Скачать

Музей-заповедник А.С.Пушкина: Болдино

Л.М.Задоркина

В последнее утро августа 1830 года Пушкин покидает Москву. Быстрая езда, привычные дорожные картины:

...Кони мчатся

То по горам, то вдоль реки,

Мелькают версты, ямщики

Поют, и свищут, и бранятся,

Пыль вьется...

Путь предстоит неблизкий: 500 верст через Владимир, Муром, Арзамас в имение отца, село Болдино Нижегородской губернии.

Позванивают колокольчики под дугами встречных упряжек, позади остаются города, почтовые станции, деревни, господские усадьбы. Через несколько дней должны быть на месте...

Поездка вызвана необходимостью: нужно выполнить формальности по вводу во владение двумястами крепостными душами, которые Сергей Львович Пушкин выделил старшему сыну перед женитьбой. Поэт предполагает задержаться в деревне не более месяца.

Стоят ясные, но уже по-осеннему прохладные дни. Желтеет и сохнет придорожная трава, в зеленых еще кронах деревьев светятся первые золотистые листья. На душе у поэта тревожно: «Осень подходит. Это любимое мое время... — пора моих литературных трудов настает... Еду в деревню, бог весть, буду ли там иметь время заниматься...» (Из письма П. А. Плетневу 31 августа 1830 г.).

Пушкин не подозревает, что Болдино будут связывать с его именем так же, как и милое сердцу Михайловское, что болдинская осень навсегда останется одним из лучших воспоминаний в его жизни, что и во второй, и в третий раз приведет его судьба в это затерявшееся среди необозримых пространств село.

3 сентября достигли цели путешествия. В лучах осеннего солнца показалась белокаменная церковь с высокой стройной колокольней. И всюду, куда ни глянь, тянулась широкая, чуть всхолмленная равнина, перерезанная широкими лощинами, оврагами. Повидимому, именно этот пейзаж поэт запечатлел в одном из стихотворений, написанных в Болдине:

Одна равнина справа, слева.

Ни речки, ни холма, ни древа.

Кой-где чуть видятся кусты...

Пройдет всего несколько дней, и Пушкин будет очарован здешними местами, их неброской прелестью, столь не похожей на великолепие сумрачных рощ Псковщины, и воскликнет в письме П. А. Плетневу:

«Ах, мой милый! что за прелесть здешняя деревня! вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верхом сколько душе угодно, пиши дома, сколько вздумается, никто не помешает».

При въезде в село дорога проходила мимо кладбища; могилы заросли травой, деревянные кресты потемнели от непогоды. Не это ли впечатление отразилось потом в наброске Пушкина?

...Обнажено

Святое смерти пепелище

И степью лишь окружено.

И мимо вечного ночлега

Дорога сельская лежит...

Через несколько минут были рядом с церковной площадью. Направо от нее по склону холма вытянулись в порядок убогие крестьянские избы, крытые соломой.

Смотри, какой здесь вид; избушек ряд убогий,

За ними чернозем, равнины скат отлогий...

Село казалось почти пустым: крестьяне дотемна работали — кто на току, кто на огороде. Кое-где дымились овины: сушили зерно.

На улице можно было увидеть только двух-трех сидящих на завалинках стариков да чумазых ребятишек. При виде кареты старики снимали шапки, кланялись.

Миновали маленький пруд с чистой прозрачной водой и остановились перед воротами усадьбы Сергея Львовича, расположенной напротив церкви. Пушкин вышел из кареты...

Как встретили его? Об этом можно только догадываться. Дворовые люди не знали в лицо молодого барина: семья Пушкиных в Болдине не жила, сам Сергей Львович побывал здесь в последний раз пять лет назад, в 1825 году.

Не свой ли приезд вспоминал поэт в «Истории села Горюхина», описывая возвращение помещика Белкина в отцовскую деревню? «Бричка моя остановилась у переднего крыльца. Человек мой пошел было отворить двери, но они были заколочены... Баба вышла из людской избы и спросила, кого мне надобно. Узнав, что барин приехал, она снова побежала в избу, и вскоре дворня меня окружила... Побежали топить баню. Повар, ныне в бездействии отрастивший себе бороду, вызвался приготовить мне обед, или ужин — ибо уже смеркалось».

Барский дом был открыт, печи затоплены. Так началась жизнь Пушкина в Болдине, его первая болдинская осень.

Более 150 лет прошло с тех пор. В наши дни в Болдине открыт музей-заповедник А. С. Пушкина, ставший местом паломничества для тысяч людей. Он включает в себя усадьбу Пушкиных, заповедную рощу Лучинник, дом и сад старшего сына поэта в селе Львовке. С недавнего времени к нему относится и здание болдинской церкви, построенной в конце XVIII века дедом А. С. Пушкина; ведутся работы по составлению проекта реставрации этого памятника.

