Скачать

Итоги коллективизации для СССР

ИТОГИ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ ДЛЯ СССР

Анализируя уроки прошлого, можно решать сегодняшние проблемы, в том числе и подъёма сельской экономики. Сегодня, по­жалуй, главное - вернуть крестьянину утраченное в прежние годы по­ложение хозяина земли, пробудить чувство любви к ней, уверенность в завтрашнем дне. Различные формы подряда, аренда и меры социального развития деревни призваны обеспечить успех в решении этих задач.

Весьма ши­рок круг вопросов, связанных с историей коллективизации. Сюда относится и развитие сельского хозяйства в условиях нэпа, и расслоение крестьянства, сохранение в его среде кулачества на одном полюсе, бедноты и батрачества - на другом, и развитие кооперации, и внутри­партийная борьба вокруг вопросов, связанных с путями и темпами со­циа­листических преобразований, и многое другое.

То, что крестьянству в нашей стране суждено пойти по пути кооперирования, в конце 20-х годов не сомневался, было очевидно каждому эко­номисту. Все они сходились в признании неизбежности и прогрессивности перехода сельского хозяйства на путь кооперативного производства. Но даже в среде аграрников-марксистов сталкивались весьма разноречивые суждения о том, какой быть кооперированной деревне и как из едино­лич­ника превратить крестьянина в "цивилизованного кооператора". Эти споры отражали противоречивость тех реальных экономических предпо­сылок кооперирования, которые сложились к концу 20-х годов в СССР.

Действительно, в 20-х годах наблюдался заметный подъём кресть­ян­ского хозяйства, свидетельствующий о благотворных результатах на­ционализации земли, освобождении крестьян от помещичьего гнёта и экс­плуатации со стороны крупного капитала, а также об эффективности новой экономической политики. За три-четыре года крестьяне восста­новили сельское хозяйство после сильнейшей разрухи. Однако в 1925-1929 гг. производство зерна колебалось на уровне чуть выше довоен­ного. Рост производства технических культур продолжался, но был уме­ренным и неус­тойчивым. Хорошими темпами увеличивалось поголовье скота: с 1925 по 1928 г. примерно на 5 процентов в год. Словом, мел­кое крестьянское хозяй­ство отнюдь не исчерпало возможностей для раз­вития. Но, конечно, они были ограниченными с точки зрения потребно­стей страны, вступившей на путь индустриализации.

На XV съезде ВКП(б) в 1927 г. был провозглашен «курс на коллективизацию». Применительно к деревне это означало осуществ­ление весьма многообразной системы мер, направленных на производст­венный подъем многомиллионной массы крестьянских хозяйств, увели­чение их товарной продукции и вовлечение в русло социалистического развития. Это вполне обеспечивалось на пути их кооперирования.

Кризис хлебозаготовок в конце 1927 г. возник как результат рыноч­ных колебаний, а не как отражение кризиса сельскохозяйственного про­изводства, а тем более, социального кризиса в деревне. Что же случи­лось?

Почему на частном рынке цены на хлеб поползли вверх? Хотя валовой сбор зерновых в 1928 г. был несколько выше, чем в 1927 г., неурожай на Украине и Северном Кавказе привёл к тому, что ржи и пшеницы было со­брано примерно на 20% меньше, чем в 1927/28 г.

Может быть, все эти обстоятельства не сказались бы столь ощутимо на обстановке хлебозаготовок, если бы не два фактора. Первый - хотя сокращение планового хлебооборота и размеров планового снабжения хлебом городского населения было незначительным, это произошло в ус­ловиях быстрого роста промышленности и численности городского населе­ния, предъявляющего возрастающий спрос на продовольствие. Именно это вызвало скачок цен частного рынка. Второй - связанное с острым дефици­том ресурсов для внутреннего рынка сокращение хлеб­ного экспорта, кото­рый в 1928/29 г. составил всего 3,27% к уровню 1926/27 г.

Хлебный экспорт фактически потерял всякое реальное значение, вы­звав крайнюю напряжённость платёжного баланса. Поскольку хлеб был важным экспортным ресурсом, дававшим значительную часть валюты, под угрозу ставилась программа импорта машин и оборудования, а по суще­ству программа индустриализации.

