(55), убийство становится нормой поведения (Быт.4.23). Здесь появляется новый род жизни - кочевой, изобретатель которого Иавал “имел в мыслях и спокойствие постоянного жилища и выгоды от непрестанной перемены места... он сделал угождение и роскоши и любостяжанию”(56). Здесь же изобретаются Иувалом, “отцом всех играющих на гуслях и свирели” (Быт. 4.21), музыкальные инструменты для подмены высших запросов души “томительным утешением музыкой”(Лосский), а также для сопровождения “коллективных ритуальных оргий, в установлении которых Иувал играл главную роль”(57). Примечательно, что для этого используются уже не природные способности человека, но технические средства. “Искусство появляется здесь как ценность культурная, а не культовая; это - молитва, не доходящая никуда, потому что она не обращена к Богу”(58).

Тувалкаином, “ковачом всех орудий из меди и железа”(Быт. 4.22), закладываются основы металлургии - этой основы основ всякого производства. Им же создаются орудия войны, которые “привели в восхищение его кровожадного отца”(59). Примечательно, что само слово “машина” в древности чаще всего применялось именно к военным орудиям и осадным приспособлениям. Также и “механик” - в первую очередь строитель военных машин(60). Освальд Шпенглер отмечает, что всегда “хранители кузнечного искусства рассматривались прочими людьми, как нечто совершенно особое, причем вызывали робкое поклонение или же ненависть”(61). Подтверждение этому можно найти и в античном мифе о Гефесте. Прямое нарушение заповеди, данной прародителям, видится Р.П.Зиферле в добыче руды: “Человек проникает в недра земли и тем самым идет против Божьего завета, благословившего человека добывать в природе необходимую для жизни пищу, но не разрушать ее”(62).

Сестре Тувалкаина, Ноем, приписывают “изобретение ткацкого искусства и выделки материи” - так появляется мода(63). “Эти изобретения человеческого духа полагают начало культуре, как культу некоей абстракции, в которой нет Того Присутствующего, к Которому должен быть обращен всякий культ”(64). Примечательно, что эти три имени - Иавал, Иувал и Тувалкаин этимологически связаны с корнем lwb - “стремиться вперед”, “производить”, “разрастаться”(65), что свидетельствует о свойственной каинитам идее прогресса.

Обществу каинитов, как это становится видно из анализа 4-й главы книги Бытия, присущи две характерные особенности: высота технической культуры и параллельно с ней - необычайная развращенность нравов. Именно здесь наиболее ярко мир предстает перед нами как совокупность страстей, “мудрование плоти и плотское житие”(66). Напротив, бытописатель совершенно ничего не говорит об уровне технической культуры сифитов. Вероятно, для противопоставления их потомкам Каина было достаточно одного лишь упоминания о том, что они возобновили молитву к Богу, и именно это общественное богослужение, а не забота о покорении природы и устройстве своего материального благополучия, было для них самым главным деланием. Об этом свидетельствует также тот факт, что один из сифитов - Енох - первым из людей был взят Богом живым на небо (Быт. 5. 24).

Проникновение с течением времени в среду сифитов духа потомков Каина и их совместные браки постепенно привели к “великому развращению человеков на земле”(Быт. 6.5). Для нас представляет интерес повествование книги Еноха об этом периоде, где рассказывается о падении 200 ангелов, которые спустились к дочерям земли и в награду за расположение последних научили их чародейству, открыли им целебные корни и растения. Один из ангелов, по имени Азазел, “научил людей делать мечи, и ножи, и щиты, и панцири, и научил их видеть, что было позади них, и научил их искусствам, - запястьям, и предметам украшения, и употреблению белил и румян, и украшению бровей, и употреблению драгоценнейших и превосходнейших каменьев, и всяких цветных материй, и металлов земли” (Енох 8.1)(67). “Тогда царило великое безбожие, люди занимались развратом, погрязли в заблуждениях и все пути для них были путями погибели”(68). Даже при сомнительной достоверности источника интересно само свидетельство о том, что в древности многие технические изобретения воспринимались не только как плод человеческого разума, но и как внушение демонических сил, которому нередко следовало наказание от Бога (можно сопоставить с античными мифами о Прометее, Икаре и др.).