История заповедника началась 11 апреля 1918 года, когда крестьянский сход в селе Болдине приговорил: «И на месте сим желательно увековечить память великого поэта... А. С. Пушкина (а также равно день великой нашей русской революции), по обсуждении чего единогласно постановили данную усадьбу, на ней постройки, сад и при ней полевую землю взять на предохранительный учет...»

Жителям села обязаны наши современники сохранением памятных пушкинских мест на Нижегородской земле.

Судьба заповедника тесно связана с историей советской культуры. В 1929 году парк болдинской усадьбы был объявлен заповедным. Через 20 лет в бывшей вотчинной конторе началась жизнь литературого музея. В 1963 году литературная экспозиция открылась в барском доме Пушкиных. К 175-летию со дня рождения поэта эта экспозиция была обновлена и одновременно был создан новый бытовой музей «Вотчинная контора Пушкиных». К 180-летию со дня рождения поэта в заповедном парке состоялось открытие бронзового памятника А. С. Пушкину работы народного художника РСФСР О. К. Комова. В 1980 году в нескольких комнатах музея была создана большая выставка-экспозиция, посвященная 150-летию первой «Болдинской осени».

Многое изменилось с течением лет в болдинской усадьбе. Вероятно, в начале XIX века, в дни приездов поэта, дом выглядел беднее, не был еще достаточно приспособлен и удобен для жизни. Позднее потомки Льва Сергеевича, младшего брата поэта, жившие постоянно в Болдине, расширили усадьбу, посадили большой фруктовый сад.

Но несмотря на перемены, в этом заповедном уголке — в тишине его дома, в тенистых аллеях, где живы еще деревья — современники поэта, в шуме ветра, в пении птиц, в запахах трав и цветов — сохранился аромат пушкинского времени.

Живописна центральная часть усадьбы. В середине ровной, посыпанной песком площадки стоит деревянный барский дом. В нескольких шагах от него блестит зеркало верхнего пруда. Ветлы склонили над черной неподвижной водой гибкие ветви с узкими серебристыми листьями. Изящный белый мостик перекинут с одного берега на другой. Над перилами нависают густые ветки наклонно растущей ели. В низинке прячется маленький колодец.

Дом Пушкиных — архитектурный центр усадьбы. Он кажется внушительным и рассчитан на жизнь нескольких поколений владельцев. Подобно деревенскому жилищу Онегина,

Почтенный замок был построен,

Как замки строиться должны:

Отменно прочен и спокоен,

Во вкусе умной старины...

Со времени приездов Пушкина здание неоднократно перестраивали, расширяли, но и сейчас облик его характерен для жилых построек начала прошлого столетия. Дом соснового и дубового леса, одноэтажный, с мезонином, обшит тесом. Облицовка углов и наличников окон напоминает каменную рустовку. Центральный вход украшен верандой с невысокой балюстрадой и портиком, служащим основанием для балкона. Имеется боковое крыльцо с двумя колоннами. Обычна для пушкинского времени двухцветная охристо-белая окраска.

Перед домом растет высокая, стройная, с раздвоенной верхушкой лиственница. По преданию, Пушкин привез ее совсем молоденьким деревцем с Урала в 1833 году. Осенью мягкая хвоя желтеет, опадает, весной появляется вновь. Иногда ветер обламывает со старого дерева хрупкие ветки; увядая, иголки пахнут терпко и нежно...

На высокой колокольне болдинской церкви звонили к заутрене... Казалось, что колокола поют о жизни, о смерти, о вечности, оплакивают тех, кого уже нет в живых. Здесь, в Болдине, старинной родовой вотчине, Пушкин особенно часто возвращался к мыслям об истории своего рода. Здесь он ощутил себя звеном в длинной цепи сменивших друг друга поколений:

Два чувства дивно близки нам,

В них обретает сердце пищу:

Любовь к родному пепелищу,

Любовь к отеческим гробам.

Животворящая святыня!

Земля была б без них мертва...(Неоконченное стихотворение. 1830 г.)

Невольно вспоминались семейные предания о деде Льве Александровиче, властном, «пылком и жестоком» человеке. Пушкин никогда не видел деда, тот умер за девять лет до рождения внука. Из рассказов о нем один особенно привлекал внимание.

При дворцовом перевороте 1762 года, в результате которого к власти пришла Екатерина II, Лев Александрович Пушкин был в числе немногих офицеров, пытавшихся удержать солдат на стороне Петра III. Это событие повлияло на его судьбу:

Мои дед. когда мятеж поднялся

Средь петергофского двора,

Как Миних, верен оставался

Паденью третьего Петра.

