Скачать

Главная любовь Маяковского

Валентин Домиль

У Маяковского было три больших любви. И все они, перефразируя известное изречение Толстого, были по-своему несчастливы.

По всему, и по звучанию стихов, и по эмоциональному резонансу, по удивительной, несмотря ни на что, привязанности, особое место занимает Лиля Юрьевна Брик - главная любовь поэта.

С Маяковским Лилю Юрьевну Брик познакомила её младшая сестра Эльза (будущая французская писательница Эльза Триоле - В.Д.).

В 1915 году она привела к Брикам своего приятеля поэта Владимира Маяковского.

Маяковский только что написал поэму "Облако в штанах" и охотно читал её, пользуясь любой возможностью.

Брики коллекционировали знаменитостей. А Маяковский искал признания. Утверждал себя.

Поэма произвела фурор.

- Мы подняли головы, - вспоминала Лиля Юрьевна, - и до конца вечера не спускали глаз с невиданного чуда.

Маяковский тоже был поражен. Сражен наповал хозяйкой дома Лилей Юрьевной Брик.

Он сказал, что хочет посвятить ей свою поэму. И получив согласие, тут же осуществил задуманное. Вывел посвящение на титульном листе.

Лиля Юрьевна могла произвести сильное впечатление. В ней было нечто заставлявшее мужчин терять голову. Этакая, как сказали бы сейчас, сексапильность. Неотразимая и всепобеждающая.

Проявилась она довольно рано. В подростковом возрасте. В 13-летнюю Лилю влюбился её учитель словесности. Учитель обладал литературным даром. Он что-то писал.. И Лиля выдавала его литературные опусы за свои. Купаясь в славе и в неумеренных восторгах родственников и их знакомых.

От греха подальше Лилю отправили к бабушке, в Польшу. Там потерял голову её дядя. Настолько потерял, что попросил отца Лили, адвоката Юрия Александровича Кагана, дать согласие на брак с племянницей.

Однажды юную Лилю увидел Шаляпин. И, поддавшись её очарованию, тут же пригласил на свой спектакль.

Поэтому, когда в 1912 году Лиле сделал предложение выпускник юридического факультета Осип Брик, её родители были рады до чрезвычайности.

Брак оказался крепким. Вопреки совместному проживанию с влюблённым Маяковским. Вопреки другим увлечениям Лили Юрьевны, довольно многочисленным и не закамуфлированным. Потом женщины Брика. С одной их них, некой Жемчужниковой, Брик, по сути, состоял в браке. Лиля Юрьевна дружила с ней. И после смерти Осипа Брика в 1945 году, многие годы помогала денежно

Брик много значил в жизни Лили Юрьевны. Она писала:

- Я любила, люблю и буду любить Осю больше чем брата, больше чем мужа, больше чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах. Эта любовь не мешала моей любви к Володе.

Похоронив Осипа Брика, Лиля Юрьевна сказала:

- Когда умер Володя, когда умер Примаков (Примаков В.М., советский военоначальник, репрессирован в 1937 г., муж Л.Ю.Брик - В.Д.) - это умерли они, а со смертью Оси умерла я.

Причем, Лиля Юрьевна утверждала это, с появлением Маяковского в её отношениях с Осипом Бриком не было ничего сексуального. Никакой любви втроём, никакого любовного треугольника.

Хотя, Андрею Вознесенскому она говорила совершенно противоположное:

- Я любила заниматься любовью с Осей… Мы тогда запирали Володю в кухне. Он рвался, хотел к нам и плакал.

Говорила ли? Было ли это? Бог весть. Свои чувства к Лиле Юрьевна Маяковский проявлял очень шумно. Володя не просто влюбился в меня, - делилась своими воспоминаниями Л.Ю. Брик, - он напал на меня. Это было нападение. Два с половиною года не было спокойной минуты - буквально.

Маяковский неистовствовал в стихах, заполненных до предела любовью и ревностью.

Он посвящал в перипетии своих отношений с Лилей Юрьевной и "атакующий класс", в целом; и знакомых, как своих, так и семьи Брик.

