Скачать

Основные идейные принципы дзен-буддизма

Актуальность темы: дзэн-буддизм в последние годы вызывает к себе живой интерес как в Америке, так и в Европе. Он получил такое распространение в основном благодаря трудам Д. Т. Судзуки и А. В. Уотса.

Хронологические рамки охватывают период примерно с IX века и по наши дни, однако непосредственность дзэна породила распространенное мнение, что это учение исходит из источников, бывших еще до Будды.

Целью исследования является рассмотрение основных идейных принципов дзен-буддизма, характеристика его влияния на японскую национальную культуру, отличающуюся глубокой символичностью, а также рассмотрение значения философии дзен-буддизма для европейской культуры ХХ века.

Исходя из цели исследования, автор поставил следующие задачи:

а) определить, что такое дзэн-буддизм и рассмотреть его идейные принципы;

б) рассмотреть его влияние на японскую культуру;

в) рассмотреть дзэн-буддизм в наше время.

Основными источниками для изучения этой темы являются:

- «Сто одна история о дзэн»(1). Здесь приводятся подлинные случаи из жизни китайских и японских учителей дзэн на протяжении более чем пяти столетий.

 - «Десять быков»(2). Это перевод знаменитого китайского комментария стадий осознавания, ведущих к просветлению, иллюстрированный здесь одним из ведущих в Японии мастеров гравюры 20-го столетия.

- «Сосредоточение»(3). Это перевод древней санскритской рукописи. Это древнее учение, хранившееся в Кашмире и других местах Индии более четырёх тысячелетий; его вполне можно считать прародителем дзэн.

Основным источником была книга «Сто одна история о дзэн». В ней описывается множество различных историй о дзэн, ярко показывающих его цель.

1. Что такое дзэн? Его идейные принципы

Это не религия в популярном понимании, так как в дзэне нет бога, которому можно было бы поклоняться, нет также никаких церемониальных обрядов, ни земли обетованной для отошедших в мир иной, и, наконец, в дзэне нет также такого понятия как душа, о благополучии которой должен заботиться кто-то посторонний, и бессмертие которой так сильно волнует некоторых людей. Дзэн свободен от всех этих догматических религиозных затруднений.

То, что в дзэне нет Бога, не значит, что дзэн отрицает существование Бога. Дзэн не имеет дела ни с утверждением, ни с отрицанием. Когда что-либо отрицается, то само отрицание уже включает в себя противоположный элемент. То же самое может быть сказано и об утверждении. В логике это неизбежно. Дзэн стремится подняться выше логики и найти высшее утверждение, не имеющее антитезы. Дзэн в равной мере не является ни религией, ни философией.

В то время как, с одной стороны, дзэн в высшей степени абстрактен, его методологическая дисциплина, с другой, - приносит огромную пользу человеку и определяет его мораль. Когда дзэн выражается в нашей повседневной практической жизни, мы иногда забываем о его отвлеченности, и тогда-то как нельзя ярче и проявляется его действительная ценность, так как дзэн находит невыразимо глубокую мысль даже в таких простых вещах как поднятый вверх палец или простое приветствие, обращенное друг к другу случайно встретившихся на улице. В дзэне самое реальное – это самое абстрактное и наоборот. (4)

Д. Т. Судзуки писал: «Дзэн мистичен, – да иначе и быть не может, так как дзэн является основой восточной культуры. Именно этот мистицизм часто мешает Западу измерить глубину восточного ума в связи с тем, что по природе своей мистицизм отрицает логический анализ, а логичность является основной чертой западного ума. Восточный ум синтетичен, он не придает слишком большого значения несуществующим подробностям, а стремится, скорее, к интуитивному постижению целого.

Дзэн – это систематизация или, скорее, кристаллизация всей философии, религии и самой жизни Дальнего Востока, и в особенности Японии».(5)

Дзэн-буддизм – это образ жизни и взгляд на жизнь, который нельзя свести к какой-либо формальной категории современной западной мысли. Это не религия и не философия, не психология и не наука. Это образец того, что в Индии и Китае называют "путь освобождения", и в этом смысле дзэн-буддизм родственен даосизму, веданте и йоге. Его можно описать лишь косвенно, указав, чем он не является, подобно тому, как скульптор раскрывает образ, удаляя лишние пласты мрамора.