Попали в честь тогда Орловы,

А дед мой в крепость, в карантин.

И присмирел наш род суровый...

Поэт пробовал оживить в памяти услышанное когда-то о прадеде Александре Петровиче, прапрадеде Петре Петровиче Пушкиных, владельцах Болдина в начале XVII века. Воображение рисовало образы предков в далекие времена Александра Невского, Ивана Грозного, Бориса Годунова: среди них были смелые воины, талантливые дипломаты, воеводы.

Первая комната дома-музея. О роде Пушкиных рассказывают документы, разложенные в витрине на старинной, тисненной золотом коже. О таких вот рукописных источниках истории своей фамилии вспоминал поэт, когда писал:

Под гербовой моей печатью

Я кипу грамот схоронил.

Среди документов выделяется яркое, красочное изображение герба, представленного Пушкиными в 1798 году в «Общий гербовник дворянских родов». Герб представляет собой рыцарский щит. В верхней половине на горностаевом меху, на бархатной подушке — княжеская шапка. Это знак того, что предок Пушкиных воевал под знаменем князя Александра Невского. В нижней части герба на левом поле — рука в серебряных латах, сжимающая меч, на другом — орел с распростертыми крыльями, «держащий в когтях меч и державу».

Здесь же, на пожелтевшем от времени листе,— изображение родословного древа Пушкиных. Старинная вязь букв: «Во дни великого князя Александра Ярославича Невского выехал из немец муж честен именем Ратша». В стихотворении «Моя родословная» Пушкин пишет о нем:

Мой предок Рача мышцей бранной

Святому Невскому служил...

В наши дни ученые установили, что Ратша жил значительно раньше, в XII веке, был родом из Сербского королевства и служил у великого князя Киевского. Пушкины считали Ратшу своим родоначальником, называли себя «ратшичами». Праправнук Ратши, Гаврила Алексич, был старшим дружинником князя Александра Невского.

В седьмом колене родословной значится имя воина, жившего в XIV веке, Григория Пушки, — от него пошла фамилия Пушкиных.

При дворе Ивана Грозного был послом Евстафий Михайлович Пушкин. За службу он получил Болдино в поместье (так называлось земельное владение, которое давалось дворянам на время службы). Позднее Болдино стало вотчиной Пушкиных (т. е. родовым владением, которое могло переходить по наследству от одного представителя рода к другому).

В правой нижней части родословного древа записаны имена ближайших предков поэта: прадеда, деда. Под именем Льва Александровича стоят имена его детей, в том числе и сыновей от второго брака — Василия и Сергея, дяди и отца поэта. Деду принадлежали довольно крупные земельные владения вокруг Болдина. После его смерти они были поделены между многочисленными наследниками. Имение раздробилось. Началось разорение старинного рода.

«Обедневшие внуки богатого деда» — тема эта, развитая Пушкиным в «Истории села Горюхина», кровно касается и его самого. Болдино досталось дяде и отцу. После смерти дяди Василия Львовича северо-западная часть села со старой барской усадьбой будет продана. За отцом осталась юго-восточная часть Болдина — 140 крестьянских дворов, более 1000 душ, да еще сельцо Кистенево.

Грустно было поэту сознавать, что «огромные имения Пушкиных раздробились, пришли в упадок».

Пушкин привыкал к своему новому жилищу. В тишине просторного деревянного дома чуткий слух улавливал множество звуков: голос ветра за окном, дробь дождевых капель по стеклу, негромкие разговоры дворни, глухой стук брошенной охапки дров за стеной, веселое гудение пламени в печи. Дни походили один на другой, но их однообразие поначалу не раздражало, а успокаивало.

В сумерки вносили свечи, их огни надвигались из дальних комнат, как большие светляки. Ночью в тишине раздавалось ровное неторопливое тиканье часов:

Мне не спится, нет огня;

Всюду мрак и сон докучный.

Ход часов лишь однозвучный

Раздастся близ меня...(«Cтихи, сочиненныe ночью во время бессонницы»)

Дом довольно просторный, мог бы служить кровом целому семейству, но пустовал: владельцы Болдина проводили жизнь в столице и почти не вспоминали о своей вотчине. Картина запустения родового гнезда вызывала у поэта печальные мысли, может быть, созвучные тем, что высказал он в поэме «Езерский»:

Мне жаль, что мы, руке наемной

Дозволя грабить свой доход,

С трудом ярем заботы темной

Влачим в столице круглый год,

Что не живем семьею дружной

В довольстве, в тишине досужной,

Старея близ могил родных

В своих поместьях родовых...

