Скачать

К. Менгер: Основания политтической экономии

Долгое время австрийская школа рассматривалась в западной литературе лишь как одна из движущих сил маржиналистской революции, которая достигла меньших успехов, чем остальные, поскольку не владела математическим аппаратом. Такая оценка сложилась в середине 30 годов XX века, когда различные направления маржинализма, казалось, навсегда слились в едином неоклассическом потоке и к тому же были отодвинуты на второй план в результате следующей революции в экономической науке – кейнсианской. Но вначале 70 годов в ходе ослабления кейнсианства и возрождения острого интереса к микроэкономическому анализу выяснилось, что могикане австрийской школы Л. Мизес и Ф. Хайек (последний получил в 1974 году Нобелевскую премию) пронесли через все эти годы некоторые важнейшие особенности австрийской школы, не давшие ей слиться полностью с неклассической парадигмой.

Таким образом, по сравнению с лозаннской и кембриджской (англо-американской) школами маржинализма австрийская школа оказалась наиболее четко очерченной и долговечной. Можно с большей степенью уверенности назвать известных экономистов, принадлежащих к разным поколениям австрийской школы, включая наших современников. Это ее основоположник К. Менгер.

К. Менгер родом из дворянской семьи, учился на юридическом факультете Венского университета, затем поступил на государственную службу, преподавал в университете.

Будучи малоизвестным молодым (31 год) государственным служащим и журналистом, он решил стать приват-доцентом Венского университета и в качестве рекомен­дации представил только что изданную книгу "Основания поли­тической экономии", никто, конечно, не мог подумать, что эта работа в течение более чем ста лет будет основным источником идей экономистов австрийской школы. У Менгера практически не было учителей, хотя были предшественники. Собственно говоря, все, что говорилось выше о характерных особенностях австрийской школы в целом, в пер­вую очередь и в наибольшей степени относится к шедевру Мен­гера. Тем более удивительно, что у этой книги была очень не­легкая судьба. Первое издание прошло практически незаме­ченным. Второе издание "Основания поли­тической экономии" вышло лишь в 1923г., после смерти автора, когда основные идеи австрийской школы уже стали широко известны в более доступной интерпретации Бём-Баверка и Визера. На международный язык экономи­стов—английский—книга была переведена лишь спустя 80 лет после написания.

В результате в течение почти века после опубликования "Основания поли­тической экономии" Менгер оставался скорее почитаемым, чем чи­таемым автором. Возрождением широкого интереса экономи­стов, начиная с 70-х годов XX века, к идеям Менгера мы обязаны Ф. Хайеку, который не только дал многим из них дальнейшее развитие, но и сделал чрезвычайно много для их пропаганды и увековечения памяти основателя австрийской школы.

И сегодня данный труд остается малоизученным и почитаемым. Поэтому основной целью данного реферата является изучение основных идей К. Менгера в его книге "Основания поли­тической экономии".

"Основания поли­тической экономии".

Прежде всего, следует отметить, что книга имеет подзаго­ловок: «Общая часть». Это означает, что мы имеем дело с вводной частью к гораздо более обширному труду. Менгер был, в сущности, человеком одной книги, которая должна была содержать стройную и всеобъемлющую систему категорий экономики. Работе над этим (так и не на­писанным) трактатом он посвятил большую часть жизни (с 1903 г. он даже оставил ради этого свою профессорскую кафедру в университете). Менгер не давал согласия на переиздание и перевод "Основания поли­тической экономии" до тех пор, пока они, тща­тельно переработанные и дополненные, не займут своего ме­ста в его общей теоретической, системе.

