Скачать

Патриарх Никон

Богданов А. П.

Седьмой патриарх Московский и всея Руси прожил, кажется, несколько жизней: нижегородского крестьянина, сельского, затем московского священника Никиты Минова (1605-1630 гг.), беломорского монаха-аскета Никона (1630-1646 гг.), члена кружка ревнителей благочестия при Алексее Михайловиче, архимандрита родового монастыря Романовых, с 1648 г. - особо приближенного к государю Новгородского митрополита. Затем было недолгое, но яркое управление Московской патриархией (1652-1658 гг.); до 1666 г. длилась борьба сошедшего с престола, но не отказавшегося от титула архипастыря со светским и церковным аппаратом власти. Низвергнутый собором царских наймитов, с которого в Русской православной церкви (РПЦ) начался раскол, Никон не покорился в заточении (1667-1681 гг.) и был похоронен как патриарх.

О Никоне издано много томов источников 1 и написаны солидные монографии 2, среди которых выделяются фундаментальные исследования профессора Московской духовной академии Н.Ф. Каптерева 3. О патриаршестве Никона источников меньше, чем о его распре с царем, низвержении и ссылке. Слабее всего в литературе отражены представления о внутреннем мире Никона, о руководивших им мотивах: многие важнейшие события, начиная с его восхождения на вершину власти и странностей реформ, до последнего времени оставались не понятыми. Большое число сопоставимых источников позволяет судить о мотивах патриарха. Никон сам писал, ещё больше его высказываний, мнений и даже чувств передано окружением: дружественным, вроде верного келейника Иоанна Шушерина, враждебным, в лице репрессированных им друзей - ревнителей благочестия, и чиновным, в особенности приставленным следить за патриархом. Мы сможем использовать и суждения по важным вопросам людей, с которыми Никон в разное время объединялся в убеждениях; из того, что он менял взгляды, не следует, что эта могучая личность в каждый момент не была вполне цельной. Идеи и чувства - трудная область исследований, но без них нет Истории.

В мае 1605 г. в семье мордовских крестьян родился мальчик, крещенный Никитою. О своем детстве Никон рассказывал немногое. Он вспоминал добрую бабушку Ксению, которая взяла его на воспитание после смерти матери. Из первых лет жизни в селе Вельдеманове Нижегородского уезда ему запомнилась злая мачеха и постоянное чувство голода. Он помнил, как упал в погреб, куда столкнула его мачеха, как, заснув в теплой печи, от дыма и опаленный огнем подумал, что он в аду. Только в последний момент бабка выбросила из печи зажженные мачехой дрова.

Освоив от местного грамотея чтение, Никита взял у отца своего Мины денег и ушел в Макариев Желтоводский монастырь. Он читал Писание и пел на всякой службе; чтобы не проспать, ложился у благовестного колокола. Запомнился татарин-прорицатель, который, приютил Никиту с товарищами во время дальней прогулки. "Никите! - сказал вещун. - Почто ты так просто ходиши, блюдися и ходи опасно, ибо ты будешь государь великий царству Российскому!"

Вернуться в деревню заставил его отец, ложно известив о своей тяжкой болезни. Отец и бабушка скоро умерли, Никите пришлось вести хозяйство и жениться. Не сумев уйти в монастырь, он посвящается в священники, а затем по просьбе московских купцов переезжает в столицу. Понадобились годы и смерть троих детей, чтобы уговорить супругу поступить послушницей в московский Алексеевский девичий монастырь. В Анзерском скиту на Белом море монах Никон обрел свободу.

12 иноков острова разбрелись по кельям - дальше от людей, ближе к Богу. Никон питался запасом муки, привозимым на остров государевой милостью летом, ловил рыбу, растил овощи. Предавался посту и воздержанию, день и ночь молился, совершая по тысяче поклонов, спал мало. Стоило опочить - затворника обступали злые духи, кружились по келье мерзкие хари, давили во сне страшилища. Отбиваясь от них, Никон каждый день святил воду и кропил келью. Душа его пришла в смятение, когда супруга, живя не постриженной в монастыре, захотела вторично замуж выйти. Никон молился за ее спасение, писал родственникам, умоляя отвратить жену от соблазнов мира. Заставив женщину принять монашеский образ, Никон возблагодарил Бога, но Дьявол не отступался.