В историческом отношении дзэн является результатом развития двух древних культур: Китая и Индии, хотя по существу он носит скорее китайский, чем индийский характер. После окончания преследований буддизма, происходивших в 848 году. дзэн некоторое время оставался в Китае не только преобладающей формой буддизма, но также наиболее мощной духовной силой, воздействовавшей на развитие китайской культуры. Это влияние было наиболее сильно в правление династии Южной Сун (1127-1279), и в это время монастыри дзэн стали основными центрами китайской учености. И светские ученые, и даосы, и конфуцианцы подолгу учились в них, а монахи дзэн, в свою очередь, знакомились с китайской классической культурой. Поскольку письмо и поэзия были одним из главных занятий китайских ученых, а китайская живопись очень близка каллиграфии, специальности ученого, художника и поэта разграничивались не слишком сильно. И китайский дворянин-ученый не был профессионалом, и монах, в согласии с духом дзэн, не ограничивал круг своих интересов чисто “религиозными” вопросами. В результате происходило замечательное взаимообогащение философских, научных и художественных поисков, в которых преобладающей нотой было дзэнское и даосское чувство “естественности”.(6) С XII века дзэн пустил глубокие корни в Японии и получил там поистине творческое развитие. Как порождение этих великих культур, как уникальный и в высшей степени поучительный пример восточного "пути освобождения", дзэн представляет собой ценнейший дар Азии миру.

Со времен Бодхидхармы, пришедшего в Китай с запада, то есть из Северной Индии, подвергаясь спокойному и систематическому развитию в течение более двух столетий, дзэн-буддизм прочно обосновался на земле конфуцианства и даосизма в виде учения, претендующего на:

- особое откровение без посредства св. Писания;

- независимость от слов и букв;

- прямой контакт с духовной сущностью человека;

- постижение сокровенной природы человека и достижение совершенства Будды.

Дзэн описывали так: «Особое учение без священных текстов, вне слов и букв, которое учит о сущности человеческого разума, проникая прямо в его природу, и ведет к просветлению».

Наиболее значительной фигурой в истории дзэна является Эно, которого по традиции называют Шестым патриархом дзэна в Китае. Он действительно создал дзэн-буддизм, в отличие от других буддийских сект, существовавших в то время в Китае. В следующем четверостишии отражен установленный им стандарт истинного выражения веры в дзэне:

Нет древа мудрости (Бодхи),

И нет зеркальной глади;

С начала самого нет ничего,

Так что же может пылью покрываться?(7)

Дзэнский обычай самопознания через медитацию для реализации настоящей природы человека, с его пренебрежениями к формализму, с его требованием самодисциплины и простоты жизни, в конечном счете, завоевал поддержку знати и правящих кругов Японии и глубокое уважение всех слоев философской жизни Востока.

Большинство затруднений и мистификаций, возникающих перед изучающими дзэн на Западе, объясняется их незнанием китайского способа мышления, который значительно отличается от нашего. Именно поэтому, если мы хотим критически отнестись к нашим собственным идеям, он и представляет для нас особый интерес. Трудность здесь состоит не столько в том, чтобы овладеть какими-то новыми идеями, отличающимися от наших, так, например, как философия Канта отличается от философии Декарта или взгляды кальвинистов от взглядов католиков. Задача заключается в том, чтобы уловить и оценить различие в основных предпосылках мысли и в самом методе мышления. Поскольку именно это часто игнорируется, – наша интерпретация китайской философии большей частью оказывается проекцией чисто европейских идей, облачённых в одежды китайской терминологии. Это неизбежный порок изучения философии Азии в рамках западной школы, с помощью слов, и только. В действительности слово становится средством общения лишь в том случае, когда собеседники опираются на похожие переживания.

Причина, по которой дзэн и даосизм представляют на первый взгляд загадку для европейского ума, заключается в ограниченности нашего представления о человеческом познании. Мы считаем знанием лишь то, что даос назвал бы условным, конвенциональным знанием: мы не чувствуем, что знаем нечто, до тех пор, пока не можем определить это в словах или в какой-нибудь другой традиционной знаковой системе, – например, в математических или музыкальных символах. Такое знание называется конвенциональным, условным, потому что оно является предметом общественного соглашения (конвенции), договоренности относительно средств общения. Как люди, разговаривающие на одном и том же языке, имеют молчаливую договоренность о том, какое слово обозначает какой предмет, точно так же члены любого общества и любой культуры объединяются узами общения, основанными на разного рода соглашениях относительно классификации и оценки предметов и действий.