Все сказанное выше не позволяет предъявлять к "Основания поли­тической экономии" требования, которым должна удовлетворять законченная теоретическая система, например критиковать их за весьма узкий круг поднятых проблем: ценности, цены, про­исхождения и сущности денег. Кроме того, важное значение имеет сам стиль, в котором написана книга. Стара­ясь изложить наиболее общие основы своей теории, Менгер старательно избегает излишней детализации и категоричности, оставляя разъяснение многих конкретных вопросов на потом. При этом создается впечатление, что он предвидел те противо­речия, в которых может запутаться его теория в более огруб­ленном, популярном истолковании. Это где-то глубоко проду­манное, а где-то, может быть, и интуитивное предвидение в со­четании с впечатляющей внутренней логикой и последователь­ностью изложения привело к тому, что против «Оснований...» Менгера невозможно выдвинуть большинство критических ар­гументов, которые обычно высказываются против его «непосле­довательных последователей»—Бём-Баверка и Визера. Не случайно здание новой австрийской теории Мизес, Хайек и другие строили главным образом на менгеровском фундаменте, отказываясь от многих концепций его учеников.

"Основания поли­тической экономии" состоят из трех больших разделов.

Первый раздел.

Первый раздел посвящен краеугольному камню австрийской теории - учению о субъективной ценности. Но интересно, что третьей главе, где, собственно, и содержится теория ценности, автор предпосылает две подготовительные главы (примерно 1/4 всей книги), посвященные учению о бла­гах вообще, и экономических благах в частности. В определе­нии первых Менгер подчеркивает важность познания человеком их полезных свойств. Особенностью последних является их редкость, но любопытно, что Менгер избегает произносить этот термин, поскольку экономическим благо делает не абсо­лютная редкость, а превышение планируемой надобности в благе или «нужного количества» (специфически менгеровская категория, обозначающая количественно определенную потребность индивида на некоторый обозримый период) над количеством этого блага, которое, как ожидает индивид, будет ему доступным. Так, уже в первых определениях просматрива­ется общий стиль исследования Менгера: отказ от употребле­ния кратких, но многозначных терминов, стремление дать как можно более адекватное, хотя и многословное, изложение мысли. Одни из наиболее знаменитых идей первого раздела. касаются деления всех благ на блага высших и низших порядков, а также принципа комплементарности (дополнительности) производительных благ. Последовательно поднимаясь вверх по реке времени от своего исходного пункта - удовлетворения потребностей, Менгер впервые объяснил ценность производи­тельных благ ценностью произведенных с их помощью потре­бительских благ, а не наоборот, как это было у авторов, объ­яснявших ценность издержками производства. У Менгера за­траты ценны лишь в том случае, если с их помощью будет произведен обладающий ценностью продукт. Напомним, кстати, что ту же проблему потребительской оценки произведенных затрат через стоимость продукта—общественно необходимые затраты—видел и пытался решить К. Маркс в III томе «Ка­питала», в главе о рыночной цене и рыночной стоимости. (Ин­тересный пример того, как авторы, исходящие из совершенно разных предпосылок, часто приходят к весьма похожим выводам!) Принцип комплементарности обогащает картину новыми, красками: оказывается, что производительные блага могут обесцениться и даже перестать быть благами, если отсутствует хотя бы один необходимый «комплектующий» элемент из того набора производительных благ, который необходим для опре­деленного производственного процесса (вывод, немыслимый для теории издержек). Разработка проблемы ком­плементарности, а также (позднее) меняющихся пропорций, в которых могут соединяться производственные блага, свиде­тельствует о том, что основоположник австрийской школы го­раздо глубже Джевонса и Вальраса отразил в своей теории сферу производства и, следовательно, его теория никак не за­служила титула «политической экономии рантье», для которой «производстве, труд, затраченный на получение материальных благ, лежит в не поля зрения»*.

Обращает на себя внимание § 4 первой главы, целиком по­священный значению фактора времени и вызываемой им не­определенности для хозяйственной деятельности людей. Сосре­доточенные в этом параграфе, а также рассеянные в книге вы­сказывания не оставляют сомнений в том, что подход Менгера к экономике нельзя назвать статическим и вневременным (в отличие от подхода Джевонса или Вальраса). Если бы за­думанный трактат Менгера был написан, мы, скорее всего, по­лучили бы не статическую модель равновесия, а теорию эко­номической деятельности как процесса, протекающего во времени и в пространстве.

Во второй главе мы хотим обратить внимание читателя на яркий пример менгеровского методологического монизма: из относительной редкости благ Менгер выводил человеческий эгоизм, а также феномен собственности. Интересен и анализ перехода благ из экономических в неэкономические, и наоборот.