Настаивая на своих правилах монашеской жизни, он поссорился с братией и основателем скита, суровым отшельником Елиазаром Анзерским 4. Рыбачью лодку, на которой Никон ушел от гнева братии в Белое море, буря прибила к Кий-острову. В честь спасения он поставил на камне крест и сказал рыбаку: "Если Бог восхочет и подаст помощь - здесь устрою монастырь Крестный". Скитаясь по Северу с пустой котомкой, Никон обещал отплатить бедной вдове на берегу реки Онеги, спасшей его от голодной смерти. И отплатил. Когда местные поморы были приписаны к построенному им Крестному монастырю, освободил ее потомков от податей.

В скитаниях Никон набрел на Кожеозерскую пустынь. Игумен и братия приняли монаха, взяв вместо вклада переписанные им книги: "Полуустав" и "Канонник". Никон стал священствовать, затем построил келью на уединенном островке и жил там, ловя рыбу. В 1643 г. братия умолила отшельника стать игуменом. Никон долго отговаривался, но все же пошел в Великий Новгород и поставлен был митрополитом Аффонием в игумены.

Через три года он поехал по нуждам Кожеозерской пустыни в Москву и познакомился там с людьми, боровшимися за истинное благочестие. Их печалило состояние церкви, которое не мог исправить мягкосердечный патриарх Иосиф. Надежда была на царя: он один в мире остался опорой и хранителем вселенского православия, преемником византийских императоров. С царя, убеждали ревнители благочестия, взыщет Бог за нерадение в делах церковных, отчего и карает Господь царство Российское. Ревнители обличали священников, что омраченные пьянством безобразно вбегают в храм и отправляют службу без соблюдения устава и правил, поют и читают в пять-шесть голосов одновременно, чтобы быстрей закончить. Обличали пьяную, разгульную и развратную жизнь монахов, что любя серебро, золото, украшения келейные и одежды великолепные, желают достигнуть любви власть имущих пирами и взятками. Обличали архиереев, что занимают кафедры, не искушенные иноческой жизнью, подчиненных от неистовства не удерживают, но сами роскошью величаются. Удивительно ли, что простые люди в церквах бесчинствуют и грубые языческие игрища творят?!

Особенно сошелся Никон с протопопом кремлевского Благовещенского собора Стефаном Вонифатьевичем, духовным отцом царя Алексея Михайловича. Воспитанный в страхе Божием, недавно вступивший на престол 16-летний Алексей Михайлович трепетно воспринимал наставления духовника. Всюду искал Стефан добродетельных священников, ставя их царской милостью на должности протопопов в знаменитые храмы, где они могли учить народ. Задержавшись в Москве, Никон подружился с людьми из кружка Стефана и часто беседовал с ними об укреплении благочестия. В Казанском соборе служил отысканный Стефаном в Нижнем Новгороде Иоанн Неронов, заведший в службе строгое единогласие, чтобы богослужение всем было внятно. В собор приезжал посреди торга и сам царь с семьей - слушать поучения. Нашел Стефан пламенного протопопа Аввакума Петрова, послав его бороться с пороками в Юрьевец Польской. В Кострому был направлен ревностный протопоп Даниил. В Муром поставлен неутомимый проповедник протопоп Логгин. Истово учили людей романо-борисоглебский поп Лазарь и другие ревнители благочестия.

Привел Стефан к государю и кожеозерского игумена Никона. Алексей Михайлович был покорен убежденной верой и религиозным рвением нового знакомого. Около 1646 г. по желанию царя Никон был посвящен в архимандриты московского Новоспасского монастыря - родовой обители Романовых. Молодой царь возлюбил душеспасительные беседы с Никоном и велел ему регулярно к себе приезжать. И приходя во дворец по пятницам к заутрене, Никон каждый случай использовал, чтобы просить государя спасти вдов и сирот от насилия начальников. Радуясь возможности лично вершить добрые дела, Алексей Михайлович велел архимандриту собирать челобитные обиженных. За три года слава справедливого Никона распространилась по Москве. Многие шли к нему в Новоспасский монастырь с просьбами о заступничестве, по пятницам становились на его пути во дворец, надеясь вручить жалобы. Никон сам читал после утреннего пения челобитные государю, который решал дела прямо в церкви и тут же вручал архимандриту указы.

Тем временем оказалась без пастыря Новгородская митрополия. Митрополит Аффоний состарился и просил отпустить на покой в Спасский Хутынский монастырь. Вопрос, кто должен занять его место, был политическим: энергичный Никон, как Новгородский митрополит, стал я первым кандидатом в патриархи на место престарелого Иосифа. Но чтобы занять эту кафедру, следовало выбрать верные ориентиры в идейной борьбе, развернувшейся при Московском дворе.