Дух дзэн стал означать не только понимание мира, но и преданность искусству и работе, богатство содержания, открытость интуиции, выражение врожденной красоты, неуловимое очарование несовершенства. Дзэн имеет много значений, но ни одно из них не определено полностью. Если бы они были определены, это был бы не дзэн.

Говорят, если в жизни присутствует дзэн, то в ней нет страха, сомнения и страстей, чрезмерности чувств. Ни нетерпимость, ни эгоистические желания не тревожат этого человека.

Изучать дзэн – это расцвет человеческой природы – нелегко в любом возрасте и для любой цивилизации. Многие учителя, настоящие и ложные, задавались целью помочь другим в постижении дзэн.

Истинность следующей истории является одним из бесчисленных и подлинных событий дзэн. (8)

ЧАШКА ЧАЯ

Нан-ин, японский учитель дзэн, живший в эпоху Мейдзи (1868-1912 гг.) принимал у себя университетского профессора, пришедшего узнать, что такое дзэн.

Нан-ин пригласил его к чаю. Он налил гостю чашку доверху и продолжал лить дальше.

Профессор следил за те, как переполняется чашка, и, наконец, не выдержал: «Она же переполнена. Больше уже не войдет».

«Так же, как эта чашка, – сказал Нан-ин, – вы полны ваших собственных мнений и размышлений. Как же я смогу показать вам дзэн, если Вы сначала не опустошили свою чашу?»(9)

Подлинный дзэн проявляется в повседневной жизни, это – СОЗНАНИЕ в действии. Больше, чем любое ограниченное знание, раскрывает он все внутренние врата нашей безграничной природы. Мгновенно освобождается ум. А неискренний, притворный и пагубный для сознания дзэн выдумывают священники и дельцы для мелкой торговли.

Взглянуть на все это можно так – изнутри наружу и снаружи внутрь: повсюду всеохватывающее, струящееся сквозь нас СОЗНАНИЕ.

Очень наглядно показано, что такое есть дзэн в индийской сказке, которую рассказывал Инаят-хан. Сказка о рыбе, которая приплыла к королеве рыб и спросила: «Я постоянно слышу о море, но что же такое это море? Где оно?»

Королева рыб ответила: «Ты живешь, движешься и существуешь в море. Море внутри тебя и снаружи, из моря ты создана и в море ты умрешь. Море окружает тебя, как твоя собственная сущность».(10)

Центральная и наивысшая цель религиозной практики в традиции дзен – сатори. Сатори - это душа дзен, и без него нет дзен", – пишет Д.Т.Судзуки. Сатори присущи некоторые важнейшие черты:

- иррациональность, необъяснимость, непередаваемость;

- интуитивное проникновение в сущность природы;

- ощущение необычности состояния сатори;

- испытание чувства восторга, как результата реализации чего-то неосознанного;

- краткость, внезапность, мгновенность сатори.

Большое внимание уделяется в дзен проблемам психотренинга, для чего используются, прежде всего, практики дзадзэн(11) и коан. Коаны - истории из жизни дзэнских патриархов, которые учитель предлагал ученику в качестве интеллектуальных задач, содержащие, как правило, элементы парадоксальности и ставящие под сомнение возможность рационального мышления. Ум человека, по мнению дзен-буддистов, заменит внезапное озарение, которое может быть высказано в словах, но без соответствующего смысла, так как этот смысл понятен лишь самому озаренному.

* Дзен не признает существования вселенского Будды, считается, что он есть в каждом индивидууме.