Разница между экономическими и неэкономическими благами в конечном результате зиждется на различии в отноше­ниях между надобностью и доступным распоряжению количест­вом соответствующих благ - различии, допускающем весьма точное исследование.

Отсюда ясно, что экономический характер благ, как и не­экономический, не представляет собой чего-либо присущего бла­гам, не есть их свойство, и потому каждое благо без отношения ко внутренним его свойствам или внешним моментам* приобре­тает экономический характер, когда вступает в вышеуказанное количественное отношение, и теряет его, когда это отношение обращается в противоположное.

Опыт показывает, что блага одного и того же рода, не обна­руживающие экономического характера в одних местностях, в других являются экономическими благами и что блага одного и того же рода в одном и том же месте то получают, то теряют экономический характер в зависимости от изменения условии.

В то время как не имеют экономического характера количе­ства, воды для питья в местностях, изобилующих источниками, сырые стволы деревьев - в первобытных лесах и даже участки земли в некоторых странах, те же блага, в то же время в Дру­гих местностях обнаруживают экономический характер; не менее многочисленны примеры, когда блага, не обладавшие эко­номическим характером в определенный период времени в опре­деленной местности, приобретают его в той же местности, но в другое время. Эти различия и изменения в благах не могут поэтому иметь в своем основании какого-либо их свойства. На­против, при точном и тщательном анализе занимающего нас яв­ления мы можем во всех случаях удостовериться в том, что там, где блага того же рода одновременно в двух различных местно­стях имеют различный характер или же где в одном и том же месте они первоначально не обладали экономическим характе­ром, а затем приобретали его, или же наоборот, всюду сущест­вует перемена в отношении между надобностью и количеством благ, доступным распоряжению.

На основании сказанного причины, по которым блага неэко­номические становятся экономическими, могут быть двоякие; а именно или рост потребностей, или уменьшение количества, доступного распоряжению.

Важнейшими причинами увеличения надобности являются:

1) увеличение населения, в особенности местное приращение его;

2) рост человеческих потребностей, благодаря которому уве­личивается количество благ, необходимое для удовлетворения потребностей одного и того же числа жителей;

3) успехи людей в познании причинной связи между предме­тами и их благосостоянием, вследствие чего возникают новые назначения благ.

Это именно те явления, которые сопровождают переход лю­дей с низшей на высшую ступень культуры, что, впрочем, не нуждается в особенном указании, и отсюда как естественное следствие вытекает, что неэкономические блага в связи с ростом культуры обнаруживают тенденцию к приобретению экономи­ческого характера, и главным образом потому, что одни из мо­ментов, оказывающих здесь влияние, а именно требуемое для удовлетворения человеческих потребностей количество благ, увеличивается по мере развития культуры. Если к этому еще присоединяется уменьшение доступного распоряжению коли­чества благ, обладавших до сих пор неэкономическим характером (что, например, бывает с деревьями вследствие расчистки леса под пашню или опустошения лесов, свойствен­ного некоторым ступеням культуры), то вполне естественно, что блага, доступное распоряжению количество которых на более ранних ступенях культуры значительно превышало надобность в них, в силу чего они были лишены экономического характера, с течением времени становятся экономическими. Во многих местностях, особенно в Новом Свете, можно исторически проследить этот переход, неэкономического характера в экономический по отношению к некоторым благам, особенно к дереву и участкам земли; даже в настоящее время его можно еще наблюдать. Хотя сведения на этот счет скудны, но я думаю, что и d столь некогда изобиловавшей лесами Германии можно найти мало местностей, кители которых не наблюдали бы когда-либо этого перехода, например по отношению к дереву.

После с мазанного ясно, что всякое изменение, вследствие которого экономические блага переходят в неэкономические, и наоборот, точно так же сводится исключительно к перемене в отношении между надобностью и количеством благ, доступным распоряжению.

Особенный научный интерес приобретают те блага, которые по обнаруживаемым ими явлениям занимают среднее место между экономическими и неэкономическими благами.