Конечно, сокращение государственных заготовок хлеба создавало уг­розу планам промышленного строительства, осложняло экономическое положение, обостряло социальные конфликты и в городе и в деревне. Об­становка к началу 1928 г. серьёзно осложнилась, требовала взве­шен­ного подхода. Но сталинская группа, которая только что добилась большин­ства в политическом руководстве, не проявила ни государст­венной мудро­сти, ни понимания ленинских принципов политики по от­ношению к кресть­янству как союзнику рабочего класса в строительстве социализма. Больше того, она пошла на прямой отказ от этих принци­пов, на слом нэпа и широ­кое применение чрезвычайных мер, то есть насилия над крестьянством. На места последовали подписанные И.В. Сталиным директивы с угрозами в адрес партийных руководителей и требованием "поднять на ноги пар­тийные организации, указав им, что дело заготовок является делом всей партии", что "в практической работе в деревне отныне делается ударение на задаче борьбы с кулац­кой опасностью".

Началось закрытие рынков, проведение обысков по крестьянским дворам, привлечение к суду владельцев не только спекулятивных хлеб­ных запасов, но и весьма умеренных излишков в середняцких хозяйст­вах. Суды автоматически выносили решения о конфискации как то­варных из­лишков хлеба, так и запасов, необходимых для производства и потребления. Изымали часто и инвентарь. Аресты в административном порядке и тю­ремные заключения по приговорам судов довершают кар­тину произвола и на­силия, чинимого в деревне зимой и весной 1928/29 г. В 1929 г. было зарегистрировано до 1300 "кулацких" мятежей.

Анализ происхождения кризиса хлебозаготовок и путей его преодо­ления был в центре внимания апрельского и июльского пленумов ЦК ВКП(б) в 1928 г. На этих пленумах выявились коренные расхождения в позициях Бухарина и Сталина в предлагаемых ими решениях возникших проблем. Предложения Бухарина и его сторонников о выходе из си­туации, создан­ной кризисом хлебозаготовок, на путях нэпа (отказ от "чрезвычайных" мер, сохранение курса на подъём крестьянского хо­зяйства и развитие торгово-кредитных форм кооперации, повышение цен на хлеб и др.) были отвергнуты как уступка кулаку и проявление правого оппортунизма.

Позиция Сталина отражала тенденцию к безоглядному форсиро­ва­нию коллективизации. В основе этой позиции лежало пренебрежение к на­строениям крестьянства, игнорирование его неготовности и нежела­ния отказаться от собственного мелкого хозяйства. "Теоретическим" обоснова­нием форсирования коллективизации явилась статья Сталина "Год великого перелома", опубликованная в "Правде" 7 ноября 1929 г. Статья кон­статировала произошедший перелом в настроении крестьян­ства в пользу колхозов и выдвигала на этом основании задачу быст­рейшего завершения коллективизации. Сталин оптимистически уверял, что на основе колхоз­ного строя наша страна через три года станет са­мой хлебной страной в мире и в декабре 1929 г. Сталин выступает пе­ред аграрниками-марксистами с призывами насаждать колхозы, лик­видировать кулачество как класс, не пускать кулака в колхоз, сделать раскулачивание составной частью колхозного строительства. В отноше­нии сельскохозяйственного производ­ства прогнозы Сталина выглядят уже не преувеличением, но произвольной фантазией, мечтаниями, в которых совершенно игнорируются закономер­ности аграрной экономики, социальных отношений деревни и социальной психологии крестьянства. Через три года, когда подошёл срок исполнения сталинских обещаний относительно превращения СССР в самую хлебную державу, в стране свирепствовал голод, унёсший миллионы жизней. Не стали мы самой хлебной или хотя бы одной из самых хлебных стран мира ни через 10 лет - перед войной, ни через 25 лет - к концу правления Сталина.

Следующий шаг на пути усиления гонки за "темпом коллективиза­ции" был сделан на ноябрьском Пленуме ЦК ВКП(б) того же 1929 г. За­дача "сплошной коллективизации" ставилась уже "перед отдельными облас­тями". Сообщения членов ЦК, сигналы с мест о спешке и принужде­нии при ор­ганизации колхозов не были учтены. Попыткой внести эле­менты разума, понимания сложившейся обстановки были рекомендации Комиссии Полит­бюро ЦК ВКП(б) по вопросам коллективизации. Вырабо­танный ею проект поста­новления предлагал решить задачу коллекти­визации "огромного большин­ства крестьянских хозяйств" на протяжении первой пятилетки: в основных зерновых районах за два-три года, в по­требляющей полосе - за три-че­тыре года. Комиссия рекомендовала счи­тать основной формой колхозного строительства сельскохозяйственную артель, в которой "коллективизиро­ваны основные средства производ­ства (земля, инвентарь, рабочий, а также товарный продуктивный скот), при одновременном сохранении в данных условиях частной собственно­сти крестьянина на мелкий инвентарь, мел­кий скот, молочные коровы и т.д., где они обслуживают потребительские нужды крестьянской се­мьи".