До изучения дзэна для человека горы – это горы и вода – вода. Когда для него блеснет истина дзэна, благодаря наставлениям хорошего мастера, горы для него – больше не горы и вода – не вода; позднее, однако, когда он действительно достигнет сатори, горы вновь становятся горами, а вода – водой.(12)

2. Влияние дзэн-буддизма на японскую культуру

Искусство, выражающее дзэн, является для нас прямым и непосредственным способом его восприятия. Это особенно верно еще и потому, что искусство, порожденное Дзэн, не столь символично, как другие произведения буддизма и “религиозного” искусства в целом. Излюбленные объекты дзэнских мастеров-художников и поэтов — это то, что мы бы назвали “природа”, “конкретное” или “земное”. Даже рисуя Будду или патриархов и наставников Дзэн, они изображают их на редкость приземленно и по-человечески. (13)

Направленность дзэна внутрь подразумевает то, что он непосредственно взывает к духу человека. Когда посредничество формы исключается, один дух общается непосредственно с другим.

Бедность и простота сочетаются в дзэне, но просто быть бедным и скромным еще не есть дзэн. Он не проповедует бедность только во имя бедности.

Факты и опыт ценятся в дзэне больше, чем обряды, символы и понятия, – другими словами, сущность в дзэне – все, а форма – ничто. Поэтому дзэн – это радикальный эмпиризм. В связи с этим пространство не есть нечто, простирающееся объективно; время не следует считать линией, тянущейся из прошлого через настоящее в будущее. Дзэну неведомо такое время, и поэтому такие идеи, как вечность, бесконечность, безграничность и т.п. являются фантазией с точки зрения дзэна, так как дзэн живет в фактах. Когда дзэн сравнивают с молнией, которая исчезает прежде, чем человек успевает вскрикнуть, то не следует полагать, что простая быстрота есть жизнь дзэна. Однако дзэн избегает медлительности и сложности. Когда потекла крыша, учитель вызвал своих помощников и попросил принести что-нибудь, чтобы уберечь от дождя татами. Один без промедления принес бамбуковую корзину, в то время как другой пошел искать кадку, которую он потом принес учителю. Говорят, учитель остался очень доволен первым монахом, принесшим корзину. Не кто иной, как первый монах понял дух дзэна лучше, чем монах, проявивший осмотрительность, хотя мудрость последнего оказалась практичнее и полезнее. Этот аспект дзэна носит специальное название «отсутствие разграничения».(14)

Когда дзэн выражает себя в искусстве, он составляет то, что может быть названо духом дзэн-буддийской эстетики.

Он проявляется в простоте, непосредственности, смелости, возвышенности, отрешенности от внешнего мира, углубленности внутрь, равнодушии к форме, свободных движениях духа и мистическом дыхании творческого гения во всем мире – как в живописи, так и в каллиграфии, садоводстве, чайной церемонии, фехтовании, танцах и поэзии. Из всех школ махаяна-буддизма дзэн возымел самое сильное влияние на развитие искусств, являющихся специфической чертой японской культуры.

Для иллюстрации остановимся на японской живописи, известной под названием «сумие», и японской поэзии «хайку». Дзэн пришел в Японию в XII столетии и за восемь веков своей истории оказал влияние на различные аспекты японской жизни – не только на духовную жизнь самураев, но также на художественное выражение жизни образованными и культурными слоями общества. Сумие, являющееся одним из таких выражений, не представляет собою живописи в строгом смысле слова: это своего рода черно-белый эскиз. Чернила делаются из сажи и клея, а кисть из шерсти овцы или барсука, причем она способна вместить большое количество этой жидкости. Используемая для рисунка бумага довольно тонка и поглощает большое количество чернил, резко отличаясь от полотна, используемого художниками по маслу. Причина, по которой для передачи вдохновения выбран такой материал, заключается в том, что вдохновение должно быть передано по возможности в кратчайшее время. Если кисть задержится слишком долго, бумага порвется. Линии должны наноситься как можно быстрее, а их количество должно быть минимальным, только самые необходимые линии. Недопустимы медлительность, стирание, повторение, ретуширование, переделка, монтаж. Однажды нанесенные мазки не могут быть смыты, нанесены заново и не подлежат дальнейшим поправкам или доделкам. Любой мазок, нанесенный после, резко выделяется из-за специфических свойств бумаги. Художник должен постоянно, всецело и непроизвольно следовать за своим вдохновением. Можно сказать, что кисть выполняет работу сама, независимо от художника, который позволяет ей двигаться, не прилагая никаких сознательных усилий. Если между кистью и бумагой появится логическая связь или размышление, весь эффект пропадает. Так рождается сумие. Художник делает это так умело, что в его работе нельзя заметить никаких следов искусственности или определенной цели. Такая непреднамеренность заимствована у дзэна.