К этим благам должны быть, прежде всего, причислены те, которые при высокоразвитой культуре благодаря своей особен­ной важное и производятся и предоставляются обществом пуб­личному пользованию в столь большом количестве, что они до­ступны распоряжению даже беднейшего члена общества в ка­ком угодно размере и вместе с тем получают для потребителя неэкономический характер.

На высокой ступени культуры народов таким благом бы­вает обыкновенно школьное обучение. Точно так же свежая вода для питья имеет для жителей многих городов значение столь важного блага, что, где ее нет в естественном изобилии, там путем водопроводов ее проводят в публичные источники, и в столь больших количествах, что не только полностью покрывается надобность в ней жителей, но и всегда распоряжению до­ступны еще значительные количества, превышающие круг по­требностей. В то время как на низких ступенях культуры обу­чения есть экономическое благо для нуждающегося в нем, при высокоразвитой культуре это благо становится для каждого жи­теля данной местности неэкономическим благодаря предусмот­рительности общества. Точно так же хорошая, здоровая вода для питья теряет свой экономический характер для потребите­лей во многих больших городах.

В противоположность этому блага, предоставленные приро­дой в распоряжение человека в количестве, превышающем на­добность в них, все же получают для потребителей экономиче­ский характер, когда тот, кто обладает властью, устраняет ос­тальных хозяйствующих субъектов от свободного распоряжения ими.

В изобилующих лесами странах есть много местностей, щедро наделенных природой деревом, так что доступное распо­ряжению количество последнего значительно превышает надоб­ность в нем жителей и дерево в сыром виде согласно естествен­ному ходу вещей не должно было бы иметь никакого экономи­ческого характера. Но если кто-либо захватит в свою власть весь лес или же значительную часть его, то он может регули­ровать количество дерева, действительно доступного распоря­жению жителей данной местности, так что последнее приобре­тает для них экономический характер. В изобилующих лесами Карпатах есть много мест, где мелкие поземельные владельцы, прежние грюнхольды*, должны покупать необходимое им де­рево у помещиков, тогда как последние сами ежегодно допу­скают до гниения многие тысячи древесных стволов, так как количества, доступные их распоряжению, значительно превы­шают надобность в них. Это именно тот случай, когда блага, естественными условиями лишенные экономического характера, искусственно получают таковой для потребителей и когда в дей­ствительности можно наблюдать все явления хозяйственной жизни, свойственные экономическим благам**.

Наконец, сюда нужно отнести еще те блага, которые хотя и не обладают экономическим характером в настоящее время, однако с точки зрения будущего развития в некоторых отноше­ниях принимаются хозяйствующими людьми за экономические. Когда доступное распоряжению количество неэкономического блага последовательно уменьшается или же надобность в нем последовательно увеличивается и отношение между обеими величинами таково, что конечный переход неэкономического ха­рактера данных благ в экономический может быть заранее пре­дусмотрен, хозяйствующие индивиды ввиду будущего времени уже теперь обыкновенно делают конкретные количества такого блага предметами своего хозяйства; при определенных соци­альных отношениях они обеспечивают необходимое для удовле­творения своих индивидуальных потребностей количество пу­тем подчинения его своему обладанию, даже если еще имеется налицо количественное отношение, не создающее экономиче­ского характера благ. То же самое относится к неэкономиче­ским благам, доступное распоряжению количество которых под­лежит весьма значительным колебаниям, так что только наличие некоторого излишка в нормальное время обеспечивает покрытие надобности во время недостатка; то же можно сказать и о тех неэкономических благах, количество которых, доступное рас­поряжению, столь незначительно превышает надобность в них, что нецелесообразное употребление или ошибка со сто­роны отдельных хозяйствующих индивидов может послужить ко вреду для других; сюда, наконец, принадлежат и те случаи, ко­гда особенные соображения (например, удобства, опрятности) делают полезным подчинение своему обладанию конкретных ко­личеств неэкономических благ. Поэтому из этих и подобных им оснований может возникнуть собственность и на такие блага, которые в остальных своих хозяйственных явлениях представ­ляются нам еще неэкономическими.