5 января 1930 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) "О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строитель­ству". Как и предлагалось комиссией, зерновые районы были разграни­чены на две зоны по срокам завершения коллективизации. Но Сталин внёс свои по­правки, и сроки были резко сокращены. Северный Кавказ, Нижняя и Средняя Волга должны были в основном завершить коллекти­визацию "осенью 1930 г. или во всяком случае весной 1931 г.", а ос­тальные зерновые районы - "осенью 1931 г. или во всяком случае вес­ной 1932 г. " Столь сжатые сроки и признание "социали­стического сорев­нования по организации колхозов" находились в полном противоре­чии с указанием о недопустимо­сти "какого бы то ни было "декретирова­ния" сверху колхозного движе­ния". Хотя постанов­ление характеризо­вало артель как наиболее распростра­ненную форму колхозов, но как всего лишь переходную к коммуне. Были исключены положения о сте­пени обобществления скота и инвентаря, о по­рядке об­разования неде­лимых фондов и т.д. В результате сталинской обра­ботки из проекта постановления было исключено положение о том, что ус­пешность кол­лективизации будет оцениваться ЦК не только по числу хозяйств, объединённых в кооперативы, "но прежде всего на основе того, на­сколько тот или иной район сумеет на основах коллективной ор­га­низа­ции средств производства и труда действительно расширить по­севные площади, повысить урожайность и поднять животноводство". Тем самым создавались благоприятные условия для гонки за "сто­ процентным охва­том" вместо превращения коллективизации в средство для повыше­ния эф­фективности сельскохозяйственного производства.

Под сильнейшим нажимом сверху не только в передовых зерновых районах, но и в Чернозёмном центре, и в Московской области, и даже в республиках Востока выносились решения завершить коллективиза­цию "в течение весенней посевной кампании 1930 года" Разъяснитель­ная и организационная работа в массах подменялась грубым нажимом, угрозами, демагогическими обещаниями.

Итак, провозглашены насаждение колхозов и раскулачивание на базе сплошной коллективизации. Критерии отнесения хозяйства к кате­гории кулацкого были определены столь широко, что под них можно было под­вести и крупное хозяйство, и даже бедняцкое. Это позволяло должностным лицам использовать угрозу раскулачивания как основной рычаг создания колхозов, организуя давление деклассированных слоёв деревни на осталь­ную её часть. Раскулачивание должно было продемон­стрировать самым непо­датливым непреклонность властей и бесполез­ность всякого сопротивления. Со­противление кулачества, а также части середняков и бедноты коллекти­визации было сломлено жесточай­шими мерами насилия (см. рис2). Неизвестны пока данные, сколько че­ловек по­гибло с "раскулачиваемой" стороны как в процессе самого рас­кулачива­ния, так и в результате выселения в необжитые рай­оны.

Исторические источники приводят разные данные о числе раскула­ченных и выселенных хозяйств. Называются следующие данные: к концу 1930 г. раскулачено около 400 тыс. хозяйств (т.е. примерно поло­вина кулацких хозяйств), из них выселено в отдельные районы около 78 тыс., по другим данным - 115 тыс. Хотя Политбюро ЦК ВКП(б) ещё 30 марта 1930 г. вынесло постановление о прекращении массового выселе­ния кулаков из районов сплошной коллективизации и предписало про­водить его только в индивидуальном порядке, число выселенных хо­зяйств в 1931 г. возросло более чем вдвое - почти до 266 тыс.

Раскулачиваемые делились на три категории. К первой относился "контрреволюционный актив" - участники антисоветских и антиколхозных выступлений (они сами подлежали аресту и суду, а их семьи - выселе­нию в отдалённые районы страны). Ко второй - "крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступавшие против коллективизации" (их высе­ляли вместе с семьями в отдалённые районы). И, наконец, к третьей - "остальная часть кулаков" ( она подлежала расселению специальными по­сёлками в пределах районов прежнего своего проживания). Составле­нием списков кулаков первой категории занимался исключительно местный отдел ГПУ. Списки кулаков второй и третьей категорий составлялись на мес­тах с учётом "рекомендаций" деревенских активистов и организаций дере­венской бедноты, что открывало широкую дорогу разного рода злоупотреб­лениям и сведению старых счётов. Кого отнести к кулакам? Кулак "второй" или "третьей" категории? Прежние критерии, над разработкой которых в предыдущие годы трудились партийные идеологи и экономисты, уже не годились. В течение предыдущего года произошло значительное обед­нение кулаков из-за постоянно растущих налогов. Отсутствие внешних про­явлений богатства побуждало комиссии обращаться к хранящимся в сельсо­ветах налоговым спискам, часто устаревшим и неточным, а также к информа­ции ОГПУ и к доносам.