Дзэн есть и в японской литературе, которой присущ дух «вечного одиночества» – "саби" или "ваби". Саби появилось в планировке садов и парков и в чайной церемонии так же, как и в литературе. Я ограничусь литературой, особенно той формой литературы, которая носит название "хайку", то есть стихотворения из семнадцати слогов. Эта кратчайшая форма поэтического выражения является продуктом японского гения. Она была широко распространена в эпоху Токугавы и в особенности после Басе, бывшего великим поэтом, переводчиком, страстным любителем природы – своего рода трубадуром природы. Он провел свою жизнь в путешествиях из одного конца Японии в другой. Басе был буддийским монахом, но был приверженцем дзэна. В начале осени, когда временами начинает идти дождь, природа становится воплощением вечного одиночества. Деревья оголяются, горы принимают суровый вид, потоки становятся прозрачнее, и по вечерам, когда птицы, утомленные работой дня, направляются к дому, одинокий странник начинает размышлять о судьбе жизни человеческой. Басе поет:

Странник –

Пусть зовут меня так –

Этот осенний ливень.

Простота формы не всегда означает тривиальность содержания. Все вещи появляются из неизвестной пропасти таинственного, и через каждую из них мы можем заглянуть в эту пропасть. Нет необходимости сочинять величественную поэму из сотен строк, чтобы излить чувство, пробужденное тем, что мы увидели в этой пропасти. Во всяком случае, японские художники, на которых в той или иной степени оказал влияние дзэн, стремятся использовать как можно меньше слов или мазков кисти для выражения своих чувств. Когда они слишком полно выражены, не остается места для догадки и намека, которые являются секретом японских искусств. Когда дух вечного одиночества выражается таким образом, мы постигаем сущность сумие и хайку.

Также одной из специфических черт японского искусства является стиль «одного угла», основоположником которого был Баэн (Ма Юань, пользовался большим успехом в 1175-1225), один из величайших художников Южной Сун. Стиль "одного угла" психологически связан с традицией "бережливой кисти" японских художников, ограничивающихся наименьшим числом линий или штрихов в изображении объектов на шелке или бумаге. И то и другое очень близко по духу дзэну. Простой рыбацкой лодки, окруженной рябью волн, достаточно для пробуждения в душе зрителя чувства необъятности моря и в то же время чувства умиротворения – чувства Единого в дзэне.

Здесь имеет место «ваби» – действительности означает "бедность" или, в негативном значении, "не быть в модном обществе своего времени". Быть бедным, то есть не зависеть от мирских вещей – богатства, власти, репутации – и в то же время чувствовать присутствие некоего внутреннего неоценимого сокровища, находясь вне времени и общественного положения, – вот что составляет сущность ваби.

Возможно, самой яркой чертой восточного характера является способность схватывать жизнь изнутри, а не снаружи. И дзэн как раз попал в точку. Равнодушие к форме, являющееся результатом того, что слишком много внимания уделяется важности духа, особенно заметно в живописи. Стиль "одного угла" и экономия в пользовании кистью также помогают выйти за пределы общепринятых правил.

Саби состоит в неотесанной естественности или архаическом несовершенстве, явной простоте или легкости исполнения, богатстве исторических ассоциаций (которые, однако, могут не всегда присутствовать), и, наконец, в наличии элементов необъяснимого, поднимающих рассматриваемый предмет на уровень произведений искусства. Эти элементы принято связывать с пониманием дзэна. Посуда, используемая в чайной комнате, в основном обладает этими качествами.

Лучше всего это можно продемонстрировать на примере того, как устроена чайная комната и какие в ней используются предметы. Взглянув на потолок, можно увидеть, что он выполнен, по крайне мере, в трех различных стилях, и на некоторые предметы, связанные с чайной церемонией, а также на группировку и кладку дорожных и облицовочных камней в саду. Имеется много примеров, иллюстрирующих асимметрию, – своего рода несовершенства, или стиль "одного угла". (15)

Художественные порывы носят более глубокий или более первобытный характер, чем порывы нравственности. Нравственность – это предписание, а искусство – это творчество. Первое – это наложение обязательства извне, а второе – неудержимое выражение внутреннего. Дзэн неизбежно оказывается сродни искусству, но не морали. Дзэн может оказаться без морали, но не без искусства.