Мы хотели бы обратить внимание наших читателей еще на одно обстоятельство, весьма важное для выяснения экономи­ческого характера благ, - мы имеем в виду различие в качестве их. Когда все количество блага, доступное распоряжению, не в состоянии покрыть надобности в нем, каждое конкретное ко­личество этого блага становится предметом хозяйства, т. е. эко­номическим благом, безотносительно к его высшему или низ­шему качеству. Если же, наоборот, количество блага, доступное распоряжению, превышает надобность в нем и, следовательно, имеются количества, не употребляемые на удовлетворение ка­кой бы то ни было потребности, то на основании сказанного о сущности неэкономических благ мы знаем, что все части ко­личества этого блага должны были бы приобрести неэкономи­ческий характер, поскольку они все одинакового качества. Однако благодаря тому, что одни части количества блага, доступ­ного распоряжению, имеют некоторые преимущества перед дру­гими и вследствие этого лучше или же более полно удовлетво­ряют человеческие потребности, нежели другие, - эти блага выс­шего качества могут приобрести экономический характер, в то время как другие, низшего качества, сохраняют еще неэкономи­ческий. Так, например, в стране, изобилующей участками земли, лучшие по качеству и положению участки приобретают эконо­мический характер, в то время как худшие сохраняют еще не­экономический. Или же в городе, лежащем у реки, доставляю­щей воду для питья низкого качества, количества воды из источников могут быть предметом индивидуального хозяйства, в то время как речная вода еще не обладает экономическим ха­рактером.

Поэтому если мы встречаемся подчас с тем явлением, что различные части всего количества блага обладают одновременно различным характером, то причиной этого является и здесь всегда лишь то, что количество благ высшего качества, доступ­ное распоряжению, меньше, нежели надобность в них, в то время как блага низшего качества доступны распоряжению в количе­стве, превышающем надобность в них (не покрывающуюся бла­гами высшего качества), и, следовательно, такие случаи не со­ставляют исключения, а, наоборот, являются подтверждением положений, здесь выставленных.

Здесь заметна склонность Мен­гера к историческому исследованию экономических институтов. Действительно, бескомпромиссная борьба с «пороками исто­ризма», абсолютизацией описательных и индуктивных методов не исключала ни у Менгера, ни у его последователей уважительного отношения к экономической истории (об этом может, в частности, свидетельствовать посвящение «Оснований...» В. Рошеру - главе немецкой исторической школы). Это также отличает австрийскую школу от других направлений маржинализма (за исключением Маршалла).

Глава третья - центральная во всей книге, она содержит теорию субъективной ценности. В отличие от других маржиналистов, Менгер определял ценность благ не по количеству при­носимой ими пользы, а по важности удовлетворяемых ими по­требностей. Это, казалось бы, незначительное различие на са­мом деле играет важную роль. Оно свидетельствует о том, что Менгер:

1) разрабатывает теорию, которая позднее получила название ординалистской версии маржинализма: нужность каждого блага не имеет абсолютной величины, а выражается лишь в сравнении с полезностью другого блага (цифры в его таблицах носят условный характер и выражают не величину, а иерархию потребностей—см. прим. на с. 156);

2) не связывает в отличие от Джевонса свою теорию ценности с гедонистиче­ским толкованием природы человека, восходящим к Бентаму (за это маржиналистам, претендовавшим на объяснение «пси­хологии» хозяйствующего субъекта, сильно досталось от сов­ременников-психологов*).

Необходимо сказать, что Менгер вообще не использовал при построении своей теории термина «полез­ность».

Попутно Менгер решает с давних пор существовавший в экономической теории парадокс: самые полезные для чело­веческой жизни блага далеко не всегда оказываются самыми ценными. Он делает это, отмечая, что ценность придается людьми лишь экономическим, т. е. относительно редким, благам.

Обращает на себя внимание категоричность, с которой Мен­гер отстаивает чисто субъективную природу ценности, не существующей вне людей (напомним, что для сторонников объективных теорий, в том числе и Маркса, «ценности» или «стоимости» часто употребляются как синоним товаров неза­висимо от наличия нуждающегося в них субъекта).