В итоге раскулачиванию подверглись десятки тысяч середняков. В некоторых районах от 80 до 90% крестьян-середняков были осуждены как "подкулачники". Их основная вина состояла в том, что они уклонялись от коллективизации. Сопротивление на Украине, Северном Кавказе и на Дону (туда даже были введены войска) было более активным, чем в неболь­ших деревнях Центральной России.

Выселенные кулаки и середняки, которые не являлись уголов­ными преступниками ( во всяком случае не были таковыми члены их се­мей), оказались подвергнутыми уголовному наказанию - высылке - во внесу­дебном порядке. Это была первая волна незаконных массовых репрес­сий. Сосланные, хотя и направлялись значительной частью в необжи­тые рай­оны и нередко бросались на произвол судьбы, всё же, как пра­вило, полу­чали семенную ссуду (затем признанную безвозмездной) и иные средства на обзаведение. Их направляли, кроме того, на доста­точно тяжёлые ра­боты, где не хватало рук, - на лесоразработки, тор­форазработки, рудники, прииски, шахты, на строительные работы.

Если подходить к вопросу о раскулачивании с чисто экономических позиций, отбрасывая пока в сторону социальные, юридические, поли­ти­ческие, нравственные проблемы, то сразу можно обратить внимание на два момента.

Во-первых, раскулачивание означало устранение из деревни эле­мента хотя и содержащего капиталистический потенциал, но обладавшего на­выками культурного хозяйствования. Даже брошенные в отдалённые, суровые, необжитые районы, бывшие спецпереселенцы сумели в удиви­тельно короткие сроки создать коллективные хозяйства, оказавшиеся передо­выми. Из их среды вышли талантливые руководители коллективного произ­вод­ства.

Во-вторых, сумма расходов по выселению и обустройству выселенных кулаков едва ли покрывалась конфискованным у них имуще­ством.

Неверно было бы отрицать наличие в деревне этого времени сто­ронников коллективизации, её подлинных энтузиастов, борцов за кол­хозы. Они были представлены беднотой и частью середнячества. Без их ак­тивной поддержки ни коллективизация, ни ликвидация кулачества были бы просто невозможны. Но и самый убеждённый сторонник кол­лективного зем­леделия не мог понять и принять того разгула бюрокра­тического насилия, кото­рый ворвался в деревню зимой 1929/30 г.

В своей статье "Головокружение от успехов", появившейся в "Правде" 2 марта 1930 г., Сталин осудил многочисленные случаи наруше­ния принципа добровольности при организации колхозов, "чиновничье дек­ретирование колхозного движения". Он критиковал излишнюю "рети­вость" в деле раскулачивания, жертвами которого стали многие серед­няки. Обоб­ществлению часто подвергался мелкий скот, птица, инвен­тарь, постройки, Необходимо было остановить это "головокружение от успехов" и покон­чить с "бумажными колхозами, которых ещё нет в дей­ствительности, но о су­ществовании которых имеется куча хвастливых резолюций". В статье, од­нако, абсолютно отсутствовала самокритика, а вся ответственность за допу­щенные ошибки возлагалась на местное ру­ководство. Ни в коей мере не вставал вопрос о пересмотре самого принципа коллективизации. Эффект от статьи, вслед за которой 14 марта появилось постановление ЦК "О борьбе против искривления пар­тийной линии в колхозном движении", сказался немедленно. Пока мест­ные партийные кадры пребывали в полном смя­тении, начался массо­вый выход крестьян из колхозов (только в марте 5 млн. человек).

Итоги первого этапа сплошной коллективизации требовали правди­вого анализа, извлечения уроков из "перегибов" и "борьбы с переги­бами", укрепления и развития тех колхозов, которые сохранятся в ус­ловиях подлинной свободы выбора у крестьянина. А значит, полного преодоле­ния последствий "великого перелома" по-сталински, выбора путей социали­стического преобразования сельского хозяйства на ос­нове восстановле­ния принципов нэпа, всего разнообразия форм коопе­рации.

Конечно, коррективы, по крайней мере на первых порах, были вне­сены. Стали более активно применяться экономические рычаги. На ре­шении задач коллективизации по-прежнему сосредоточивались основ­ные силы партийных, государственных и общественных организаций. Возросли мас­штабы технической реконструкции в сельском хозяйстве - главным образом через создание государственных машинно-тракторных станций. Уровень ме­ханизации сельскохозяйственных работ заметно поднялся. Государство в 1930 г. оказывало колхозам большую помощь, им предоставлялись существен­ные налоговые льготы. Зато для едино­личников были увеличены ставки сель­скохозяйственного налога, вве­дены взимаемые только с них единовре­менные налоги. Рос также объём государственных заготовок, которые приобре­тали обязательный харак­тер. Все эти даже благоприятные изменения не дают представлений о сути изменений в самом крестьянстве.