Можно лишь удивляться стойкости Л.Ю. Брик, которая держала в течение почти трех лет на известном расстоянии раскаленного до бела поэта; стараясь интуитивно нащупать возможность одновременного пребывания в двух качествах - музы вдохновляющей на безумства и просто любящей женщины, которую эти гиперболизированные до предела страсти чисто по-человечески пугали. Только в 1918 году, - писала Брик, - с смогла с уверенностью сказать о нашей любви. Маяковский больше любил, чем был любим. Из стихов, из писем, из воспоминаний близких людей складывается противоречащая плакатному имиджу поэта ситуация, в которой агитатор, горлан и главарь, вёл себя с любимой женщиной, как робкий неумелый мальчик. Подлизывался, капризничал, мельтешил. Свои письма к Лиле Брик Маяковский неизменно подписывал "щен". Письма изобилуют невероятным количеством сладких эпитетов, больше приличествующих разомлевшему от первой любви гимназисту.

Приведенный ниже перечень почерпнут всего из одного письма направленного Маяковским Л.Ю. Брик:

- … милый, замечательный, прекрасный, чудный, детка, удивительный, котик, киса, солнышко, рыжик, котенок, лисичка, сладкий, обаятельный, восхитительный, маленький, красавица, обворожительный, потрясающий, фантастический, звездочка.

Даже в годы близости; они включают период с 1918 по 1925 годы; Л.Ю. Брик никогда не принадлежала Маяковскому безраздельно.

Кроме мужа Осипа Брика, у Лили Юрьевны было несколько любовников. Маяковский знал об их существовании и вынужден был терпеть.

Его попытка отстоять свой приоритет в декабре 1922 года была жестоко подавлена. Маяковский был осужден на двухмесячную разлуку.

Переносил он её мучительно. Ни с кем не общался, плакал, писал покаянные записки и стихи.

Были ещё какие-то попытки сближения, Какие-то встречи…

Любовная агония длилась до 1925 года. После чего отношения между Маяковским и Л.Ю. Брик стали сугубо дружескими.

И Маяковский принял поразительное решение. По согласию с семьей Брик, он поселился вместе с ними в Гендриковом переулке на Таганке и жил там с 1926 по 1930 гг.

По этому поводу много и зло сплетничали. Особенно доставалось Брикам. Считались, что они "паразитировали на Маяковском".

Всё не так просто. Здесь, как писал один из самых оригинальных исследователей творчества Маяковского Ю. Карабчиевский, имело место "… некоторое соглашение, долговременный деловой союз, смесь подлинной страсти, трезвого расчета и взаимовыгодных обязательств… каждый получал свою долю.

Без имени Маяковского, без его денег Брики, скорее всего, были бы мало примечательной московской литературной семьей.

Но и Маяковскому, человеку недостаточно образованному, не умевшему и не желавшему работать над серьезной литературой была нужда помощь эрудированного Осипа Брика.

Осип Брик правил рукописи Маяковского, делал заготовки для его революционных поэм, обладая политическим нюхом, что-то советовал.

И, наконец, это, пожалуй, главное, Маяковский не мог жить без Лили Брик. Она была ему необходима, если не как любовница, то как единственный близкий человек. Как муза, наконец.

Маяковский неукоснительно придерживался взятых на себя обязательств.

Умирая, он с некоторой долей экстравагантности переложил свои заботы на плечи правительства. Попросив устроить "сносную жизнь" своей семье, в которую вместе с матерью и сёстрами включил Лилю Брик.

И правительство пошло ему на встречу. В своём постановлении от 23 июля 1930 года оно признало наследниками Маяковского, помимо матери и двух сестёр, Лилю Юрьевну Брик. Как бы узаконив тем самым их отношения.

Была определена большая по тем временам пенсия - по 300 рублей каждому. Кроме того, авторские права Маяковского разделили на две части. Половина досталась Лиле Юрьевне.

Отечественное литературоведение не одобряло Л.Ю. Брик - "пиковую даму советской поэзии", связывая с её именем все-то, что не укладывалось в канонизированный образ поэта.

Дескать, не будь Лили Юрьевны, Маяковский бы не тратил время на создание малоценной с общественной точки зрения любовной лирики, а написал ещё одно "Хорошо". Не отвлекаясь, с большей энергией реагировал на происходящие в стране события. И, наконец, умер естественной смертью, а не покончил с собой. Чего "от лучшего и талантливейшего поэта нашей советской эпохи" никак нельзя было ожидать.