Пушкин осматривал дом, его жилые и парадные помещения, может быть, останавливался в зальце: опущенные занавеси, зачехленная мебель, поблескивание зеркал в старинных рамах, два-три портрета на стене. Просторная комната, предназначенная для семейных вечеров, для приема гостей, казалась особенно тихой, заброшенной.

В наши дни зальце убрано в стиле пушкинского времени. Это самая большая, светлая комната, занимающая центральное положение в планировке дома. Окна и застекленная дверь выходят на веранду. У стены — диван орехового дерева, перед ним круглый стол, по сторонам кресла. В простенках между окнами высокие зеркала, к ним придвинуты ломберные столы. В углах расположились изящные столики-бобики. Стены украшены силуэтными портретами, сделанными тушью, вышивкой бисером из болдинского дома.

Над диваном висит портрет Александра Сергеевича Пушкина. Это копия с портрета, выполненного художником О. Кипренским в 1827 году по заказу друга поэта А. Дельвига. Все необычно, и все запоминается в облике Пушкина: гордая посадка головы, высокий лоб, живые проницательные глаза, обладавшие, по воспоминаниям современников, «необыкновенной привлекательностью», скрещенные на груди руки с тонкими, нервными пальцами.

Кипренский сохранил для будущих поколений образ 28-летнего поэта. Он уже немало пережил к этому времени: ссылку, гибель и изгнание друзей-декабристов, крушение многих надежд и мечтаний юности.

По этому портрету можно представить облик Пушкина времени его первого приезда в Болдино. За три года черты его лица, по всей вероятности, мало изменились.

Осень 1830 года — время взлета творческих сил, напряженной работы, тревожных раздумий над прошлым и будущим России. В стихотворении «Элегия», своеобразной исповеди, Пушкин высказал то, что волнует и мучает его в эти дни:

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино,— печаль минувших дней

В моей душе чем старе, тем сильней.

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

И ведаю, мне будут наслажденья

Меж горестей, забот и треволненья:

Порой опять гармонией упьюсь,

Над вымыслом слезами обольюсь,

И может быть — нa мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной.

Сколько надежды в последних строках! Поэт собирается жениться. Впервые он, человек с неустроенной, «блуждающей» судьбой, обретет свой дом, свою семью...

За два года до приезда в Болдино на одном из московских балов Пушкин познакомился с юной красавицей Натальей Гончаровой. «Я полюбил ее, голова у меня закружилась»,— вспоминал поэт об этой встрече.

Пушкин дважды делал предложение, пока, наконец, не получил согласие. К его радости примешивались сомнения: будет ли счастлив он? будет ли счастлива с ним молодая жена?

Он делится раздумьями с матерью Натальи Николаевны: «Если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца... Не возникнут ли у нее сожаления?»

Тревожил поэта и вопрос о материальном положении будущей семьи: «До сих пор мне хватало моего состояния. Хватит ли его после моей женитьбы?»

Чтобы получить деньги, необходимые для свадьбы, надо заложить кистеневскую собственность в опекунский совет, но сначала вступить во владение ею. Пока крепостной писарь Петр Киреев хлопочет по делу молодого барина, Пушкин наслаждается одиночеством, свободой. Тишина, уединение, прогулки располагают к творчеству. Через неделю после приезда написаны два стихотворения, закончена повесть «Гробовщик».

«Уж я тебе наготовлю всячины: и прозы, и стихов»,— обещает поэт Плетневу в письме от 9 сентября. День проходит за днем, уже давно пора отправиться в обратный путь. Но непредвиденные обстоятельства задерживают его в Болдине на все три осенних месяца: эпидемия холеры свирепствует по России, Москва охвачена ею, дороги оцеплены карантинами.

«Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине... Ни соседей, ни книг. Погода ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь. Не знаю, что делается на белом свете...»

И все же это вынужденное затворничество благоприятствовало работе. Давно уже Пушкину не писалось так легко, так вдохновенно.

«Нынешняя осень была детородна... Скажи Плетневу, что он расцеловал бы меня, видя мое осеннее прилежание»,— писал поэт Дельвигу 4 ноября.

Связи с внешним миром почти не было, за все три месяца «болдинского сидения» Пушкиным получено не более 14 писем: несколько от Натальи Николаевны, по два от П. А. Плетнева, М. П. Погодина, П. А. Осиповой, по одному от отца, брата Льва, поэта П. А. Вяземского. Пушкин тоскует без книг, «не видя ни души, не читая журналов».

