Скачать

Диоген Синопский и школа киников

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ УКРАИНЫ

СЕВАСТОПОЛЬСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

КАФЕДРА ФИЛОСОФСКИХ И СОЦИАЛЬНЫХ ДИСЦЕПЛИН

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

на тему: Диоген синопский и школа киников

по дисциплине "Философия"

Выполнила: студентка группы АУ-11з

Щербакова О.Е.____________________

________ "__"_______2001г.

Научный руководитель:

Шенгелая И.Ш._____________________

_________ "__"______2001г.

Севастополь 2001

Список использованных источников………………………..……………………………….13

ВВЕДЕНИЕ

Диоген Синопский родился в 400г. до н. э. в городе Синопе (Понт). Время жизни Диогена, как философа относится к досократовской философии. Школа киников, к которой относился и Диоген, представляла собой течение в греческой философии исповедывающее отрицание всего материально – ценного в жизни т.е.: богатства, удовольствий, моральных канонов и т.д. Диоген был самым ярым сторонником такого стиля жизни из всех участников данного течения. Даже его учитель Антисфен, основоположник течения был более мягок в крайностях. Благодаря своему уму и поступкам киника, Диоген прославился и оставил свой след в истории, но они же часто приводили Диогена в противоборство с моралью общества, в котором Диоген часто проигрывал.

1 Диоген Синопский и школа киников

Когда Диоген был изгнан из своей родины, он пришел в Афи­ны. Там он застал немало слушателей Сократа — Платона, Аристиппа, Эсхина, Антисфена и Эвклида Мегарянина. Диоген вскоре проникся презрением ко всем им, кроме Антисфена, основателя школы киников (Кинизм — название, связанное с поименованием гимназии Киносарг («Белая собака»), или cynicos (киники) от суоn «собака», а не от Cynosarges) с ним он общался охотно, но хвалил, впрочем, не столько его самого, сколько его учение, полагая, что только оно раскрывает истину и может принести пользу людям.

Сравнивая же самого Антисфена с его учением, он нередко уп­рекал его в недостаточной твердости и, порицая, называл его боевой трубой — шума от нее много, но сама она себя не слу­шает; Антисфен терпеливо выслушивал его упреки, так как он восхищался характером Диогена.

- С того времени, как Антисфен освободил меня, я перестал быть рабом. Как же это произошло? Он научил меня различать, что являет­ся моим и что мне чужое. Богатство, имущество — не мои; родные, близкие, друзья, слава, привычные ценности, общение с другими — все это — чужое. Что же принадлежит тебе? — Твои представления. Они, учил Антисфен, абсолютно свобод­ны, никому не подвластны, никто не может им ни помешать, ни заставить воспользоваться иначе, чем я этого хочу.

Узнав, что, по Платону, человек определяется как двуногое жи­вотное, лишенное перьев, Диоген ощипал петуха и, принеся его в Академию, объявил: «Вот человек Платона».

/После этого к определению было добавлено: «И с широкими ногтями»./

Когда Платон распространялся о своих идеях и говорил о «стольности» и «чашности», Диоген заметил: «Что касается меня, Платон, то стол и чашу я вижу, а вот «стольности» и «чашнос­ти» нет». На что Платон ему якобы ответил, что для чаши и стола у Ди­огена есть глаза, а для «чашности» и «стольности» у него нет разума.

Любовь проходит с голодом, а если ты не в силах голодать, пет­лю на шею — и конец.

Однажды Диоген закричал: «Эй, люди!» Сбежался народ, он за­махнулся палкой: «Я звал людей, а не дерьмо». Для того, чтобы жить как следует, надо иметь или разум, или петлю.

Однажды он рассуждал о важных предметах, но никто его не слушал; тогда он принялся верещать по-птичьему; собрались люди, и он пристыдил их за то, что ради пустяков они сбега­ются, а ради важных вещей не пошевелятся. Он удивлялся, что грамматики изучают бедствия Одиссея, но не ведают своих собственных; музыканты ладят струны на лире, а не могут сладить с собственным нравом; математики следят за солнцем и луной, а не видят того, что у них под ногами... Когда кто-то привел его в роскошное жилище и не позволил плевать, он, откашлявшись, сплюнул в лицо спутнику, заявив, что не нашел места хуже.

Увидев однажды, как мальчик пил воду из горсти, он выбросил из сумы свою чашку, промолвив: «Мальчик превзошел меня про­стотой жизни».

Когда кто-то читал длинное сочинение и уже показалось неис­писанное место в конце свитка, Диоген воскликнул: «Мужай­тесь, други: виден берег!»