Маяковскому, как говорится, виднее.

В общежитейском смысле Л.Ю. Брик была далеко не безупречна. Как и главная муза русской поэзии Н.Н. Гончарова, кстати.

Но если в своих оценках недоброжелатели Н.Н. Гончаровой руководствовались теми же общежитейскими критериями: не осознала в полной мере, не блюла себя, как следует, и в силу этого способствовала; всё плохое приписываемое исследователями Л.Ю. Брик, связывается напрямую с её национальностью. Это она "ослепительная царица Сиона евреева" олицетворяла собою тлетворное еврейское влияние. Это она концентрировала вокруг себя тех, кто сбил с правильного пути и довёл до самоубийства большого русского поэта.

Вот, что писал по этому поводу по горячим, так сказать, следам Я. Смеляков:

Ты б гудел,

как трёхтрубный крейсер

в нашем общем многоголосье,

но они тебя доконали,

Эти лили, и эти оси.

Дальше, больше:

Для того ль ты ходил как туча,

медногорлый и солнцеликий,

чтобы шли за саженым гробом

вероники и брехобрики.

Хороший был поэт Я. Смеляков. Я сам в лёгком подпитии пел архипопулярную в годы моей молодости песню на его стихи:

- Если я заболею, к врачам обращаться не стану…

Справедливости ради стихотворение это было опубликовано после смерти поэта. Составители постарались. Хотя вдова, как говорят, была против. Но, что написано пером…

Куприн ведь своё антисемитское письмо тоже не предназначал для печати. Так, поделился с приятелем наболевшим.

Антиеврейская настроенность большинства крупных русских писателей общеизвестна. Обижаться глупо

Большой писатель, классик - зеркало эпохи. Её рупор. А если эпоха такая, рупор вроде бы не при чём.

И не стоит упрекать мелкопоместного полтавского помещика Гоголя, что он в своих гениальных произведениях изображал евреев в неприглядном виде. Это отношение он впитал. Впитал с молоком матери. Укрепил, общаясь, и выразил, имея в виду соответствующую настроенность будущих читателей.

Другое дело, если эти писательские огрехи брались или берутся на вооружение антисемитами всех мастей. И какой-нибудь прилюдно жидящий бесноватый генерал корчит рожу и говорит недовольным голосом:

- Вы чо!? Гоголя не читали? Или Пушкина вместе с Достоевским?

С Лилей Юрьевной Брик, так или иначе, связывают смерть Маяковского и его посмертную славу.

У Маяковского было превеликое множество недоброжелателей.

Литераторам не нравилась, в общем-то, бесцеремонная, претензия на право иметь решающий голос в поэтических разборках. Категоричность оценок.

Так Брюсова он именовал бездарностью.

О Блоке отзывался, как о никчемном поэте.

Есенин же, по громогласному утверждению Маяковского, не представляет собою сколько-нибудь заметного течения, поскольку "сам истекает водкой".

Ещё он громил "отдельных писателей типа Толстых, Пильняков, Ахматовых, Ходасевичей и К.".

Не оказывая, в части случаев, литературным противникам в таланте, он напрочь исключал любую возможность их участия культурной жизни советского государства. Сбрасывал, так сказать, с парохода современности, Не мало не заботясь, что некоторые характеристики и оценки могли быть взяты на вооружение знатоками из органов.

Недолюбливало Маяковского и литературное начальство. Его прессинговали, по мере возможности, при жизни. И попытались отыграться на памяти.

В 5 томе Малой советской энциклопедии; о Маяковском было сказано более чем определенно.

Дескать, он никакой ни пролетарской поэт, ни трибун, а, всего лишь, "анархист-бунтарь, попутчик революции, которому чуждо мироощущение пролетариата как организованной системы идей, чувств и настроений".

Потом перестали издавать стихи. Запретили читать их по радио и со сцены.

В 1934 году, выступая на 1 съезде писателей, Бухарин сказал, что "время агитки в стиле Маяковского прошло".

В 1935 году распоряжением Наркомпросса, из школьных учебников литературы были изъяты поэмы Маяковского "Хорошо" и "Владимир Ильич Ленин"

И тогда Лиля Юрьевна написала письмо Сталину.