Как бы там ни было, асимметрия, несомненно, является характерной чертой японского искусства и служит причиной тому, что непринужденность или доступность также оставляют определенные отпечатки на предметах японского искусства. Симметрия связана с понятием изящества, торжественности и внушительности, что опять-таки принадлежит к сфере логического формализма или абстрактного мышления.

С давних времен восточный народ учился подчиняться дисциплине, в которой очень трудная задача достигается только после долгой духовной тренировки, если человек хочет добиться чего-либо в мире искусства и религии. Дзэн фактически выразил эту мысль в следующих словах: "Единый во Всем, и Все в Едином". Когда это понимается до конца, рождается творческий гений.

Поскольку Единый во Всем, некоторые люди считают дзэн пантеистическим учением. Это далеко не так: дзэн никогда бы не допустил, что Единый или Все существует самостоятельно, как нечто, воспринимаемое нашими чувствами. Слова "Единый во Всем, и Все в Едином" должны пониматься как выражение абсолютной интуиции праджни, а не подвергаться анализу в плоскости понятий. Когда мы видим луну, мы знаем, что это луна, и этого достаточно.

Дзэн всегда выдвигает на передний план свой опыт как таковой и отказывается связывать себя с какой-либо философской системой. Даже если дзэн пускается в рассуждение, он никогда не становится на позиции пантеистического объяснения мира, так как не следует забывать, что в дзэне нет Единого.(16)

Принцип, на котором основана живопись жанра сумие, базируется на опыте дзэна и что непосредственность, простота, подвижность, духовность, цельность и другие качества, которые наблюдаются в этом жанре восточной живописи, органически связаны с дзэном.

К началу XYII столетия японские художники выработали еще более многозначительный и “импровизационный” стиль сумиэ, который называется хайга и является как бы иллюстрацией к стихотворениям хайку. Этот жанр развился из дзэнга — непринужденных зарисовок дзэнских монахов, которые служили иллюстрациями стихам из Дзэнрин Кушу или к изречениям, взятым из различных сутр и мондо. Дзэнга и хайга представляют собой самые “крайние” выражения стиля суми — здесь он наиболее органичен, безыскусен и неотесан и изобилует теми “управляемыми случайностями” кисти, которые воплощают удивительную “бессмысленность” самой природы.(17)

Когда жизнь пуста по отношению к прошлому и бесцельна по отношению к будущему, вакуум заполняется настоящим — тем настоящим, которое, как правило, в обычной жизни сводится до волосяной линии, до доли секунды, когда ничего и не успевает произойти. Ощущение бесконечно разросшегося настоящего нигде не бывает столь сильным, как в тя-но-ю, чайной церемонии. Строго говоря, это слово обозначает нечто вроде “чай с горячей водой”.

Но в своей аскетической простоте, например, в школе Сошу Сэн, чайная церемония является подлинным выражением дзэн, и необходимыми атрибутами для нее являются только чашка, чай и горячая вода. Если и этого нет, тя-до (“путь чая”) может практиковаться везде и с чем угодно, ибо, по существу, это то же самое, что и дзэн.

Если христианство — это вино, а ислам — кофе, то буддизм — это, конечно, чай. Его успокаивающее, очищающее воздействие — это вкус чуть ли не самого просветления, а его легкий привкус горечи соответствует и приятной шероховатости “естественного фактора”, и “срединному пути” между сладким и кислым. Задолго до возникновения тя-но-ю дзэнские монахи использовали чай в качестве стимулятора медитации. Чаепитие проходило неспешно, в состоянии спокойной бдительности, что естественно порождало ритуальный характер самого действия тя-но-ю чай освежал, а зимой согревал тех бродячих монахов-отшельников, которые любили строить травяные или бамбуковые хижины в горных чащах или у берега запруженного камнями ручья в ущелье. Лишенная всяких украшений пустота и простота хижины даосского монаха или отшельника Дзэн породили стиль не только “чайного домика”, но и всей архитектуры жилища Японии*.