Человеку, спросившему, в какое время следует завтракать, он ответил: «Если ты богат, то когда захочешь, если беден, то когда можешь». Рукоблудствуя на глазах у всех, он приговаривал: «Вот кабы и голод можно было унять, потирая живот!» Кто-то корил Диогена за его изгнание. «Несчастный, — ответил он. — Ведь благодаря изгнанию я стал философом». Он просил подаяния у статуи; на вопрос, зачем он это делает, Диоген сказал: «Чтобы приучить себя к отказам».

На вопрос, почему люди подают милостыню нищим и не подают философам, он сказал: «Потому что они знают: хромыми и сле­пыми они, может быть, и станут, а вот мудрецами — никогда».

Он просил милостыню у скряги, тот колебался. «Почтенный, — сказал Диоген, — я же у тебя прошу на хлеб, а не на склеп!»

На вопрос, что дала ему философия, он ответил: «По крайней мере, готовность ко всякому повороту судьбы».

Человеку, сказавшему «Мне дела нет до философии!», он воз­разил: «Зачем же ты живешь, если не заботишься, чтобы хоро­шо жить?»

О влюбленных говорил он, что они мыкают горе себе на ра­дость.

Нет ничего дурного в том, чтобы украсть что-нибудь из храма или отведать мяса любого животного: даже питаться человечес­ким мясом не будет преступно, как явствует из обычаев других народов. В самом деле, ведь все существует во всем и через все: в хлебе содержится мясо, в овощах — хлеб, и вообще все тела как бы парообразно проникают друг в друга мельчайшими ча­стицами через незримые поры.

Когда Филипп, царь Македонии, отец Александра Македонско­го, объявил, что идет войной на Коринф, и все бросились гото­виться против него, Диоген принялся катать туда и сюда свою собственную бочку. Его спросили: «Зачем это, Диоген?» Он от­ветил: «У всех сейчас хлопоты, потому и мне нехорошо бездель­ничать; а бочку я катаю, потому что ничего другого у меня нет».

Однажды Диоген плыл на корабле в Афины. Все было хорошо, как вдруг у о. Крит на судно напали морские пираты. В итоге Диоген в качестве раба попал на невольничий рынок. Последующая сценка, написанная на основании древних сви­детельств и легенд, рисует незаурядный облик этого необычного человека.

«Хотя Диоген изнывал от зноя, он весело улыбался. Потом без разрешения хозяина уселся на песок.

— Куда! — зарычал на него торговец в персидском халате и белой чалме. — Кто тебя, сидячего, здесь увидит?!

— Почему же? — возразил Диоген. — Рыба лежит, а своего по­купателя находит!

Работорговец удивленно захохотал и дозволил рабу сесть на песок. Тут Диоген, приободряя заморенных жарой невольников, зак­ричал на весь базар:

— Эй, люди! Вы что же носы повесили?.. Уж не потому ли, что не в силах дольше слушать голодное урчанье собственного чре­ва? Ничего, это дело поправимое! — И, обращаясь к работор­говцам, продолжал: — Граждане наши хозяева! Послушайтесь голоса разума! Ведь овец и поросят вы откармливаете на со­весть, как и подобает делать рачительным владельцам, не так ли? Так не глупо ли тогда человека, самого дорогого из живот­ных, морить на продаже голодом?!

В толпе послышался смех рабов и их хозяев, потому что шутку любят все. И подобревшие работорговцы сказали: «А ведь, по­жалуй, их и в самом деле не мешает покормить!» И потянулись к невольникам руки с ломтями хлеба, с сушеной рыбой, гроз­дьями винограда и даже бурдюки с водой. Утолив слегка голод и жажду, повеселевшие рабы со всех сторон благодарили си­дящего Диогена улыбками. Тогда его хозяин, снисходя к тако­му необычному рабу, спросил:

— А что ты умеешь делать, старик?

— Я? — переспросил Диоген, отправляя в рот остатки подан­ных ему оливок. — Властвовать людьми! Торговец захохотал:

— Ты, конечно, шутишь?

— Нисколько.

— Да кто же купит раба, который корчит из себя господина?

— Как раз такого-то купят всех быстрей, — ответил Диоген. — Ведь обычный раб не в диковинку. Впрочем, ты можешь сам в этом убедиться, стоит только тебе объявить обо мне.

— Нет уж! Если хочешь, сам о себе объявляй. А я погляжу, что из этого выйдет!

Диоген поднялся и громко закричал, покачиваясь из стороны в сторону:

— Граждане! Кто хочет купить себе хозяина?! Кто хочет купить хозяина, спешите сюда!

Все вокруг потешались, но тут к Диогену приблизился какой-то пожилой человек в голубом хитоне и, смеясь, спросил:

— Уж не ты ли и есть хозяин, продающий себя?

— Представь себе, это я! — гордо ответил Диоген.