Голоса ревнителей благочестия были слышны всем, но какую перспективу открывала их позиция? В беседах с царем и в своих публичных выступлениях они стояли за сохранение в неповрежденном виде русских церковных обычаев и обрядов, ибо Русская церковь была, по их мнению, единственной опорой и защитой чистого православия. Два Рима пали - Москва же стоит, как Третий Рим, и четвертому не быть. Рим католический совратился, Константинополь греческий и епархии православного Востока больны - там вера православная "испроказилась магометанской прелестью от безбожных турок". Лишь Русь, верили ревнители и многие россияне, сияет благочестием, как свет солнечный.

Никон гордился неповрежденностью обрядов российского православия, цветущего под защитой единственного в мире православного царства. Он вместе с большинством русских сомневался в благоверии и благочестии православных, оставшихся на мелете рухнувшей Византийской империи, ибо как не повредиться вере под властью иноверцев? Да и украинцы, живущие под католиками и смущаемые в униатство, подчиняясь патриарху Константинопольскому, не внушали доверия. Не раз собеседники слыхали от Никона, что греки и малороссы потеряли веру, крепости и добрых нравов у них нет, прельстили их покой и честь, делают они то, что им по нраву, а постоянства и благочестия у них не найти.

Но, говоря так в кружке ревнителей благочестия, Никон внимательно прислушивался и к более тонким речам протопопа Стефана. Он стал у него в доме завсегдатаем, обсуждал, кого советовать царю послать к патриарху Иосифу для поставления в митрополиты, архиепископы и епископы, архимандриты, игумены и протопопы. Никон начал понимать, что Стефан иначе относится к грекам, чем ревнители, хотя и не стремится обратить всех в свою веру. Главное же, что царь имел сходные со своим духовником взгляды.

Алексей Михайлович с детства любил и почитал православный Восток. Его дед, патриарх Филарет Никитич, ставленник Иерусалимского патриарха Феофана, оказывал щедрую помощь Иерусалимской церкви, вел оживленную переписку с патриархами Константинополя, Александрии и Антиохии, радушно принимал греков в Москве, пытался открыть греческую школу и внес в русские церковнослужебные книги и ритуал несколько исправлений по греческому образцу. Внук вполне унаследовал идею деда о единстве Русской церкви с Греческой. Если царь московский, как считали ревнители и значительная часть россиян, является гарантом благоверия и надеждой всего православия, если Российское государство - центр и зерно будущего земного царства Христа, не должен ли Алексей Михайлович обновить и утвердить союз православных церквей? Должен, считали самодержец и его советники, даже обязан обеспечить единомыслие церквей в нерушимом союзе.

С одной стороны, русские публицисты проповедовали предопределенную свыше миссию самодержавия, с другой - приезжавшие в Москву за милостыней греческие иерархи на все лады говорили об исключительном призвании российского государя в православном мире. Разница состояла лишь в том, что отечественные проповедники Третьего Рима и Нового Израиля (России) предлагали спасти православие путем распространения древних и "неповрежденных" русских книг и обрядов, тогда как "греки" себе приписывали роль "учителей Церкви" и распространителей истинной веры. Никон уловил, что Алексея Михайловича более привлекали не обрядовые тонкости, а идея унификации, как средства достижения полного единства православных церквей. Перед мысленным взором государя уже стояла Украина, а за ней - Константинополь с престолом древних благочестивых греческих царей, преемником и законным наследником которых считал себя Алексей Михайлович, поддерживаемый в этой мысли хором придворных и приезжих.

"Ты - столп твердый, и утверждение вере, и прибежище всех православных, томящихся под иноверным игом, - говорили царю. - От тебя ждем мы освобождения и надеемся увидеть, как патриарх Московский будет освящать собор Святой Софии". Сам Алексей Михайлович говорил, что хотел бы видеть всех пятерых православных патриархов, включая Московского, служащими в константинопольской Софии, что Бог взыщет с него, если царь не принесет в жертву войско, казну и кровь свою для освобождения православных от власти врагов веры.