Только в начале ноября пришла драгоценная посылка от М. П. Погодина — драма «Марфа Посадница», разбор которой Пушкин начал тут же, в ответном письме. С признательностью посылает поэт Погодину новое стихотворение «Герой». Еще несколько стихотворений ушло по почте к Дельвигу в альманах «Северные цветы». Но некому было прочесть написанное, поделиться сомнениями, услышать ответный отклик.

Может быть, поэтому приезд 26 ноября соседа Дмитрия Алексеевича Остафьева оказался для Пушкина приятной неожиданностью? Не был ли Остафьев первым слушателем маленьких трагедий, «Повестей Белкина»?

Мало что известно об этой встрече. Можно предположить, что Пушкин принял гостя в зальце: были сняты чехлы с мебели, зажжены свечи... Может быть, беседовали о литературе. Листая альбом Остафьева, Пушкин нашел автографы дяди. Речь зашла о нем: Василия Львовича похоронили перед самым отъездом поэта из Москвы.

Одна из страниц альбома исписана легким пушкинским почерком:

Река времен в своем теченьи

Уносит все дела людей

И топит в пропасти забвенья

Народы, царства и царей...

В конце листа дата: «1830 ноября 26. Болдино». Беседуя с гостем, поэт вспомнил последнее стихотворение Державина о смысле бытия, о власти времени над человеком... Возможно, упомянул о маленькой трагедии «Пир во время чумы», на страницы которой лег зловещий отсвет холерного года, трагедии, воспевающей мужество человека перед лицом катастрофы, гибели. Страница, исписанная пушкинском рукой, вызывает ощущение незримого присутствия поэта в стенах дома...

Это чувство усиливается в соседней комнате где воссоздана обстановка кабинета. Мерно тикают часы, белые шторы на окнах раздвинуты. Вдоль стен только самая необходимая мебель: невысокий книжный шкаф, диван, бюро с широкой откидной доской. Но главное, что привлекает внимание - письменный стол, стоящий в центре комнаты. Стул перед ним отодвинут, словно хозяин кабинета только что вышел, задув свечу, оставив недописанной страницу. На зеленом сукне — «Антология английской поэзии», книга, привезенная Пушкиным в Болдино, чернильный прибор из стекла и бронзы, множество рукописных листов и тетрадей.

Неподалеку от стола, на бюро, женский портрет, выполненный акварелью. Задумчиво смотрят карие, чуть удлиненные глаза; они кажутся слишком печальными на этом юном лице с высоким, чистым лбом. Блестящие темные волосы собраны в высокую прическу. Такой изобразил Наталью Николаевну Пушкину художник Александр Брюллов в 1831 году.

Лицо той, о которой поэт с восторгом писал:

Исполнились мои желания. Творец

Тебя мне ниспослал, тебя, моя Mадона,

Чистейшей прелести чистейший образец.

И снова рисует воображение картины жизни Пушкина в Болдине в ту далекую осень...

По неси вероятности (так же, как когда-то в Михайловском) Пушкин выбрал для себя в болдинском доме одну комнату, сделав ее кабинетом. Здесь он оставался наедине с самим собой. Подолгу стоял у окна, ожидая прибытия почты. В нетерпении разрезал только что полученный номер газеты «Московские ведомости», приходил в отчаяние, узнав неутешительные новости: от холеры «в Москве, имеющей до трехсот тысяч жителей, умирает ежемесячно от 700 до 1300... человек».

Наталья Николаевна осталась в этом городе, жизни ее угрожала опасность. Вот он принимается укладывать книги, рукописи, приказывает отнести вещи в карету и отправляется в дорогу с надеждой проехать сквозь цепь карантинов, добраться до Москвы. Но, вынужденный вернуться, опять оказывается в том же доме, в той же комнате:

«В Болдине, все еще в Болдине!» Неуверенность в будущем не давала покоя. Огорчало, что многие знакомые, даже друзья, недоверчиво отнеслись к его решению жениться — и это в минуту, когда так необходимо понимание, участие. С глубокой благодарностью вспоминал Пушкин письмо от неизвестного человека, полученное незадолго до отъезда в Болдино. В стихотворном послании незнакомец желал Пушкину счастья. Полные признательности слова ложатся на бумагу:

О, кто бы ни был ты: старик ли вдохновенный,

Иль юности моей товарищ отдаленный,

Иль отрок, музами таинственно храним,

Иль пола кроткого стыдливый херувим,—

Благодарю тебя душою умиленной.

Вниманья слабого предмет уединенный,

К доброжелательству досель я не привык...

По ночам не спалось, думы о смысле жизни, об ушедшей юности, о скоротечности дней теснились в голове:

...Спящей ночи трепетанье,

Жизни мышья беготня...

Что тревожишь ты меня?