Излагая свою формулировку принципов убывающей важно­сти удовлетворяемых полезностей и равной важности всех удовлетворенных потребностей, Менгер помещает второй из них в сноску как ча­стный случай первого. Для всех теоретиков общего равновесия этот принцип, напротив, является определяющим.

Наиболее натянутой выглядит аргументация Менгера, по­следовательно идущая от удовлетворения потребностей, там, где этот мотив, очевидно, не играет преобладающей роли. По­казателен в этом смысле параграф «О продуктивности капи­тала», где Менгеру приходится абстрагироваться как от мо­тива накопления капитала, так и от специфически предприни­мательских мотивов, исследованных позднее И. Шумпетером в «Теории экономического развития»**.

В этой главе Менгер впервые в экономической литературе принимает предположение о том, что определенное количество продукта может быть произведено с помощью различных соче­таний производительных благ. Эта идея субститу­ции производительных благ (от которой отказались преемники Менгера Бем-Баверк и Визер) позднее получила в западной экономической мысли значительное развитие***, и в частности лежит в основе теории производственных функций.

В своей теории ценности производительных благ Менгер делает еще один смелый шаг -отказывается от разграничения трех основных факторов производства: земли, труда и капи­тала. Эту давнюю традицию он нарушает на том основании, что ценность всех видов благ, включая землю и труд, опреде­ляется на основе одного и того же сформулированного им принципа - ценности их продуктов. При этом Менгер вновь проявляет свою антпгедонистическую ориентацию и критикует распространенную теорию (например, Джевонса), согласно ко­торой человек, затрачивающий труд, получает возмещение за связанные с ним неприятные ощущения.

Но, пожалуй, самым важным с точки зрения дальнейшего развития западной экономической теории был следующий вклад Менгера. Говоря о факторах, определяющих ценность благ высших порядков, Менгер (на. с. 140—141) излагает идею, которую позднее наиболее основательно развил Визер. Это принцип «упущенной выгоды», который вошел в арсенал наиболее важных инструментов совре­менной микроэкономической теории. Согласно Менгеру цен­ность производительного блага определяется разницей между ценностью продукта, который с его помощью планируется про­извести, и ценностью других, удовлетворяющих менее важные потребности благ, которые можно было произвести при альтер­нативном употреблении данного производительного блага.

Второй раздел.

Второй раздел включает главы четвертую и пятую. Его содержание - переход от субъективной ценности к цене, т. е. к меновой пропорции благ. Отношение между вто­рым и первым разделами - это отношение явления к сущно­сти. Менгер последовательно выводит цены из индивидуаль­ных, субъективных ценностей, но учитывает при этом объек­тивное влияние среды - различных типов обмена. Первый шаг, которого требует от Менгера его субъективистский подход, - отказ от предпосылки эквивалентного обмена. Ведь эта пред­посылка предполагает равенство благ по какому-то, объек­тивно присущему им самим показателю. Менгер делает этот шаг, заявляя, что обмен не может быть эквивалентным, потому что он всегда выгоден обоим его участникам: после него их потребности бывают удовлетворены лучше, чем до него. Заметим, что этот вывод совершенно неизбежно следует из выбранных автором исходных предпосылок: удовлетворения потребностей как единственного мотива всякой эко­номической деятельности. (В «Капитале» Маркса в анализ обмена имплицитно заложена предпосылка существования ка­питала и главенствующей роли мотива накопления капитала, которая прорывается наружу в главе 4 I тома. Единый для всех капиталистов мотив накопления по самой своей сути предпо­лагает соизмеримость товаров. У Менгера же блага объективно несоизмеримы: сколько людей, столько и ценностей у данного количества благ.)

Действие этой предпосылки проявляется и в определении границ обмена: если дальнейший обмен перестанет улучшать удовлетворение потребностей его участников, он прекратится.

(Для сравнения: у Маркса границей обмена являются границы производства, а не наоборот, а последние в свою очередь установлены лишь возможностью продолжения и ускорения процесса накопления, сам же мотив накопления по природе своей безграничен. Что же касается возможностей накопления, то они заданы платежеспособным спросом, причем единственным фактором, влияющим на последний, является доход.).