Еще будучи архимандритом Новоспасским, Никон знал о конкретных шагах правительства по сближению Русской и Греческой церквей на подлежащих "освобождению" территориях. В 1648 г. государев Печатный двор издал "Книгу о вере" игумена Киевского Михайловского монастыря Нафанаила, в которой опровергалось расхожее для Руси мнение о потере греками благочестия. Греческая церковь, утверждал автор, хотя и в неволе пребывает, но светится правой верою. Российскому народу следует слушать в исправлении книжном вселенского патриарха Константинопольского. Помимо "Книги о вере" Печатный двор издал "Славянскую грамматику" Мелетия Смотрицкого с обширным и содержательным предисловием, "Малый катехизис" инициатора обновления украинской православной церкви Петра Могилы и другие южнорусские произведения, подтверждающие авторитет Греческой церкви.

Царь и его советники искали на Украине ученых богословов "для своего государева дела": перевода на славянский язык греческих книг, прежде всего Библии, имеющимся русским переводом которой были недовольны. С греческими книгами сверялась "Кормчая" (свод церковного права), "Шестоднев", учительное Евангелие. Над исправлением церковной литературы вместе с греками работали в Москве украинцы Арсений Сатановский, Епифаний Славинецкий, Дамаскин Птицкий и другие ученые мужи. Русский ученый Арсений Суханов был послан на православный Восток для описания существующих в Греческой церкви чинов и поиска древних книг для царской библиотеки.

Никон скоро и верно разобрался в настроениях при Московском дворе. Он заметил, что всесильный боярин Борис Иванович Морозов, воспитатель царя Алексея и один из богатейших людей России, начал жаловать киевское духовенство и обращаться за разрешением религиозных вопросов не к своему духовнику, а к приезжим грекам. Учитывая влияние Бориса Ивановича на внешнеполитический курс, следовало ожидать активизации России на юго-западе. Еще заметнее была деятельность царского постельничего Федора Михайловича Ртищева. Тесно связанный со Стефаном Вонифатьевичем, Ртищев начал возводить под Москвой новый - Андреевский - монастырь, где, по совету Киевского митрополита Петра Могилы, поселил монахов из Киево-Печерского монастыря. При поддержке своей сестры Анны Ртищев пропагандировал подозрительное для многих "благочестие" украинского православия, приглашал певчих, переводчиков и учителей в построенное им училище. Федор Михайлович учился греческой грамоте; такое желание выразил и царь, стараясь создать в Москве греческую школу, приглашая переводчиков и учителей с Украины.

Был и еще один фактор, одно влияние, признавать которое русским историкам не хотелось 5. В момент, когда решалось, кто будет вести Русскую церковь курсом единения с православным Востоком и Украиной, а проще -кто займет в ближайшем будущем место Новгородского митрополита - ступени к престолу Московского патриарха, в столицу прибыл патриарх Иерусалимский Паисий. Искушенный в интригах грек на первой же аудиенции у государя обеспечил себе хороший прием, задев чувствительные струны московских властей:

"Пресвятая Троица, Отец, Сын и Святой Дух, едино царство и господство, благословит державное ваше царствие! Да умножит вас превыше всех царей... сподобит вас благополучно восприять превысочайший престол великого царя Константина, прадеда (то есть предка. - А.Б.) вашего, да освободит народ благочестивых и православных христиан от нечестивых рук... Будь новым Моисеем, освободи нас от пленения; как освободил он сынов израилевых от фараонских рук жезлом - так ты знамением честнаго животворящего креста".

Далее Паисий постарался делом подтвердить свой любимый тезис, что греки были и есть "учителя веры". Он вел богословские беседы со Стефаном Вонифатьевичем, отвечал на многочисленные вопросы царя, передал патриарху Иосифу древнюю рукопись греческой "Кормчей" для исправления русской и т. п. Особый интерес Паисий проявил к архимандриту Никону, усмотрев в нем восходящую звезду Русской церкви. Долгое время Никон ограничивал свои отзывы о Паисий замечанием, что тот укорял его за искажение русскими церковных книг и обрядов, в частности, за неправильное сложение перстов при крестном знамении. Никон не желал признать, что беседы с хитроумным Паисием были и в духовном, и в мирском плане значительно более содержательны. В конце концов, по вопросам ритуала Паисий беседовал и с патриархом Иосифом, даже договорился с ним относительно общего греко-русского обряда поста на четыредесятницу и времени совершения литургии. С Никоном же Паисий активно искал сближения, стараясь одновременно поднять его авторитет в глазах царя.

Перед наступлением Великого поста Паисий обратился к самодержцу с заказанным ему богословским рассуждением и, наряду с благими пожеланиями, прибавил: "Еще когда я был при Вашей милости в прошлые дни, говорил я с преподобным архимандритом Спасским Никоном, и полюбилась мне беседа его; и он есть муж благоговейный, и досуж, и верен царствию Вашему, Прошу, да будет свободно приходить к нам беседовать на досуге, без запрещения великого Вашего царствия". Похвала от высокого для царя авторитета помогла Никону занять Новгородскую митрополию.