Что ты значишь, скучный шепот?

Укоризна, или ропот

Мной утраченного дня?

От меня чего ты хочешь?

Но в уединенной комнате болдинского дома Пушкин знал и другие минуты. Она стала немой свидетельницей вдохновенного труда, торжествующей радости, когда точно сама Муза водила его пером.

Иногда здесь раздавался легкий пушкинский смех: часто, проверяя себя, он читал вслух только что появившиеся на свет строки... Не свое ли болдинское затворничество и воодушевление описал поэт в «Отрывке», датированном 26 октября 1830 года: «Когда находила на него такая дрянь (так называл он вдохновение), то он запирался в своей комнате и писал в постеле с утра до позднего вечера... Это продолжалось у него недели две, три, много месяц, и случалось единожды в год, всегда осенью. Приятель мой уверял меня, что он только тогда и знал истинное счастие».

Может быть, перебирая листы рукописей, вместивших его мысли и переживания, хранящих еще живое тепло его пальцев, поэт с изумлением и нежностью оглядывал комнату, в четырех стенах которой, отвлекшись от всего суетного, наносного, он чувствовал себя всесильным, свободным творцом. Однажды Пушкин попытался изобразить свое жилище: стол, заваленный бумагами, скульптурный бюст и полку с книгами... Рисунок остался незавершенным.

Шли дни, ясная погода сменялась ненастьем. В сентябре еще распахивали окна, было тепло, только по утрам ветер приносил запах промерзших за ночь листьев. Ровный солнечный свет делал особенно четкими контуры даже самых малозаметных предметов, бархатисто-коричневой казалась земля. По плотине стучали телеги, грачи кружили над домом, готовясь к отлету. В конце сентября начались дожди.

Ранняя, звонкая осень с золотистыми дымками березовых рощиц у горизонта сменилась «унылой порой»: свернулись опавшие листья, улетели птицы. В последние числа октября к непролазной грязи примешался снег. «И дождь, и снег, и по колено грязь».

Потом застыл пруд. Снег выпадал и исчезал, съедаемый дождем, но лед на пруду так и нe растаял. Мужики и бабы ходили в теплом: в чапанах с большими воротниками, в лаптях с онучами, в поддевках. В ноябре лошадей уже запрягали в сани. Иногда дни становились солнечными и походили на мартовские. Но вскоре снова небо заволакивало серой мглой. Менялся облик природы за окном. Пушкин писал...

В доме-музее, в кабинете Пушкина, можно подолгу рассматривать рукописи произведений, созданных осенью 1830 года, отдельные листы, тетради, рисунки поэта на исписанных страницах.

Привыкая к особенностям пушкинского почерка, начинаешь разбирать строки. Какое наслаждение прочесть автограф, попытаться угадать душевное состояние поэта, проследить ход его творческой мысли. На столе три маленьких листа. На одном из них рисунок: волнистые облака, набегающие на лунный диск. Под рисунком дата: «1830. 7 сентября. Болдино».

Вот как писались строки, знакомые нашим современникам с детства... Быстрый, стремительный почерк удивительно соответствует нервному напряженному ритму стихотворения:

Мчатся тучи, вьются тучи;

Невидимкою луна

Освещает снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна.

Еду, еду в чистом поле;

Колокольчик дин-дин-дин...

Страшно, страшно поневоле

Средь неведомых равнин!

Герой стихотворения остается один перед хаосом бытия. Жизнь — дорога посреди бушующих стихий. Такой один из главных образов стихотворения. Не отразилось ли в нем смятение самого поэта накануне решительного шага, сулящего много перемен в его cудьбе?

«Бесы» открывают список болдинских произведений...

Пушкина самого удивляла необыкновенная плодотворность болдинской осени. «Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал,— пишет он из Москвы П. А. Плетневу.— Вот что я привез сюда: 2 последние главы «Онегина», 8-ю и 9-ю, совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами... Несколько драматических сцен, или маленьких трагедий, именно: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон Жуан». Сверх того написал около 30 мелких стихотворений. Хорошо? Еще не все... Написал я прозою 5 повестей...»

Рядом с рукописью «Бесов» — тетрадь с повестями, о которых упоминает Пушкин. Крупными буквами написано: «Повести Белкина». На одном из тетрадных листов, под черновым текстом «Гробовщика»,— пушкинский рисунок, изображающий персонажей повести: сапожника Шульца и гробовщика Андриана Прохорова.

Пушкин набросал любопытную бытовую сценку: соседи сидят за самоваром. Шульц улыбается, положив руки на колени, все его существо выражает довольство жизнью. Чинно выпрямившись, сидит на стуле гробовщик, человек мрачного, замкнутого характера. Между соседями идет беседа, описанная в повести:

«Каково торгует ваша милость?» — спросил Андриан.