— А я, — вмешался здесь работорговец, — хозяин этого «хо­зяина»! Беру за него три мины!

Покупатель в сомнении покачал головой, собираясь отойти, но Диоген задержал его:

— Это совсем недорого, клянусь богами! Ведь три мины — сто­имость рабочей лошади, а я умом скакун!

И, улыбнувшись, покупатель сказал:

— Прекрасно! И куда же скачет твой ум?

— В просторы философии, милейший!

— Ты изучаешь явления космоса?

— Диалектика мертвой материи меня не занимает. Диалекти­ка души — вот предмет моих занятий!

— Что ж, в таком случае ты сгодишься моим сыновьям как вос­питатель. Согласен?

— Согласен, — сказал Диоген, — но с одним условием... Вокруг рассмеялись, а хозяин Диогена насмешливо сказал:

— Этот тип еще смеет условия ставить!

— Да, ставлю условие, — упрямо кивнул Диоген.

— Какое? — спросил покупатель.

— Следовать за мной и делать только то, что я тебе скажу... И снова в толпе рассмеялись, а покупатель, желая намекнуть на пословицу, что яйца не учат курицу, насмешливо продекла­мировал:

- Вспять потекли источники рек!

— Ты прекрасно знаешь Еврипида, господин хороший, — уга­дав, чей это стих, сказал Диоген. — Но позволь тебя спросить, если ты нанял, к примеру, врача, а он предупредил тебя, что нужно следовать его советам, ведь ты не стал бы упрекать его изречениями Еврипида? И, пристально вглядевшись в Диогена, покупатель сказал:

— Я беру этого человека! — И, отсчитав положенную сумму торговцу, добавил: — А вот тебе еще одна мина к запрошен­ным! Когда работорговец ушел, Диоген спросил нового хозяина:

— На какую кличку ты отзываешься?

— Я торговец Ксениад...

— А моя кличка — Собака. Не удивляйся, это мое прозвище, а звать меня Диоген, что значит богорожденный! — И он с шут­ливым величием поднял вверх палец. — Так куда мы отправ­ляемся?

— Ко мне домой, в Коринф.

Прекрасно! — одобрил Диоген. — Я всю Элладу обошел, а быть в знаменитом Коринфе мне до сих пор не довелось».

В Коринфе он не нанял себе жилья и не поселился ни у кого из гостеприимцев, а стал жить под открытым небом;

изрядно потрескавшаяся от времени бочка (а точнее: большая глиняная амфора для хранения жидкостей и зерна — по-гречес­ки «пифос») служила ему убежищем и пристанищем;

• был совершенно лыс, хотя и носил длинную бороду, дабы, по якобы его словам, не изменять вида, данного ему природой;
• был сутул до сгорбленности, из-за этого его взгляд всегда был исподлобья;
• ходил, опираясь на палку, в верхней части которой был сук, куда Диоген вешал свою котомку странника;
• ко всем он относился с язвительным презрением;
• без стеснения занимался у всех на глазах мастурбацией и мо­чился, как собака;
• его собственноручные сочинения: «О любви»; «Государство» («Политая»); «Эдип»; «Фиест». (Трагедия);

Александр Македонский, беседуя с 70-летним Диогеном в Коринфе, в пригородной кипарисовой роще Кранеоне, сказал, что он, Александр, великий царь. Диоген довольно беззастенчиво, если не прямо нахально, ответил ему: «А я — собака Диоген».

- Ищу человека, а не негодяя.

/Такой ответ Диоген дал, когда его, озабоченно что-то разыскивающего днем с зажженным фонарем, спросили о том, что он делает./

Александр Македонский о Диогене:

- Если бы я не был царем, я хотел бы быть Диогеном.

Антон Павлович Чехов о Диогене:

- Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете мира — вот, блага, которых никогда не знал человек. И вы можете обладать ими, хотя бы вы жили за тремя решетками. Диоген жил в бочке однако же был счастливее всех царей земных.

Однажды Диоген держал речь на городской площади. Много народа слушало его слова с большим удовольствием. Как вдруг он оборвал свою речь, сел на землю и на глазах у всех испражнил­ся. Все сразу же отшатнулись от него, называя кто полоумным, а кто бесстыдником.

Однажды некий «прыгун» сказал Диогену:

— Как жаль, Диоген, что ты, с такой закалкой, никогда не уча­ствовал в Олимпийских состязаниях. Наверняка ты был бы пер­вым!

— Зато я участвую в состязаниях более важных, чем Олимпийские.

— В каких же это? — не понял «прыгун».

И, укоризненно качнув головой, сказал Диоген:

• Вы же знаете: я состязаюсь в борьбе с пороками.