Вскоре после того, как Никон был поставлен в митрополиты, Паисий послал Алексею Михайловичу письмо: "Похваляем благодать, что просветил Вас Дух Святой и избрали Вы такого честного мужа, преподобного инокос-вященника и архимандрита господина Никона, и возвело его великое Ваше царствие на святой престол святой митрополии Новгородской. Он достоин утверждать церковь Христову и пасти словесных овец Христовых, как глаголет апостол: "Таков нам подобает архиерей" - и будем молить Бога о многолетнем здравии великого Вашего царствия". Со своей стороны, Паисий просил разрешения почтить Никона мантией из святых мест. Ни о ком другом Иерусалимский патриарх подобным образом не высказывался, ни за кого другого из русских не просил.

О чем реально беседовали Паисий с Никоном, чем так "полюбились" патриарху эти беседы и особенно сам Никон, нетрудно догадаться, использовав записи живых бесед, которые вел с греками и тем же Паисием Арсений Суханов 6. Арсений отстаивал взгляды, присущие основной части русских богословов, он говорил то же, что после краткого периода своих реформ повторял Никон. Паисий высказывал Арсению аргументы, которые вдруг прорезались у Никона во время его реформ. Опираться на такую реконструкцию в далеко идущих выводах мы не можем, но для понимания идейной ситуации мысленная замена в "Прениях с греками о вере" Арсения на Никона вполне приемлема.

То, что греки являются неиссякаемым "источником веры", не казалось Никону убедительным. Напрасно Паисий доказывал, что Русь крестилась от греков, а те крещение приняли от Христа, апостолов и Иакова, брата божия. Это было в Палестине, парировал Никон, а там жили и ныне живут евреи и арабы; к собственно Греческой церкви относятся Греция, Македония севернее Константинополя, районы Солуня и Афонской горы, где крещение было принято от апостола Андрея, который и Русь первым крестил. Трудно было Паисию возразить на это, но он все же настаивал, что греческие книги и обряды лучше, потому что православие у греков старее. Верно, говорил Никон, вы крещение раньше нас приняли, вы старее, только старая одежда требует подкрепления - и паки нова будет и крепка. А у вас ныне многое развалилось, творите не по древнему преданию апостолов и святых отцов, а починить, то есть исправить, не хотите.

Не принимал Никон и ссылки Паисия на множество святых, прославивших греческую церковь, на принадлежащие ей реликвии, на славную историю, включая проведение вселенских соборов. И в нашей земле, отвечал Никон, много прославил Бог угодников своих, мощи их нетленными лежат и чудеса творят. Было у вас множество драгоценных святых реликвий, а ныне они перешли в Москву. Риза спасителя нашего Иисуса Христа теперь у нас, и белый клобук, который великий царь Константин сделал своему духовному отцу папе Сильвестру вместо царского венца, носит патриарх всея Руси. От ваших многочисленных храмов и монастырей сейчас только след остался, а в России они роскошью цветут.

"Слышьте, греки, и внимайте, - распалялся в споре Никон, - и не гордитесь, и не называйте себя источником, ибо ныне слово Господне евангельское сбылось на вас: были вы первые, стали последние; а мы были последние, а ныне первые!" - "Но четыре восточных патриарха, - сопротивлялся Паисий, - были и остаются высшим авторитетом, без них ни один вопрос веры не может быть разрешен законно и праведно, они есть высший суд в церковных делах!" - "Это только вам, грекам, - парировал Никон, -невозможно ничего делать без четырех патриархов своих, потому что в Константинополе был царь благочестивый один под солнцем и он учинил четырех патриархов, да папу над ними; и те патриархи были в одном царствии под единым царем и на соборы собирались по царскому изволению. А ныне вместо того царя на Москве царь благочестивый, один под солнцем, и царство христианское у нас Бог прославил. Государь наш устроил у себя в своем царстве вместо папы патриарха в царствующем граде Москве, а вместо ваших четырех патриархов устроил на государственных местах четырех митрополитов". "Видишь сам, - говорил Никон Паисию, - что нам можно и без четырех патриархов ваших править закон Божий, потому что у нас глава православия - царь православный. Ведь патриарх зовется патриархом потому, что имеет под собой митрополитов, архиепископов и епископов. А у вас Александрийский патриарх имеет два храма во всей епархии - над кем он патриарх? Не имея царя - защитника и о богатстве Церкви радетеля, живя между басурман, греки закоснели и благочестие подлинное утратили - как они могут нам быть источником веры?!"