В письме она подчеркивала большие заслуги Маяковского перед советским государством. И указывала на негативные последствия посмертной травли и небрежения.

Шаг был отчаянным. Но, как оказалось впоследствии, оправданным и результативным.

На письме Л.Ю. Брик Сталин начертал рескрипт:

- Маяковский был и остаётся лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям - преступление.

Далее следовало обращение к Ежову (в те годы Ежов ведал оргвопросами в ЦК - В.Д.)

- Тов. Ежов, очень прошу вас обратить внимание на письмо Брик, сделайте все, что упущено нами. Если моя помощь понадобиться - я готов. И. Сталин.

5 декабря резолюция была опубликована в "Правде".

И, по словам язвительного Пастернака, насаждать "Маяковского стали, как картошку при Екатерине".

Из глыбы сложной и весьма неоднозначной личности Маяковского опытные скульпторы создали литературный памятник. Монументальный и величественный.

Маяковский был канонизирован и возведен в ранг полубога, со своим культом и клиром.

При оценке творчества допускались лишь восторженные интонации.

При оценке жизни во внимание бралось лишь то, что укладывалось в рамки и не препятствовало имиджу большого, доброго, снисходительного человека, который, ни с того, ни с сего, взял и застрелился.

Долгие годы факт самоубийства Маяковского не подвергался сомнению.

Самоубийство связывали с целым рядом не слишком существенных и не затрагивающих главное, обстоятельств.

В их числе тяжелая астения, вызванная перенесенным незадолго до этого гриппом. Переутомление. Провал "Бани" в театре В. Мейерхольда. Изъятие портрета из журнала "Печать и революция". Разрыв с Татьяной Яковлевой. И, наконец, отсутствие в Москве семьи Брик.

Действительно в апреле 1930 года Маяковский чувствовал себя хуже, чем обычно. Он жаловался на головную боль, быстро уставал, потерял былую активность и с трудом справлялся со своей ролью на литературных диспутах. Пропускал чувствительные удары агрессивно настроенных оппонентов.

Действительно, провал "Бани" был оглушительным. М. Зощенко утверждал, что ему "более тяжелого провала… не приходилось видеть".

Действительно, в прессе появилось несколько ругательных рецензий. Не так гладко, как хотелось, прошла юбилейная выставка. А тут ещё, взяли и вырезали портрет.

Было тошно, противно. Друзья дулись на него за сепаративное соглашение с РАППом. Единственное пристанище, единственная отдушина Брики, взяли и укатили заграницу.

Потом Полонская не соглашается на его условия.

Взял и застрелился.

Маяковский и раньше не отличался крепким здоровьем. И раньше случались провалы. И раньше его поругивали в прессе. Тогда всех ругали.

Притом, что Маяковский никогда не был объектом направленной свыше критики, как Булгаков или Пильняк.

Далеки от действительности, появившиеся в эмигрантской печати утверждения, будто Маяковский застрелился в силу идейных соображений. Устыдившись содеянного на литературном поприще.

Нет ни одного факта, который говорил бы об этом. До последних дней Маяковский был верен системе и не отрекался ни в стихах, ни в жизни от её идеалов

Действительно, Татьяна Яковлева, вторая после Лили Юрьевны, большая любовь Маяковского, не дождалась его и выскочила в Париже за какого-то виконта.

Но Маяковский в это же время, сошелся с актрисой Вероникой Полонской и собирался связать с ней свою жизнь.

Размолвку с Полонской тоже можно было уладить. Следовало проявить лишь немного терпения и такта. Но Маяковский, что называется, закусил удила.

Люди знавшие Маяковского близко, не видели в событиях последнего периода его жизни ничего такого, чтобы могло заставить поэта расстаться с жизнью. С известной долей цинизма, но однозначно, высказался Д. Бедный:

- Чего ему не хватало?

Сейчас версия о самоубийстве Маяковского признаётся далеко не всеми. В душах многих литературоведов и критиков, в прошлом, благонамеренных и законопослушных, ожил, дремавший доселе зуд. Они утверждают, будто Маяковского то ли довели до самоубийства, то ли, попросту, застрелили.

Будто сам Сталин был лично заинтересован смерти поэта, обнаружив какие-то общие коллизии в семейной жизни героя "Бани" Победоносикова и своей собственной.