Одна из притч Диогена:

• Один владелец несметных богатств, — неторопливо начал Диоген, — созвал на пир гостей со всех земель, всех народов и языков, всякого звания, пола и возраста. Будучи щедрым, он выставил перед гостями обильные угощения и каждого оделил тем, что ему всего полезнее. Приглашенные наслаждались и благодарили хозяина. Но вот нашелся среди них один, кому показалось мало того, что назначалось ему, и он стал захваты­вать то, что назначалось для его соседей, даже не подумав, что отнимает в том числе у слабых и хворых и даже малых детей. И стал он отнятое хапать и пихать себе в рот до тех пор, пока желудок не извергнул все это обратно!.. Так вот, щедрый вла­делец богатств — это природа, гости на ее пиру — все люди и народы мира, а алчный — это богатей, которые отнимают у всех, кто слабее их!

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Диоген умер 13.06.323 г. д.н.э., съев сырого осьминога и заболев холерой; но есть и такая версия, что смерть наступила «от задержки дыхания».

Соотечественники воздвигли Диогену много медных памятни­ков и на одном из них, на родине философа в г. Синопе, выре­зали эпитафию:

Время точит и камень, и бронзу,

Но слова твои, Диоген, жить будут вечно!

Ведь ты учил нас благу довольствоваться малым

И наметил пути продвижения к счастливой жизни!

Многие киники, как и Диоген, жили подаяниями, но в этой своей бед­ности были, следуя и подражая Диогену, довольно остроум­ны. Один из них, Телес (III в. до н. э.), говорил богачу: «Ты даешь щедро, а я принимаю мужественно, не пресмыкаясь, не роняя своего достоинства и не ворча».

В качестве более односторонней формы этой стоиче­ской моральной философии следует рассматривать кинизм, который снова выходит на сцену в начале хри­стианской эры. Чем больше научные составные части стоической философии отступали на задний план перед ее практическими требованиями, тем ближе она подхо­дила к кинизму, из которого некогда вышла; и чем хуже становились, начиная с последнего века римской республики, нравственные и политические условия жизни, тем настоятельнее должна была казаться по­требность противодействовать развращенности и бед­ствиям времени в резкой, но успешной форме древних киников. Тень этих киников вызвал уже Варрон в своих «Менипповых сатирах», чтобы как можно резче сказать правду своим современникам; письма Диогена, по-видимому, уже ставили своей прямой целью настоя­щее возрождение кинической школы. Но различить эту школу мы можем лишь в эпоху Сенеки, который среди киников своего времени чрезвычайно восхваляет Деметрия. Из позднейших киников самые выдающиеся суть: Эномай из Гадары при Адриане; Демонакс, который умер в почти столетнем возрасте в 160 г. после Р. X. в Афинах; Перегрин, который позднее назывался Проте­ем и который публично сжег себя в 165 г. в Олимпии, и его ученик Феаген. Однако эта школа, интересная в культурно-историческом отношении, имеет для исто­рии науки лишь косвенное значение как показатель распространенных настроений. Кинизм, который даже у лучших своих представителей не был свободен от некоторых злоупотреблений, для многих служил толь­ко поводом к праздной бродяжнической жизни, к не­пристойному поведению, к удовлетворению тщеславия через посредство хвастливых выходок, возбуждавших сенсацию. Ни от одного из этих позднейших киников до нас не дошло ни одной новой мысли. Деметрий, а также, несмотря на свои эксцентричности, Перегрин (которого Геллий, Noct. Att. XII, 11, прославляет, на­зывая его vir gravis et constans) высказывают те нрав­ственные принципы, которые уже давно сделались об­щим достоянием через посредство стоицизма; Демо­накс, который в качестве философа был эклектическим сократиком, пользовался всеобщим уважением за свой мягкий, любезный, человеколюбивый характер; Эно­май в отрывках своего «Изобличенного обманщика» резко нападает на оракулов и в связи с этим защищает свободу воли против стоиков. В качест­ве проповедников морали эти лица и их единомышлен­ники оказали значительное и в общем, без сомнения, благотворное влияние на образ мыслей и настроение своей эпохи. Однако ни один из них не прославился какими-либо научными заслугами. Но именно потому, что этот позднейший кинизм был скорее образом жизни, чем научным мировоззрением, его почти не косну­лась смена философских систем; он пережил все шко­лы, за исключением неоплатонической, сохранился доV века и имел еще отдельных приверженцев даже вVI веке.

1. Глушак Философия. - Киев.: Культура и жизнь, 1999.- 348 с.
2. Канке В.А. Философия. - Киев.: Культура и жизнь 1997. - 288 с.
3. Кохановский Философия. – Ростов-на-Дону.:, 1996. - 313 с.