Таковы были позиции русских и греческих православных, так должен был думать и Никон, но, судя по удовольствию Паисия от бесед с ним, новоспасский архимандрит нетвердо стоял на своих позициях. Видимо, грек понял это из бесед, а еще скорее - сумел навести справки о несколько иных разговорах Никона со Стефаном Вонифатьевичем и царем Алексеем Михайловичем. И все же Паисий не мог убедить Никона, если бы он сам не сделал вывод из одного любопытного аргумента греков. Или Паисий подвел его к этому выводу?

"Цари и царства сменяют друг друга, - говорил Иерусалимский патриарх. - Так было в ветхозаветные времена, так продолжалось и после пришествия Христова. Все бренно в этом мире, и власть земная не исключение. Еще властвовали над миром римские тираны, а святая Церковь уже стояла, уже управлялась епископами. Пала Византийская империя, но и под владычеством магометан хранится неповрежденно христианство на ее землях, сохраняется благочестие, ибо непоколебимо в гонениях и притеснениях православное священство. Следовательно, священство превыше царства..."

Искра этой мысли пала на подготовленную почву. Никон никогда не отрекался от впитанного с детства чувства гордости за русское православие. Но если вопрос стоял о первенстве священства перед царством, Никон готов был забыть все обвинения против греков, смириться с их гордыней и использовать ее для укрепления власти архиерея на Руси. Царь и двор хотят единства с греками - он пойдет дальше их, но к своей цели! Греки хотят называться в Москве учителями - он найдет им дело к конечной славе церкви Российской. Ученые малороссы горят желанием исправлять русские книги - они будут использованы для создания единых печатных книг, достойных первой и величайшей Поместной православной церкви. Иллюзию единства славянского православия с христианством "учителей веры" - греков - стоило поддержать потому, что это мнимое единообразие импонировало царю, а отдаленные греки в качестве наставников выглядели симпатичнее, чем местные "ревнители", из которых каждый был убежден, что знает истину, а все несогласные есть церковные мятежники, противящиеся преданию святых апостолов и достойны изгнания из Христова стада. Никон сам был таков: и он, в числе "ревнителей", заставлял в бессилии плакать патриарха Иосифа, но был достаточно прозорлив, чтобы не сыграть такую же роль. Грек предложил ему не просто выход, но возвышенную идею, служение которой оправдывало все жертвы.

Окрыленный после бесед с Паисием личной, а не царской или "ревнитель-ской" миссией, Никон устремился к архипастырскому престолу. В 1649 г. он был посвящен на Новгородскую митрополию, оставленную дряхлым Аффонием. Тот приветствовал преемника возгласом: "Благослови мя, патриарше!" "Нет, отче святый, я грешный митрополит, а не патриарх, ты меня благослови", -ответил Никон. "Будешь патриархом! - рек старец. - Потому благослови меня первым". И, приняв от Никона благословение, сам его благословил.

Утверждая высоту пастырской власти, новый митрополит на Софийском дворе лично разбирал распри и творил суд праведный. Во время голода открыл погребную палату, чтобы каждый день кормить 200-300 бедняков. Каждую неделю из митрополичьей казны бедным раздавались деньги, каждое утро приходящим вручался каравай хлеба. Из личных денег каждый раз давал Никон бедным рубль или два. Для тех, кто требовал ухода, митрополит устроил четыре богадельни, испросив у государя средства на их содержание. Получив от царя разрешение рассматривать вины заточенных в тюрьмах, Никон спасал неправедно осужденных и отпускал на волю покаявшихся. Он с гордостью рассказывал, как многих спас от бед и к радости государя надзирал за царскими властями, не давая творить народу обид и разорения.

По самоощущению, переданному его келейником Иоанном Шушериным, Никон был Священного Писания изрядный сказатель, бо го вдохновенной беседой украшен, глас имел благоприятен и слушающим увеселителен, а непокоряющимся Богу и святой Церкви страшен. Не было тогда, вспоминал Никон, не только равного мне архиерея, но и подобного! Не ленясь, как многие, часто сам совершал я литургию в храме святой Софии Новгородской, особенно по воскресеньям и в праздники. Когда почти никто не говорил проповедей - по воскресеньям и праздникам - учил народ слову Божию. Ради тех сладостных поучений многие из далеких приходов шли к литургии в соборную церковь. В Софии паства слушала сладостное пение греческое и киевское, какое Никон прежде всех завел 7. Чтобы люди почитали храм и священный чин, истово заботился митрополит о церковном украшении, благочинном одеянии и довольном содержании церковнослужителей. Нет, не зря царь Алексей Михайлович день ото дня к Никону все большую любовь простирал, все желания митрополита исполняя!