Роль исполнителей отвели чекистам - друзьям дома. И Брикам, Лиле Юрьевне и Осипы Максимовичу, которые способствовали.

По одной версии Бриков отправили заграницу. То ли для того, чтобы создать им видимость алиби. То ли, чтобы не мешали. Не путались под ногами.

По другой - обеспокоенная матримониальными намерениями Маяковского, Лиля Юрьевна сделала всё от неё зависящее, чтобы Маяковский не поехал во Францию. И не сошелся там с Татьяной Яковлевой. Чем усугубила и довела.

Договорились до, насторожившей чекистов раздвоенности сознания Маяковского.

С одной стороны он был "на все сто" за. С другой же, в подсознании поэта происходило нечто совершенно противоположное. И это "нечто" привлекло внимание психоаналитиков из органов.

Вот как себе это представляет некто Кедров: … подсознание не обманешь. Сознание говорит: - "Здравствуй Нетте! Как я рад, что ты живой дымной жизнью труб, канатов и крюков". А подсознание выдаёт с головою: - "Здравствуй Нетте! Как яр ад…". Все орудия пыток на месте, даже крюки для подвешивания жертвы. Словно побывал поэт в Лубянском подвале.

И, наконец, исполнители. В доме Маяковского действительно бывали чекисты. Он дружил с ними. В том числе домами

По существу можно согласиться с тем же Кедровым, что "квартира Маяковского была… наводнена профессиональными тайными убийцами из ЧК".

Крыть нечем. И Агранов, близкий приятель "Аграныч", и соавтор по киносценарию о происках английской разведки Чужанин; потом Волович, Эльберт, так или иначе, занимались этим в силу должности.

Но трудно верится, чтобы для решения довольно банального для ЧК случая использовали ведущих сотрудников этой организации. Да ещё в таком большом количестве. Не в пользу версии о "чекистском следе" говорит ещё одно обстоятельство. В лучших традициях любой тайной полиции - ликвидация свидетелей. Так вот никто из свидетелей самоубийства, от соседей по квартире до Вероники Полонской не пострадал.

По утверждению французского философа Камю, "причин для самоубийства много, и самые очевидные из них, как правило, не самые действенные". О психической неуравновешенности Маяковского написано много. Меньше известно, что на высоте нервного напряжения, Маяковский многократно помышлял о самоубийстве.

Дважды Маяковский стрелялся. Причем в обоих случаях был использован принцип гусарской или русской рулетки. В обойме пистолета находился только один патрон.

Первый раз это произошло в 1916 году. Маяковский позвонил Лиле Брик и срывающимся голосом сказал: Прощай, Лилик! Я стреляюсь… Спас случай. Не то осечка, не то единственный патрон не сработал. Как минимум был ещё один случай. Л.Ю. Брик говорит об этом вполне определенно:

- Он уже два раза стрелялся, оставив по одной пуле в револьверной обойме. В конце концов, пуля попадёт.

Её вторит Эльза Триоле:

- Всю жизнь боялась, что Володя покончит с собой.

Маяковский как-то прилюдно заявил, что покончит с собою к 35-ти годам.

Потом он отодвинул кончину ещё на пять лет.

Мотив самоубийства проходит через часть лирических стихов поэта. Он выкристаллизовывается из мучительных размышлений о своем одиночестве и ненужности.

Строчка из "Про это".

- В детстве, может на самом дне, десять найду сносных дней…

Об этом же в стихотворении "Я"

- Я одинок, как последний у идущего слепым человека…

И, наконец, "Флейта-позвоночник":

- … такая тоска, что только б добежать до канала и голову сунуть воде в оскал…

Маяковский в стихах постоянно кого-то кромсает, режет, копается во внутренностях, смакует жестокие сцены разбоя и насилия.

Все, написанное поэтом, так или иначе идентифицируется его личностью. И в этом плане психическое состояние Маяковского не представляется благополучным.

Отсюда такие строки: - "… я обвенчаюсь с моим безумием". Это "Владимир Маяковский"

"Да здравствует снова мое безумие" - Это "Человек". И там же:

- "В бессвязный бред о демоне растет моя тоска".

Маяковский осознает свое неблагополучие. Наверное, поэтому у него свои счеты с психиатрами:

- … протащим мордами умных психиатров, - пишет он с раздражением, и бросим за решетки сумасшедших домов.