Поддавшись призывам к вступлению в колхозы и обобществле­нию средств производства, оно фактически оказалось обмануто, так как было отчуждено от средств производства и утратило всякое право на них. Был нанесён мощный удар по крестьянскому чувству собствен­ника, так как крестьяне были лишены права распоряжаться результа­тами своего труда - произведённой продукцией, судьбу которой стали решать местные партийные и советские власти. Колхозник потерял даже право самостоя­тельно решать вопрос о том, где он хотел бы жить и работать, на это требовалось разрешение властей. Сами колхозы, утратив большинство свойств сельскохозяйственной артели, преврати­лись в своеобразное предпри­ятие, подчинённое местным органам власти и партии.

К концу лета 1931 г. хлебозаготовки начали давать сбои: снизились поступления зерновых. В результате сложившейся системы заготовок на ряд районов страны надвинулся призрак голода. Беда пришла по­тому, что хлеб принудительно и, по сути, "под метёлку" изымался и в колхозах, и в единоличных хозяйствах ради выполнения нереальных, произвольно установленных сталинским руководством в 1930 г. заданий индустриаль­ного развития.

Для закупки промышленного оборудования требовалась валюта. По­лучить её можно было лишь в обмен на хлеб. Между тем в мировой эко­номике разразился кризис, цены на зерно резко упали. Однако сталин­ское руководство и не подумало пересматривать установку на непо­сильный для страны индустриальный "скачок". Вывоз хлеба за границу всё возрас­тал. Несмотря на неурожай в основных зерновых районах страны, постра­давших от засухи, во время хлебозаготовок было изъ­ято рекордное количе­ство зерна (22,8 млн.т), из них 5 млн. пошли на экспорт в обмен на технику (с 1931 по 1936 г. половина всей ввозимой в СССР техники была не­мецкого происхождения). Насильственное изъятие одной трети (а в некото­рых колхозах до 80%) урожая могло лишь окончательно расстроить производственный цикл. Уместно напомнить, что при нэпе крестьяне продавали всего от 15 до 20% урожая, остав­ляя 12-15% на семена, 25-30% - на корм скоту, а остальные 30-35% - для собственного потребления.

Летом 1931 г. было установлено правило, согласно которому нату­ральная оплата труда в колхозах сверх определённой нормы продук­тами не отоваривалась, а оплачивалась деньгами. Это по существу было равносильно введению нормированного продовольственного снабжения кол­хозников, особенно если учесть финансовые затруднения многих хо­зяйств, бывших не в состоянии производить сколько-нибудь заметные денежные выплаты. В результате сложившейся ситуации осенью и зимой 1931/32 г. произошёл второй отлив крестьян из колхозов. Резко уси­лился неорганизо­ванный переход сельских жителей в промышленность и строительство В 1932 г. была введена отменённая революцией пас­портная система, устано­вившая жёсткий административный контроль за движением рабочей силы в го­родах, а в особенности из села в город, превратившая колхозников в беспаспортное население.

В колхозах, оказавшихся в обстановке крайних продовольствен­ных затруднений и совершенно экономически не заинтересованных в сдаче хлеба, получили массовое распространение попытки решить для себя продовольственную проблему любыми, в том числе незаконными, пу­тями. Широко распространились случаи хищения хлеба, укрытия его от учёта, заве­домо неполного обмолота, припрятывания и т.д. Делались попытки заранее раздать хлеб по трудодням, провести его как расходы на общественное питание во время уборочной.

Низкий темп хлебозаготовок в наиболее пострадавших от засухи районах было решено поднять применением репрессий. Выискивали "ор­ганизаторов саботажа" хлебозаготовок и отдавали под суд. В районы, которые не могли осилить заготовки, полностью прекращали завоз каких бы то ни было товаров. Отстающие колхозы заносились на "чёрную доску", с них досрочно взыскивали кредиты и проводилась чистка их состава. Тем самым ещё более подрывалось и без того нелёгкое эконо­мическое положение этих хозяйств. Многие колхозники арестовывались и высылались. Для вы­полнения плана вывозился весь хлеб без исклю­чения, в том числе семен­ной, фуражный и выданный на трудодни. Выполнившие план колхозы и совхозы облагались повторными зада­ниями по сдаче хлеба.