В Великий Новгород часто приходили царские послания, исполненные мудростью (не от Стефана ли Вонифатьевича?) и любовью к митрополиту. Алексей Михайлович постоянно изъявлял желание видеть Никона в Москве и наслаждаться беседой с ним. Несмотря на отговорки, что в епархии еще много дел подлежит устроению, каждую зиму царь призывал Никона в Москву и подолгу не отпускал. Столица тогда кишела разными мнениями, все отстаивали свои взгляды. Паисий Иерусалимский оставил в России подопечного - Арсения Грека, но тот по доносу других греков был сослан на Соловки. Паисий не унывал и прислал в Москву знавшего славянский язык Назаретского митрополита Гавриила. Тот читал в московских храмах проповеди, переводил книги, беседовал с царем и церковными властями. Никон хорошо помнил настойчивость, с которой грек указывал ему на неисправность русских богослужебных книг и обрядов, требовал сопоставления их с греческими.

Вскоре на помощь Гавриилу Паисий прислал в Москву Гавриила-Власия, митрополита Навпакта и Арты, давно сотрудничавшего с русской разведкой на Востоке. Рекомендованный Паисием как "премудрый учитель и богослов великия церкви Христовы", каких "в нынешних временах в роде нашем не во многих обретается", митрополит был уполномочен "отвечать за нас во всех благочестивых вопросах православныя веры". Аналогичную рекомендацию дал Гавриилу-Власию патриарх Константинопольский Иоанникий. Греки оказывали усиленное давление на московское правительство и наедине беседовали с Никоном об исправлении русских книг и обрядов, не забывая о "милостыне" для своих епархий.

Общаясь с греками, царем Алексеем Михайловичем и Стефаном Вони-фатьевичем, Никон сохранял добрые и дружеские отношения с имевшим большое влияние кружком ревнителей благочестия. Нетрудно было догадаться, что объединяло столь разных людей, как, например, Аввакум и Федор Ртищев, Стефан Вонифатьевич и Гавриил-Власий. Все они признавали главенство царя Алексея Михайловича над Российской церковью и его мессианскую роль в мировом православии. Противником для разных по взглядам на церковные книги и обряды людей неожиданно для многих оказался самый безобидный из иерархов, не принадлежавший явно ни к одному направлению - патриарх Московский Иосиф.

Патриарх долго молча сносил вмешательство в церковные дела придворных, а особенно царского духовника и ревнителей благочестия. Иосиф видел, что его оттесняют от управления Церковью, лишают инициативы в поставлении архиереев, настоятелей монастырей и протопопов. Конец его терпению пришел зимой 1649 г., когда царь указал провести церковный собор о единогласном пении. Алексей Михайлович ясно дал понять, что желает утверждения единогласного пения и осуждения церковной службы, исполняемой одновременно множеством голосов, поющих и читающих разные тексты. Патриарх взбунтовался.

Церковный собор, собравшийся в государевом дворце 11 февраля, подавляющим большинством во главе с патриархом постановил, что от введения в некоторых храмах на Москве единогласия учинилась молва великая и православные люди всяких чинов из-за долгого и безвременного пения от церквей Божиих стали отлучаться. Посему собор уложил: как было богослужение во всех приходских церквах прежде, так тому и быть, а вновь ничего не всчинать. Сторонники единогласия были повержены.

Конечно, патриарх Иосиф был кругом не прав. Иоанн Златоуст в толкованиях на послания апостола Павла порицал службу в несколько голосов одновременно как "беснование", сходно высказывался и Иоанн Богослов. Московский Стоглавый собор в XVI в. запрещал многогласие, "новый исповедник" Московский патриарх Гермоген писал о несоответствии многогласия уставу святых отцов и преданию апостольскому, объяснял, что оно "нашего христианского закона чуже". В XVII в. укоренение многогласия, ускорявшего церковную службу, вызывало суровые нарекания благочестивых людей, а единогласия церковные власти доселе не ограничивали. Всякому было ясно, что Дух Святой (как писал инок Ефросин) повелевает петь не просто, но разумно, то есть не шумом, не украшением голоса, но чтобы знать поемое самому поющему и слушающим пение смысл речей можно было ведать.