Монашескую “чайную церемонию” ввел в Японии Эйсай, и хотя она по форме и отличалась от современной тя-но-ю, чайная церемония одилась отсюда. (18)

Дзэн и тя-но-ю породили и особый стиль садоводства, конечно, не тот, что создал разукрашенные псевдо-японские пейзажи с бронзовыми журавлями и миниатюрными пагодами. Лучшие сады не преследуют цель создать иллюзию пейзажа во всех реальных подробностях, они дают всего лишь намек на общую атмосферу “горы и воды”, и так распланированы на небольшом участке земли, что кажется: человеческая рука не сотворила их, а лишь коснулась, помогая им выявиться. Садовод дзэн-буддист не стремится навязать свою собственную волю природным формам, он озабочен скорее тем, чтобы следовать “непреднамеренным намерениям” самих форм, хотя это и требует величайшей тщательности и искусности. Этот садовник только и знает, что стричь, подрезывать, выпалывать и обрабатывать садовые растения, но делает он это, ощущая себя составной частью самого сада, а не надзирающим оком, руководящим этим извне. Он не мешает природе, потому что он сам — природа, и возделывает ее как бы не возделывая. Поэтому его сад — одновременно и совершенный образец искусства и чудо природы.

Следует сказать и о том, что воспитательная практика дзен была использована в системе подготовки самураев средневекового рыцарства с его культом насилия и разбоя. Дзен стал религиозно-философской основой самурайского кодекса морали бусидо - "путь воина", который обеспечивал специальную боевую подготовку отборочных феодальных войск, которые сыграли значительную роль в межфеодальных войнах средневековья и в войнах следующих эпох в Японии.

Даосизм, конфуцианство и дзэн выражают склад ума, который чувствует себя во вселенной как у себя дома, и воспринимает человека как неотъемлемую часть окружающей его среды. Человеческий разум — это не плененный дух, спустившийся с высоты, а аспект целого, внутренне сбалансированного организма естественного мира, принципы которого были впервые открыты в “Книге перемен”. Небо и земля — равноправные.(19)

* Эти и другие аспекты влияния Дзен на японскую культуру свидетельствуют о больших потенциальных возможностях религии в становлении национальных аспектов цивилизации.

3. Дзэн-буддизм в наше время

В настоящее время дзэн нашел неожиданный отклик в различных сферах западной культуры: в музыке, живописи, литературе, языкознании, религии, философии и психоанализе.

Известная американская романистка Нэнси Вильсон Росс пишет в журнале следующее:

«Чтобы объяснить интерес к дзэну, проявляемый в настоящее время на Западе, необходимо взглянуть на ту брешь, которую пробил в западном уме психоанализ: мрачные предостережения психологов в основном касаются печальных последователей игнорирования более глубоких уровней человеческого сознания: горестные результаты видны везде, где появляются тонкие и невидимые начала человеческой природы всецело во имя внешнего существования». (20)

В последние двадцать лет ощущается чрезвычайный рост интереса к дзэн-буддизму. Со времен второй мировой войны этот интерес возрос настолько, что явно становится значительной силой в интеллектуальном и культурном мире Запада. Это, несомненно, связано с общим интересом к японской культуре, что является одним из конструктивных итогов последней войны. Но если бы дело было только в этом, то дзэн мог бы оказаться лишь преходящим модным увлечением. Более глубокой причиной такого интереса является то, что мировоззрение дзэн оказалось созвучным начинающейся эволюции мысли Запада.

Несмотря на свои тревожные и деструктивные аспекты, цивилизация Запада в наше время находится в одном из самых своих плодотворных периодов. В новейших областях западной науки, таких как психология и психотерапия, логика и философия науки, семантика и теория связи, возникают удивительные новые идеи и открытия. Возможно, что за некоторыми из этих достижений находится влияние философии Азии, но я убежден, что это скорее параллелизм мышления, чем непосредственное заимствование идей. Мы, однако, осознаем этот параллелизм, и это обещает нам в будущем плодотворные изменения взглядов на мир.

В нашем веке мысль Запада меняется настолько стремительно, что наша психика иногда оказывается просто не в состоянии справится с наплывом новых идей и впечатлений. Возникли не только серьезные трудности в понимании между интеллектуальной и обычной публикой, но и сама направленность нашего мышления серьезно подрывает основы здравого смысла, лежащие в фундаменте наших социальных соглашений и общественных институтов.