К лету 1932 г. деревня зерновой полосы России и Украины после полуголодной зимы вышла физически ослабленной. 7 августа 1932 г. при­нимается Закон об охране социалистической собственности, написан­ный собственноручно Сталиным. Он вводил "в качестве меры судебной ре­прессии за хищение колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты - расстрел с конфискацией всего имущества и с заме­ной при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества". Амнистия по делам этого рода была запрещена. В соответствии с законом от 7 августа де­сятки тысяч кол­хозников были арестованы за самовольное срезание небольшого количе­ства колосьев ржи или пшеницы. Результатом этих действий был страшный голод, от которого погибло, главным образом на Украине, от 4 до 5 млн. человек. Массовый голод привёл к третьей волне бегства из колхо­зов. Имелись случаи вымирания целых селений.

Особое место среди преступлений, совершённых сталинским руково­дством против народа занимает казахстанская трагедия. В районах зер­нового земледелия Казахстана картина была такой же как и в других названных выше краях: насильственное изъятие хлеба и в колхозах и в единоличных хозяйствах обрекло на вымирание от голода многие ты­сячи людей. Особенно велика была смертность в посёлках спецпересе­ленцев Кара­гандинского района. Вывезенные сюда для освоения угольного бассейна раскулаченные семьи не имели ни хозяйственного инвентаря, ни каких-либо запасов продовольствия, ни сколько-нибудь сносного жилья.

Бездумная гонка темпов коллективизации, как уже говорилось, везде приводила к тяжёлым последствиям. Но в районах с наиболее отста­лыми формами хозяйства они приобретали прямо разрушительный ха­рактер. Такая беда постигла районы кочевого скотоводства в Казах­стане и ряде других республик и областей.

Особенно губительно последствия административного произвола сказались даже не на зерновом хозяйстве, а на животноводстве. С 1931 г. сталинское руководство начало осуществлять заготовку мяса теми же методами, какими проводились хлебозаготовки. Так же спускались не соответствовавшие реальным возможностям "плановые задания", кото­рые "выколачивались" беспощадно. И в результате - подрыв животно­водства, ухудшение жизненных условий людей. Урон, нанесённый жи­вотноводству, целые десятилетия сдерживал развитие сельского хозяй­ства. Восстановление поголовья до уровня конца 20-х годов произошло только в 50-е годы.

Провалы экономической политики 1929-1932 г. в деревне были од­ной из основных причин, обусловивших неудачу попыток досрочного выполнения первого пятилетнего плана. Основной причиной деградации сельскохозяйственного производства в 1929-1932 г. были даже не пере­гибы в ходе проведения тех или иных массовых кампаний, а общий ад­министративно-бюрократический подход к установлению экономических взаимоотношений с сельским хозяйством. Перегибы же являлись, в ко­нечном счёте, неизбежным следствием этого подхода к сельской эконо­мике. Главное состояло в том, что коллективизация вовсе не создала в деревне строя цивилизованных кооператоров. Колхоз образца 30-х го­дов в своих наиболее существенных чертах не являлся кооперативным хозяйством.

Черты кооператива (и то зачастую формально) сохранялись в основ­ном во внутренней организации колхоза, например в наличии общего собрания колхозников, возможности выйти из колхоза вместе с неко­торой частью средств производства, регламентации порядка и уровня оплаты труда и т.д. Но колхоз как производственная единица практиче­ски не обладал свойственной кооперативным предприятиям экономиче­ской самостоятельностью. Причём он утратил эту самостоятельность не как подчинённое звено более широкой кооперативной системы, которая регулировала и планировала бы снабжение и сбыт, переработку сель­хозпродукции, финансирование, агрономическое и машинно-техническое обслуживание. Колхоз оказался встроенным в жёсткую административ­ную иерархию государственного планирования производства и заготовок сельскохозяйственной продукции, что на практике превращало коопе­ративную собственность в фикцию.

В сложившейся административной системе колхоз оказался зажат в гораздо более тесные бюрократические тиски, нежели государствен­ные предприятия. Последние хотя бы формально находились на хоз­расчёте, действовали в условиях самоокупаемости, а планово-убыточ­ные пользовались государственными дотациями. Ничего подобного не было и не могло быть в сложившемся хозяйственном механизме даже для самых передовых и наилучшим образом работающих колхозов.

Одна часть колхозного производства - обобществлённый сектор - была целиком поставлена на обслуживание нужд государственных цен­трализованных заготовок сельскохозяйственной продукции. Поставки продукции обобществлённого сектора осуществлялись на основе почти безвозмездного изъятия, потому что заготовительные цены на зерно, державшиеся примерно на уровне 1929 г. и в то время едва покрывав­шие издержки производства, в 30-е годы оказались фиктивными из-за значительно возросшей себестоимости производства зерна. Насколько велик был разрыв между ценами и себестоимостью, точно установить невозможно, поскольку подсчёт себестоимости в колхозах с начала 30-х годов не проводился, т.е. во что колхозу обошлось зерно, было не­важно, главное, чтобы сдал всё, что положено. В производственном плане колхоза значились в основном натуральные показатели, в фи­нансовом плане, разумеется, денежные, однако этот план не содержал стоимостной оценки значительной части продукции колхоза и издержек её производства.