Однако Никон, привыкший к шумным спорам в кружке ревнителей благочестия, не ожидал, что столь сдержанный и тихий человек, как Стефан Вонифатьевич, будет в ярости публично изрыгать проклятия на патриарха, архиереев и сам церковный собор, да еще напишет эти ругательства в челобитной к своему духовному сыну царю Алексею Михайловичу Еще удивительней было, что патриарх Иосиф не испугался этих проклятий и гнева государя, но в соборно утвержденной челобитной требовал суда над хулителем церкви по Уложению 1649 г., подразумевавшем смертную казнь: "Пожалуй нас, богомольцев своих, не вели, государь, своей государевой Уложенной книги нарушить!" Отвага Иосифа объяснялась поддержкой его мнения архиереями и приходскими священниками. И так уже большая часть духовенства косо смотрела на затеи ревнителей благочестия и страшилась их фанатизма. Истовая, продолжительная церковная служба с единогласным, последовательным пением и чтением, необходимая, как указывал Иосиф, для монастырей, была столь обременительна для обычных прихожан, что многие предпочитали не ходить в церковь 8.

Решение собора 1649 г. было, с точки зрения Никона, чрезвычайно опасным. Оно опиралось на соображения практического удобства духовенства и прихожан, а не на высший, надчеловеческий авторитет. Однако Никон сознавал, что действия Иосифа и церковного собора полезны для него, а значит, для церкви. Царь и его окружение почувствовали необходимость иметь на патриаршем престоле не просто единомышленника, но человека, способного "скрутить" разболтавшееся духовенство, твердой рукой вести Церковь по нужному власти курсу. Алексей Михайлович мог защитить Стефана Вонифатьевича от суда, не утвердить решения церковного собора, проявить к Иосифу свою неприязнь - и он сделал это, демонстративно приглашая в храмы, которые хотел посетить, митрополита Никона, служившего литургию не только единогласно, но с греческим и киевским пением. Но без решения церковных властей царь не мог заставить священников отказаться от многогласил, помешать им следовать собственному рассуждению, а не указанию свыше.

Никон слишком верил в необоримую силу своего духа, в предопределенность высокого пути, чтобы увидеть предупреждение в том, как царская власть одолела патриарха Иосифа. Тот был убежден, что Русская церковь находится в полном единстве с четырьмя восточными патриархами, и не мог долго отказывать царю, требовавшему обратиться за разъяснениями о единогласном пении к патриарху Константинопольскому. Иосиф полагал, что сможет получить объективный ответ, учитывающий допустимую разницу в обычаях Поместных церквей. Но Алексей Михайлович не зря посылал на Восток богатую милостыню, а Посольский приказ имел глубокие связи в среде константинопольского духовенства, да и у турецких властей. От имени константинопольского собора в Москву пришел заказанный царем ответ: патриарх лично написал Иосифу, что при богослужении единогласие не только подобает, но непременно должно быть, и напомнил, что Константинопольская церковь есть источник и начало всем Церквам. Под давлением царя престарелый Иосиф сдался.

В 1651 г. в Москве был собран новый церковный собор, подчинившийся решениям константинопольского патриарха: "Петь во святых Божиих церквах чинно и безмятежно на Москве и по всем градам единогласно... псалмы и псалтирь говорить в один голос тихо и неспешно со всяким вниманием". Тогда Никон не придал значения повороту, произошедшему в отношении патриарха Иосифа к грекам, а поворот этот был значителен. Московский собор под председательством патриарха не счел нужным даже упомянуть о решениях константинопольского, но демонстративно сослался на русский источник - постановление Стоглавого собора XVI века.

Более того, московский собор принципиально отверг на будущее согласование древних русских церковных книг и обрядов с греческими. Не в силах бороться с окружением царя, патриарх отвергал официальную грекофилию как оружие светской власти против российского священства. Пройдет время, и Никон должен будет пойти по тому же пути. Тогда он вспомнит вызывавшие насмешку жалобы Иосифа, что "уже третье лето есть биен от свадник, терпя клеветные раны", когда сам захочет воскликнуть: "Переменить меня, скинуть меня хотят!" Но учиться на чужом примере будет поздно...

Сочувствовать Иосифу в 1649-1650 гг. Никону мешало не только самомнение, но и грозные события в епархии. Восставшие граждане бревном вышибли ворота Софийского дома, в котором Никон сп