«Э-хе-хе,— отвечал Шульц,— и так и сяк... Хоть, конечно, мой товар не то, что ваш: живой без сапог обойдется, а мертвый без гроба не живет».

Язык «Гробовщика» прост и лаконичен. «Точность и краткость — вот первые достоинства прозы...» — такому правилу следовал поэт при работе над «Повестями Белкина».

В той же тетради вслед за «Гробовщиком» Пушкин напишет «Станционного смотрителя», «Барышню-крестьянку», «Выстрел». Последней будет создана «Метель».

Два рисунка останавливают внимание: на первом, в профиль к зрителю, человек в шляпе с пером, в коротком плаще, со шпагой. Перед ним, на горизонте, здания города. Это Дон Гуан, ожидающий наступления ночи у стен Мадрида. На титульном листе тетради, в которую вписан «Скупой рыцарь», изображен во весь рост рыцарь в доспехах, а левее лицо немолодого мужчины с высоким лбом. Исследователи рисунка поэта считают, что Пушкин пытался изобразить Шекспира. Стремясь передать в своих маленьких трагедиях «истину страстей и правдоподобие чувствований», поэт не раз обращался к опыту великого английского драматурга.

На небольшом листе нет ни зачеркиваний, ни помарок. Это беловой текст стихотворения «Прощанье», посвященного, как считают исследователи, Елизавете Ксаверьевне Воронцовой:

Прими же, дальная подруга,

Прощанье сердца моего,

Как овдовевшая супруга,

Как друг, обнявший молча друга

Пред заточением его.

В «Прощанье» любовь сравнивается с самым дорогим для Пушкина чувством — дружбой. За стихотворными строками стоит реальное воспоминание о последней встрече с В. К. Кюхельбекером. Ссыльного поэта-декабриста перевозили из одной крепости в другую. Случайно встретились они на почтовой станции Залазы (под Петербургом); Пушкин с трудом узнал в изможденном арестанте своего лицейского товарища.

Работая над «Путешествием Онегина», 9-й главой романа, поэт снова и снова вспоминает лицей, друзей юности. А 19 октября, в день лицейской годовщины, он еще раз перечитает, а затем сожжет 10-ю песнь «Онегина», содержащую характеристику царствования Александра I, описание первых декабристских обществ.

Поэт понимал, что цензура не допустит «крамольную» главу к напечатанию. До наших дней уцелели отрывки 10-й песни, предварительно зашифрованные Пушкиным. Ключ к шифру удалось найти лишь в 1910 году. Так стала известна злая, беспощадная оценка Александра I:

Властитель слабый и лукавый,

Плешивый щеголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой,

Над нами царствовал тогда.

И воскресли строки о Николае Тургеневе, декабристах Лунине, Якушкине... Верность дружбе, юношеским идеалам Пушкин сохранил на всю жизнь.

Заканчивая «Путешествие Онегина», он посвятит полные признательности слова тригорским знакомым, но вспомнит, наверное, не только их, но всех тех, с кем свела и сблизила его судьба, кому он был обязан дружбой, заботами, пониманием:

О, где б судьба ни назначала

Мне безыменный уголок,

Где б ни был я, куда б ни мчала

Она смиренный мой челнок,

Где поздний мир мне б ни сулила,

Где б ни ждала меня могила,

Везде, везде в душе моей

Благословлю моих друзей.

На бюро — план работы Пушкина над «Онегиным», лист с зашифрованной 10-й главой. А чуть левее страница с пушкинским рисунком. Чем-то нам знакомо уже это лицо: тонкий профиль, надменно приподнятый подбородок, насмешливые губы. Уж не Онегин ли это? В портрете словно бы угадывается характер героя:

...Мечтам невольная преданность,

Неподражательная странность

И резкий, охлажденный ум.

Рядом с рукописями «Онегина» — веселый рисунок к «Сказке о попе и работнике его Балде»: еле стоит на тонких ножках с крохотными копытцами маленький бесенок, беспомощно разводит длинными руками, не в силах понять, как обогнал его «меньшой Балда».

Яркий, разнообразный мир новых героев пришел в русскую литературу осенью 1830 года: ремесленники и чиновники, провинциальные дворяне, рыцари, люди искусства, крестьяне разоренной русской деревни, сказочные персонажи. Необыкновенно широк охват материала: действие болдинских произведений происходит в России, Испании, Австрии, Англии. Пушкин пишет о Возрождении, средних веках, о днях, которым сам является свидетелем.