Примерные оценки, в том числе сравнения с уровнем издержек сов­хозного производства, показывают, что издержки превышали заготови­тельные цены на зерно приблизительно в 2-3 раза. Ещё хуже соотноше­ние цен и себестоимости было для продукции животноводства. В то же самое время заготовительные цены на технические культуры были эко­номически обоснованными, к чему принудил почти катастрофический сырьевой голод.

Эти обстоятельства и принудили принять экстренные меры по улуч­шению экономических условий для производителей технических культур, дабы избежать грозящей остановки лёгкой промышленности. Для про­изводителей зерна, картофеля, овощей, мясомолочной продукции про­изводство оставалось заведомо убыточным.

Процесс производства в колхозах поддерживался по-разному. Одни колхозы, будучи вынуждены оплачивать поставки средств производ­ства, создавать семенной и фуражный фонды, покрывали производст­венные затраты за счёт резкого сокращения оплаты труда колхозни­ков. Источником покрытия убытков выступала тем самым часть необхо­димого продукта, производимого в обобществлённом хозяйстве. Некото­рые хозяйства, планирование заготовок ставило в особо льготные усло­вия, позволявшие полностью выполнить планы по сдаче зерна и других продуктов, оставляя в своих руках довольно крупные натуральные фонды. Как правило, именно из таких хозяйств, которые отдавали госу­дарству только прибавочный продукт и вырастали передовые колхозы с высоким уровнем оплаты труда. Часть хозяйств получала безвозмезд­ную финансовую, техническую, семенную, фуражную помощь государ­ства.

А вот воспроизводство рабочей силы общественный сектор колхозов обеспечить не мог. Точных цифр на этот счёт не существует, но никак не менее 60% своих доходов колхозники получали за счёт личного подсоб­ного хозяйства, хотя оно и облагалось налогами и натуральными по­ставками. Тем самым экономика колхоза получала подозрительное сход­ство с некоторыми чертами феодального поместья. Работа колхозников приобретала чёткое деление: в общественном хозяйстве колхозник ра­ботает на государство почти безвозмездно, в личном хозяйстве колхоз­ник работает на себя. Общественная собственность тем самым не только в сознании колхозника, но и в действительности превращалась для него в чужую, "казённую". Система бюрократического произвола в управлении сельским хозяйством восторжествовала. Эта система поро­дила моменты деградации в сельском хозяйстве СССР и ухудшение про­довольственного снабжения населения как в городе, так и в деревне.

Начало второй пятилетки было крайне тяжёлым для сельского хозяй­ства. Преодоление кризисной ситуации требовало огромных усилий и времени. Восстановление сельскохозяйственного производства началось в 1935 - 1937 г. Стали увеличиваться урожаи, возобновился рост поголо­вья скота, улучшилась оплата труда. Сказывались результаты и техниче­ского перевооружения сельского хозяйства. В 1937 г. система машинно-тракторных станций (МТС) об­служивала девять десятых колхозов. Од­нако прирост производства за эти три года не покрыл потерь первых двух лет. По Постановлению от 19 января 1933 г. заготовки становились составной частью обязатель­ного налога, взимаемого государством и не подлежащего пересмотру местными властями. Но на самом деле, не снижая размера отчислений в пользу государства, постановление лишь утяжелило участь крестьян. В придачу к налогу колхозники обязыва­лись оплачивать натурой услуги, предоставляемые им через МТС. Этот весьма значительный сбор давал в 1930-е годы минимум 50% хле­бозаго­товок. Сверх того государство полностью брало на себя контроль за размерами посевных площадей и урожая в колхозах, несмотря на то, что они, как предполагалось по их уставу, подчинялись только общему собранию колхозников. Размер государственного налога при этом оп­ределялся исходя из желаемого результата, а не из объективных дан­ных.

Наконец, чтобы закрыть всякую лазейку, через которую продукция могла бы уйти из-под контроля государства, в марте 1933 г. было издано постановление, по которому, пока район не выполнит план по хлебоза­готовкам, 90% намолоченного зерна отдавалось государству, а остав­шиеся 10% распределялись среди колхозников в качестве аванса за ра­боту. Открытие колхозных рынков, легализированных с лета 1932 г. с целью смягчения катастрофической ситуации с продовольствием в горо­дах, также зависело от того, справлялись ли колхозы района с выполне­нием плана.