Особый интерес представляет повествование о всемирном потопе и о спасении в ковчеге семейства праведного Ноя. Начатое по повелению Божию построение ковчега выглядело в глазах окружавших Ноя откровенным безумием, в том числе и с технической точки зрения. Здесь мы впервые встречаем в Священном Писании, как Сам Бог дает человеку конкретные указания чисто технического порядка, что собой должен был представлять ковчег, его размеры, внутреннее устроение, материал и способ изготовления (Быт.6.14-16). В этом действии Божием видно, как посредством технического средства - ковчега - предмета насмешек людей “технически образованных”, посрамляется “мудрость века сего”, и “немудрое Божие” оказывается “премудрее человеков” (1Кор.1.25). В данном случае Господь благословляет создание и использование определенного технического сооружения, посредством которого и должно было совершиться спасение праведного рода от воцарившегося кругом нечестия и развращения.

Вавилонская башня (Быт.11.1-9), этот “узурпаторский порыв безбожной цивилизации”(69), - еще одна ступень в истории техники. Ослепленный собственной гордыней человек хочет поставить на небесах вместо Бога творение собственных рук и ему покланяться. Город, который собирались построить, должен был играть роль мегаполиса, некой единой, всечеловеческой цивилизации; башня же выступала как воплощение мировоззрения этого города. “Эта идеология совмещает в себе стремление к деспотической власти человека над природой, путем развития технократической цивилизации, с сознательным противлением воле Бога”(70). Башня строится как сознательное противление исполнению пророчества Ноя (Быт. 11.4). Так племя Хамово, “дабы ускользнуть от возвещенного ему проклятия рабства, поспешало ко всеобщему владычеству”(71). Это “единство без Бога” повлекло за собой “рассеяние вдали от Бога”(72). Святитель Филарет (Дроздов) усматривает следующие цели Промысла в разделении и рассеянии народов: “Предохранить общества человеческие от крайнего угнетения; предупредить растление нравов, которое в одном всеобщем царстве долженствовало сделаться всеобщим для рода человеческого; но которое, по разделении народов, погубляя один из них, оставляет другой в удалении и неизвестности возникать и усиливаться при помощи простоты и чистоты нравов; предотвратить раздоры, которые были бы бесконечны, если бы род человеческий стеснялся к одному средоточию своими селениями”(73). В дальнейших главах будет рассмотрено, какими средствами строители Нового Вавилона стремятся преодолеть эти Богом поставленные пределы.

Объем и задачи данной работы не позволяют подробно проследить, как развивалась техника у потомков Сима, Хама и Иафета. Теме истории развития древних цивилизаций посвящено достаточное количество исследований, поэтому не представляется необходимым досконально рассматривать данный период. Однако следует отметить некоторые существенные черты периода ремесленной техники вплоть до эпохи Возрождения.

Общее мнение специалистов по данному вопросу состоит в том, что ремесленная техника в древнем мире не занимала центрального положения. Технократия была немыслима в античном мире: “Изобретателями интересовались мало, техников презирали”, - пишет в “Античной технике” Г.Дильс(74). Интересно свидетельство Плутарха о том, какой критике со стороны Платона подвергались его ученики Архит и Евдокс за применение механики для решения геометрических задач: “Они губят достоинство геометрии, которая от бестелесного и умопостигаемого опускается до чувственного и вновь сопрягается с телами”(75). Освальд Шпенглер утверждает, что “античный человек... враждебен уже самой мысли о технике”(76). И хотя нам известны многие потрясающие технические чудеса древних цивилизаций (достаточно упомянуть театр водных автоматов Герона Александрийского(77)), однако в большинстве случаев они имели определенное сакральное значение, и никто не помышлял вводить их в житейский обиход; техника здесь является своеобразной “духовной роскошью”(78). Также не надо забывать и тот неоспоримый факт, что именно религиозное восприятие мира превращало всякий труд - от сапожного мастерства до построения пирамид - в “священноделание, соработание определенным высшим силам (“богам” или Богу)”(79). Основной принцип, которым руководствовалась античная техника, заключался в использовании сил природы в соответствии с их естественными свойствами, без нарушения гармонии космоса, не срывая с природы “ореола священности”(80).

Ветхозаветная религия иудеев с осознанием Бога как Творца и человека как падшего творения не давала места преобладанию активной технической деятельности человека над всеми сторонами жизни. Все чаяния избранного народа - как духовные, так порой и чисто материальные - возлагались не на технику, но на Иегову. Вся история иудейского народа, особенно его войны, красноречиво свидетельствует об этом: “Сии на колесницах, и сии на конех, мы же во имя Господа Бога нашего призовем. Тии спяти быша и падоша, мы же востахом и исправихомся”(Пс.19.8-9). Высокий уровень искусства, который проявился при установлении скинии, а затем -