В конце ноября поэт покидал Болдино. Рано утром собрались дворовые попрощаться с барином. И вот уже побежала под ноги коней заснеженная зимняя дорога. Близился декабрь,

Зато зимы порой холодной

Езда приятна и легка.

Остаются позади отцовское село, дом, к которому привык за три месяца... Пушкин спешил: впереди была Москва, там ждала невеста. Представлял, как удивится и обрадуется Плетнев, когда он прочтет ему свои болдинские тетради. И в то же время ощущал грусть — может быть, оттого, что окончилась эта удивительная осень:

Иль жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,

Друга Авроры златой, друга пенатов святых?

Прошло три года...

Многое переменилось в жизни Пушкина за это время. Он женился. У него уже было двое детей. Заботясь о материальном положении семьи, он вынужден был поступить на службу. Служба открыла поэту доступ в архивы. 1831—1833 годы — время серьезнейших раздумий Пушкина над современностью, его интереса к глубинным процессам истории, к прошлому России. Собираясь осуществить свой замысел «Истории Пугачева», Пушкин, подобно профессиональному историку, изучает архивные документы, печатные источники.

Между тем столичная суета мало соответствовала его душевным наклонностям. «Жизнь моя в Петербурге ни то ни се. Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде — все это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения»,— так писал он П. В. Нащокину 25 февраля 1833 года.

Пушкин нe раз вспоминал болдинское уединение: прогулки верхом, тихие размеренные дни, отданные любимому труду, необычайный даже для него самого прилив творческих сил. И снова потянуло в эти края...

В конце августа 1833 года поэт отправился в Поволжье и на Урал собирать материалы по истории пугачевского восстания и конечной целью своего путешествия выбрал Болдино.

«Я сплю и вижу приехать в Болдино и там запереться» (Из письма Н. Н. Пушкиной от 12 сентября 1833 г.). Здесь Пушкин надеялся привести в порядок накопленные материалы, осуществить ряд литературных замыслов.

1 октября 1833 года Пушкин добрался до отцовских владений. Наконец-то почувствовал себя дома, на месте. Теперь можно будет спокойно заняться работой: «Уехал писать, так пиши же роман за романом, поэму за поэмой»,— шутил он в письме к жене, посланном еще из Оренбурга.

Вот уже больше месяца, как он ведет кочевую жизнь; позади остались сотни ворст, десятки городов: Нижний Новгород, Казань, Симбирск, Оренбург, Уральск... Вначале погода благоприятствовала путешествию. Но на обратном пути начался дождь, «и через полчаса сделал дорогу непроходимой. Того мало: выпал снег...»,— описывал Пушкин Наталье Николаевне свои дорожные злоключения.

Последней остановкой перед Болдином было имение поэта Языкова, у которого он отобедал и заночевал.

Дорога утомила: усталость, накопившаяся за несколько недель, дала себя знать. Забрызганную грязью, видавшую виды коляску окружили дворовые. Лица многих из них были знакомы по первому приезду. Приказал затопить баню, поужинал и уснул в той же комнате, на том же диване, что и три года назад. Утро следующего дня начал с письма к жене, от которой уже давно не получал известий: «Что с вами? здорова ли ты? здоровы ли дети? Сердце замирает, как подумаешь».

Тут же 11 упоминание о занятиях: «Прости — оставляю тебя для Пугачева». «Привожу в порядок мои записки о Пугачеве...» — сообщит поэт и следующем письме.

Пушкин испытывает гордость, просматривая собранный материал: пожалуй, ни один современный ему историк не владеет таким количеством сведений о Пугачеве. Здесь и выписки из архивных документов, и полные поэзии народные предания о крестьянском вожде, которые он услышал от очевидцев восстания.

Навсегда останутся в памяти темные, в глубоких морщинах лица 70—80-летних стариков, рассказывавших о далеком времени как о совсем недавнем прошлом: «В деревне Берде, где Пугачев простоял шесть месяцев..,— нашел 75-летнюю казачку, которая помнит это время, как мы с тобою помним 1830 год».

Рассказывают, что жители Болдина и Кистенева тоже вступали в пугачевское войско... Тщательно отбирает Пушкин для «Истории» лишь самые главные факты. Большая часть интереснейших документов, воспоминаний будет отнесена в «Примечания». «Весь черный народ был за Пугачева... Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства», — такой вывод делает Пушкин, обобщая найденные им сведения.

Снова, как в прежние болдинские дни, поэт собран, сосредоточен. «Я пишу, я в хлопотах, никого не вижу — и привезу тебе пропасть всякой всячины»,— сообщает он жене.

Иногда вечерами в доме собирались крестьянки. Слушая их протяжные