Что касается коллективизации единоличных крестьянских хозяйств, которых к началу второй пятилетки насчитывалось около 9 миллионов, то события 1932-1933 г. её фактически приостановили. В партийной среде распространялись мнения о необходимости серьёзного пере­смотра. Высказывались, в частности, рекомендации о расширении лич­ных подсобных хозяйств колхозников, о стимулировании единоличных хозяйств.

Но 2 июля 1934 г. в ЦК ВКП(б) состоялось совещание по вопросам

коллективизации, на котором выступил с речью Сталин. Он объявил о начале нового, завершающего этапа коллективизации. Предлагалось пе­рейти в "наступление" на единоличника путём усиления налогового пресса, ограничения землепользования и т.п. В августе-сентябре 1934 г. были повышены ставки сельхозналога с единоличников и, кроме того, введён для них единовременный налог, на 50% увеличены нормы обяза­тельных поставок продукции государству по сравнению с колхозниками. Для частников оставалось только три выхода из этой ситуации: уйти в город, вступить в колхоз или стать наёмным рабочим в совхозе. На Втором съезде колхозников (по существу, колхозных активистов), прохо­дившем в феврале 1935г., Сталин с гордостью заявил, что 98% всех об­рабатываемых земель в стране уже являются социалистической собст­венностью.

Тогда же государство изъяло у села более 45% всей сель­скохозяйственной продукции, т.е. в три раза больше, чем в 1928 г. Про­изводство зерна при этом снизилось, несмотря на рост посевных пло­щадей, на 15% по сравнению с последними годами нэпа. Продукция животноводства едва составила 60% уровня 1928 г.

За пять лет государству удалось провести "блестящую" операцию по вымогательству сельхозпродукции, покупая её по смехотворно низким ценам, едва покрывавшим 20% себестоимости. Эта операция сопрово­ждалась небывало широким применением принудительных мер, которые содействовали усилению бюрократического характера режима. Насилие по отношению к крестьянам позволяло оттачивать те методы репрес­сий, которые позже были применены к другим общественным группам. В ответ на принуждение крестьяне работали всё хуже, поскольку земля, по существу, им не принадлежала.

Государство внимательно следило за всеми процессами крестьянской деятельности, которые во все времена и во всех странах весьма успешно осуществлялись самими крестьянами: пахотой, севом, жатвой, обмолотом и т.д. Лишённые всех прав, самостоятельности и всякой инициативы, колхозы были обречены на застой. Исторический опыт свидетельствует, что по методам и результатам социалистических преобразований вряд ли можно было выбрать худший вариант. Вероят­ный путь деревни - добровольное создание самими крестьянами различ­ных форм организации производства, свободного от государственного диктата, строящего свои отношения с государством на основе равно­правных отношений, при поддержке государства с учётом рыночной конъюнктуры.

Командно-бюрократическая система управления колхозами дожила и до наших дней. Она фактически стала тормозом развития колхозного производства, реализации его возможностей. В ней надо искать и объ­яснение причин отставания сельского хозяйства от потребностей страны, а также бегства крестьян от земли и запустения деревень. Принципи­ально важное значение имеет признание равноправными формами хо­зяйствования, наряду с колхозами, совхозами и перерабатывающими государственными предприятиями, различных кооперативных организа­ций арендаторов и других граждан, отдельных крестьянских хозяйств и личных подсобных хозяйств. Свободные от бюрократического командо­вания, прежде всего от вмешательства в производственную деятель­ность и в распоряжение продукцией, доходами и имуществом вообще, они смогут с наибольшей полнотой и эффективностью использовать все наличные силы и средства для подъёма сельского хозяйства и для воз­рождения деревни на новой основе. Необходимым условием формирова­ния новой системы производственных отношений является свободная творческая деятельность масс, их инициатива в деле поиска новых форм регулирования хозяйства.

Список используемой литературы:

1. «История России в вопросах и ответах. Курс лекций» С.А. Кислицын (Ростов-на-Дону «Феникс» 1997)
2. «История советского государства» Н.Верт
3. «Отечественная история в таблицах и схемах» С.Ш. Казиев, Е.Н. Бурдина (Москва «Лист» 1997)
4. «Путь к социализму. Трагедия и подвиг» А.И. Колганов (Москва “Экономика” 1990)
5. «Страницы истории советского общества» под редакцией А.Т. Кинкулькина; (Москва 1989)
6. «Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30-40-е годы» Л.А. Гор­дон, Э.В. Клопов (Москва 1989)