Нетрудно заметить, что подход «от потребностей» пол­ностью реабилитирует такую важную сферу экономической де­ятельности, как торговля. Классики и марксисты, как известно, отрицали производительный характер труда в данной отрасли, оставляя за ним лишь перераспределение произведенного. Не­которые положения читаются сегодня как злободневный аргу­мент в защиту торговых посредников, уместный в наших ны­нешних парламентских дебатах.

Хочется также отметить два скромных по объему, но не по значению, фрагмента. Первый - об «экономических жерт­вах, которых требуют меновые операции». Здесь при желании можно увидеть зачатки концепции «транзакционных издержек», играющей в современной западной неоинституционалистской литературе выдающуюся роль*. Другой - первое в теоретической экономической литературе разграничение ме­жду ценами спроса и ценами предложения (за 20 лет до Мар­шалла), которое, несомненно, было подсказано Менгеру его практикой биржевого обозревателя.

Основная часть главы пятой посвящена образованию цен в различных условиях - при изолированном обмене, монополии продавца и конкуренции покупателей и, наконец, при дву­сторонней конкуренции. Обращает на себя внимание порядок анализа, при котором логический переход идет не от свобод­ной конкуренции к монополии (как во всех современных за­падных учебниках), а наоборот. Это, разумеется, не означало, что Менгер исходил из существования реальных капиталисти­ческих монополий-гигантов конца XIX—начала XX в. Данную последовательность диктуют автору:

1) избранная им методо­логия исследования—от простейших случаев ко все более сложным;

2) склонность к историческим параллелям (а исто­рически относительно свободная конкуренция, безусловно, яв­ляется продуктом поздней стадии развития товарного обмена)

3) тот же всепроникающий субъективизм.

Понятие «монополист» будет нами принято в слишком узком смысле слова, если мы захотим его ограничить только теми лицами, которые защищены против конкуренции других хозяйствующих субъектов при помощи государственной власти или ''каким-либо другим общественным образом. Некоторые лица благодаря своему имущественному положению или особенным способностям и отношениям могут доставлять на рынок блага, по отношению к которым конкуренция других хозяйствующих субъектов сама собой устранена за физической или экономи­ческой невозможностью производить подобные же блага. Но и там, где нет таких особых отношений, могут являться монополисты помимо всяких общественных ограничений. Всякий ремесленник, селящийся в местности, где нет еще его собратьев по ремеслу, всякий купец, врач или адвокат, которые устраиваются там, где не живет еще никто из их товарищей по профессии,— в известном смысле монополист, потому что блага, предлагаемые им обществу для обмена, можно приобре­сти, по крайней мере в большинстве случаев, только у него. Летописи некоторых городов нередко сообщают нам о первом ремесленнике, который переселился туда, когда эта местность была еще незначительна и слабо населена, и еще и теперь можно встретить на каждом шагу в Восточной Европе и даже у нас в маленьких селениях этот особый тип монополистов. Монополия как фактическое состояние, а не как общественное ограничение свободной конкуренции представляется сообразно с этим обыкновенно более ранним, первоначальным явлением. а конкуренция—позднейшим по времени, и поэтому изложе­ние особенных явлений менового оборота при господстве кон­куренции целесообразно связать с явлениями монопольной торговли.

Способ развития конкуренции из состояния монополии находится в тесной связи с прогрессом всей хозяйственной культуры. Рост населения, увеличивающиеся потребности отдельных хозяйствующих индивидов, их возрастающее благосостоя­ние—все это заставляет монополиста, даже при усилении производства, отстранять постепенно новые группы населения от потребления монопольного блага и в то же время позволяет ему повышать свои цены; общество, таким образом, стано­вится все более и более выгодным объектом для его монопо­листической политики. Первый ремесленник, первый врач, юрист—всегда желанный человек во всякой местности. Но если он не встречает никакой конкуренции, а поселение растет, то он почти всегда скоро начинает слыть среди менее состоя­тельных классов населения за сурового и очень эгоистичного человека, и даже среди более состоятельных классов станет считаться человеком, ищущим только своей выгоды. Монопо­лист не всегда может удовлетворить растущему кругу потреб­ностей общества в его товарах (или услугах), и если он даже может, то 13 всегда соответствующее увеличение его сбыта, как мы виде ж, отвечает его экономическим интересам. В боль­шинстве случаев это будет приводить к выбору между двумя клиентами; часть претендующих на монопольное благо или совсем уйдет с пустыми руками, или только недостаточно бу­дет им снабжена, и даже наиболее состоятельные клиенты бу­дут иметь часто повод жаловаться на небрежности разного рода и дороговизну услуг.