Исчезают знакомые концепции пространства и времени, движения, природы и ее законов, истории и социальных изменений, человеческой индивидуальности, и мы ощущаем себя плывущими по течению, в реке без берегов, в пространстве, которое все больше и больше соответствует буддийскому принципу “Великой Пустоты”. Ничто не может научить нас искусству жить в такой вселенной — ни религиозная, ни философская, ни научная мысль Запада. В таком, не хранящем следа океане относительности мы строим, планы нашего пути. И для абсолютизации, для фиксации себя в этом мире мы используем те принципы и законы, за которые мы могли бы ухватиться ради своей духовной и психологической безопасности.(21)

В конце 50-х гг. ХХ в. дзен-буддизм охватил широкие круги интеллигенции и студенчество, а через десятилетие - мелкобуржуазные слои Западной Европы. Творческая интеллигенция связала с дзен-буддизмом надежды на духовное обновление, на получение полноты бытия, непосредственно свободы. Разнообразные течения битников и хиппи видели в нём идейное оправдание морального нигилизма, бытовой распущенности, полного неуважения к социальным обязанностям. Простые обыватели пытались в этом модном течении найти эффективный способ психотерапии, способный ослабить давление "безумного мира", а также альтернативу кризису европейской культуры.

Дзен-буддизм оказал сильнейшее воздействие на европейцев, прежде всего возможностью "мгновенного" достижения просветления и отсутствием продолжительных практик, направленных на самосовершенствование. Именно устремленность "внутрь" дзен-буддизма, интерпретированная европейским мировоззрением, легла в основу движения хиппи.

По мере ослабления позиций рациональной философии и науки и роста интереса к внутреннему миру человека, интерес к дзен-буддизму перерастал из простого увлечения экзотикой в образ жизни, позволяющий человеку бросить вызов проблемам современного мира.

Непосредственную связь с искусством дзен можно найти в творчестве Винсента ван Гога и Анри Матисса. "Живая" линия рисунка В. ван Гога сделала бы честь любому японскому художнику тушью. В Арльский период своего творчества В. ван Гог копировал японские гравюры, рисовал портреты и автопортреты в японском стиле. Художник говорил, что стал смотреть на мир "японскими глазами", что "хотел понять, как чувствует и рисует японец". В его картинах присутствует очеловечивание природы, характерное для дзен, глубокое взаимопроникновение всех элементов окружающего мира.

Эстетический постулат А.Матисса "точность не есть правда" соответствует постулату дзен о неописуемости реальности. А.Матисс следует внешним сторонам японской эстетики, таким как орнаментальность и условность рисунка, лаконичность цвета, использование выразительности белого фона. "Белая страница привлекает внимание читателя не меньше, чем текст", - писал А.Матисс.(22)

Произведения ван Гога и Матисса, как и искусство великих дзэнских мастеров, отличает естественность - свойство, относительно редкое в искусстве первой половины ХХ века и присущее только нескольким прекрасным художникам. Эта естественность обусловлена предельной правдивостью этих художников - они не знали конформизма, раздвоенности мировоззрения и искусства, слова и дела.

В западной литературе ХХ в. влияние дзен приводило в большинстве случаев к мистицизму или психологизму.

Забывая о том, что для дзен-буддизма реальность - это не только следствие, но и единое целое с субъектом, большинство западноевропейских и американских последователей дзен-буддизма ХХ века видят в нём средство противопоставить себя миру.

* Возросший интерес к дзэн-буддизму обусловлен интересом к Востоку, а также своими идейными принципами. Однако из-за недостатка литературы на европейских языках дзэн неправильно истолковывается, что приводит к искажению его истин.

Заключение

Дзэн-буддизм не является религией. Учение дзен об особых путях проникновения в суть мира в своей основе ориентируется не на его реальное познание, а предоставляет самому познавательному процессу мистический характер.

Также можно сказать, что дзэн-буддизм, не являясь логической философской системой, предпринимает попытку объяснить все стороны жизни, а также предлагает способ достижения того, что он считает высшими ценностями в соответствии со своим представлением о реальности.

Дзэн оказал сильнейшее влияние на многие сферы японской культуры и его отражение в таких национальных искусствах, как монохромная живопись, чайная церемония, искусство разбивки садов, разные в