Мысли о самоубийстве в стихах Маяковского находятся в связи с мыслями о бессмертии. Его лирические герои воскресают по прошествии многих сотен лет для того, чтобы благоденствовать в новом мире. Где им воздастся по заслугам. Где они получат всё то, что недополучили - любовь любимой женщины, всеобщее почитание, славу. "Мастерская человечески воскрешений" - была навязчивой идеей Маяковского. Его творческой концепцией, его верой.

Р. Якобсон как-то познакомил Маяковского с основными положениями теории относительности Эйнштейна. Реакция поэта была неожиданной.

Я совершенно убежден, - воскликнул Маяковский, - что смерти не будет! Будут воскрешать мертвых. Я найду физика, который мне по пунктам растолкует книгу Эйнштейна… Я этому физику академический паёк платить буду.

Маяковский уговаривал Р. Якобсона отправить через РОСТА телеграмму Эйнштейну:

С приветом науке будущего от искусства будущего.

В этой смеси страха перед смертью, веры в воскрешение и постоянных заявлений о скором самоубийстве очень много детского.

Ах, раз вы так, я вам покажу! Вы узнаете меня. Так обычно рассуждает обиженный ребёнок, рисуя в своем воображении картину смерти, похороны, запоздалое раскаяние обидчиков. И, наконец, апофеоз:

- А я как встану из гроба. Как выскочу.

Да и само написание стихов, в значительной части своей, было для Маяковского способом вытеснения мучительных переживаний. Всего того, что тревожило, давило на психику, вызывало ощущение трагического надрыва, какого-то, чуть ли апокалипсического, ужаса.

О постоянно непрекращающемся стихотворчестве Маяковского писал М. Зощенко Тут, главным образом, была трагедия постоянной работы. Даже, гуляя по улицам Маяковский бормотал стихи… И ничего - ни поездка заграницу, ни увлечения, ни сон - ничто не отключало полностью его головы. Трудно сказать, как именно создавалось такое состояние. Быть может, существовали какие-то природные свойства, какие-то органические неправильности нервных центров? Не менее категорично писал К. Чуковский: Ежедневно создавать диковинное, поразительное, эксцентрическое, сенсационное - не хватит никаких человеческих сил… тут никакого таланта не хватит.

Посмертная психиатрическая диагностика затруднительна. Можно с уверенностью констатировать лишь наличие у Маяковского психопатических черт характера.

Здесь и тяжелые эмоциональные сдвиги, и многочисленные комплексы, и отчетливые сублимационные процессы, завязанные на творчестве, и "запрограммированная" тяга к самоубийству.

Существование Маяковского было отравлено ужасной игрой воспаленного воображения.

Постоянно присутствовало мало мотивированное, лишь отчасти связанное с житейскими обстоятельствами, беспокойство. Оно то ослабевало, то усиливалось, но никогда не оставляло Маяковского полностью.

Чтобы избавиться от него Маяковский погружался в стихию творчества, лез в революцию, буйствовал на эстраде и в любви, вступал в непримиримую борьбу с теми, кто был против, если не на все сто, то хоть отчасти.

Это отвлекало, но не всегда и не полностью. И тогда, пугая Маяковского и одновременно маня, возникала мысль о самоубийстве.

Не о продуманном до конца, исключающем благоприятный исход. А о самоубийстве с вариантами. Доведенная до крайней степени риска попытка.

В психиатрии известны мучительные душевные переживания, которые можно подавить конкурирующими, из ряда вон выходящими ощущениями.

Для Маяковского самоубийство, вернее игра в него. Игра, построенная на принципе русской рулетки, при которой проигрыш возможен, но не однозначен. Где мощный, подавляющий всё другое, стрессовый импульс, связанные с нажатием на курок заряженного пистолета, может освободить от всего мелкого, суетного, ненужного, был выходом из ситуации, где "других выходов нет". Судя по всему, Маяковский оттягивал до последнего. Ещё на что-то надеялся, рассчитывал. Мучительно ждал.

Как и когда-то он оставил в обойме один патрон. И не веря до конца в возможность смерти, нажал курок.

На этот раз чуда не произошло. В русскую рулетку нельзя играть до бесконечности.