Такое экономическое положение само вызывает возникнове­ние конкуренции ввиду настоятельной потребности в ней, раз только нет общественных и других препятствий к тому, и на­шей задаче) будет исследовать влияние, которое производит появление конкуренции на распределение благ, сбыт и цены товара, как мы сделали это по отношению к явлениям, наблю­даемым в монопольной торговле.

Простейшим для Менгера является случай, когда мы имеем дело с ценностными суждениями одного покупателя и одного продавца; сложнее, если в обмене участвуют несколько поку­пателей; еще сложнее, если и продавцов тоже несколько, по­тому что теоретику необходимо «залезть в душу» каждому из участников обмена и выведать его субъективные предпочтения. Интересно, что цену определяют по Менгеру и в монопольной, и в конкурентной ситуации одни и те же законы субъективной ценности, но эти законы проявляются при монополии и при конкуренции в совершенно различной политике продавца: при конкуренции ему невыгодно придерживать товар и прибегать к ценовой дискриминации покупателей. Менгеровскую теорию цены от всех прочих вариантов маржинализма отличает отсут­ствие в ней понятия однозначно определяемой равновесной цены: рыночная цена у Менгера может колебаться между оценками единицы блага наименее сильным из вступивших, а обмен конкурентов и наиболее сильным из тех, кто так и не смог этого сделать. Чем больше конкурентов, тем уже пространство для колебания цен, но все равно какая-то часть цены в каждом случае объясняется не фактором субъек­тивной ценности, а умением торговаться.

Важным опосредующим звеном при переходе от исходной абстракции индивидуального хозяйства, нацеленного на непо­средственное потребление, к развитому меновому хозяйству, характерному для капиталистической экономики, является у Менгера учение о потребительной и меновой ценности блага. И та, и другая для него чисто субъективные величины (меновая ценность блага - это ценность других благ, которые можно получить взамен его). Если меновая стоимость имеюще­гося у человека блага больше потребительной, обмен может произойти, если наоборот - нет. Соотношение же потребитель-. ной и меновой ценности определяется количеством блага, на­ходящегося в распоряжении данного лица. Таким образом, для крупных собственников, например фабрикантов, преобладающей, или «экономической», по выражению Менгера, неизменно должна оказываться меновая, а не потребительная ценность производимых им товаров. Так, Менгер корректирует приня­тый им за преобладающий потребительский мотив хозяйствен­ной деятельности, не нарушая в то же время своих исходных предпосылок.

Третий раздел.

Последний раздел книги (главы седьмая и вось­мая) посвящен сущности денег и их происхождению. Эти во­просы всегда волновали Менгера как в теории (в число его немногочисленных сочинений вошли две статьи (1892 и 1900 гг.) о деньгах для «Справочника по государственным на­укам», причем для второго издания справочника статья была совершенно переработана), так и на практике (в том же 1892 г. Менгер входил в Императорскую комиссию по денеж­ной реформе и играл в ней главную роль). Подход Менгера к сущности денег также своеобразен - он выводит ее из раз­личной «способности товаров к сбыту». Здесь мы имеем дело с чисто менгеровской категорией, которую мо­жно было бы с наибольшей точностью перевести на современ­ный язык как «ликвидность». Менгер имеет в виду способность товара всегда найти сбыт в любом количестве, в крайнем слу­чае с небольшой потерей в цене (с. 213). Наиболее ликвидный товар и становится деньгами.

Фактор способности к сбыту имеет такое большое значе­ние, что обмен может затеваться не ради лучшего удовлетво­рения потребностей, а ради получения более обменив