Скачать

Вяземский период в жизни Булгакова

Российская Международная

Академия туризма

Вяземский филиал

Борисова О.Г.

Студентка 1 курса

Вяземский период в жизни М.А.Булгакова.

Приятно осознавать, что писатель с мировой известностью Михаил Афанасьевич Булгаков причастен к вашему городу. Булгаков – неповторим. Его творчество стало его судьбой, а творчество его – уникально. Ни по количеству написанного, а по качеству. Качество же такого, что и по сию пору подняться на его уровень – мечта любого маломальски уважающего себя автора.

М.А. Булгаков родился 15 мая 1891 года в Киеве. После окончания гимназии, в 1909 году поступил на медицинский факультет Киевского университета. В 1916 году сдал выпускные экзамены на «отлично» и добровольно поступил в Киевский военный госпиталь. Лето 1916 года Булгаков провел в прифронтовых госпиталях Юго-Западного фронта. Неожиданно его вызвали в Москву за новым назначением. Это был конец 1916 года. Булгаков ехал в Смоленск, к месту своего назначения, в распоряжение смоленского губернатора, даже не получив диплома (диплом датирован 31 октября 1916 года).

Сестра писателя, Надежда Афанасьевна Земская, вспоминала позже: «Весь выпуск при окончании получил звание ратников ополчения 2-го разряда – именно с той целью, чтобы они не были призваны на военную службу, а использовались в земствах: опытные земские врачи были взяты на фронт, в полевые госпитали, а молодые выпускники заменили их в тылу, в земских госпиталях…»(8)

По прибытии в Смоленск Булгакова ознакомили с решением губернатора от 3 сентября, который откомандировал его в распоряжение губернской земской управы. Последняя направила его в сычёвскую уездную земскую управу «для временного замещения одной из пустующих в уезде участковых вакансий». Так было написано в документе от 24 сентября 1916 года. Далее следовало: «Службу врача Булгакова в сычёвском уезде Губернская управа будет считать с 27 сентября».(3)

Двухэтажная больница в селе Никольском имела 24 койки, операционную, аптеку, богатую библиотеку медицинской литературы, телефон. После февральской революции М.А. Булгаков участвовал в «Чрезвычайных уездных земских собраниях в Сычёвке». Позднее, многие из событий тех лет были запечатлены писателем в шести рассказах – «Стальное горло», «Крещение поворотом», «Вьюга», «Тьма египетская», «Полотенце с петухом», «Пропавший глаз», которые образовали цикл «Записки юного врача».

Но юный врач стремился в город, в центр культуры. И 18 сентября 1917 года Булгаков добился перевода в Вяземскую земскую больницу. В этот день ему было выдано Сычёвской уездной земской управой следующий документ: «Выдано настоящее удостоверение врачу М.А. Булгакову в том, что он с 29-го сентября 1916 года и по 18 сентября сего 1917 года состоял на службе Сычёвского земства на должности врача, заведовавшего Никольской земской больницей. За каковое время зарекомендовал себя энергичным и неутомимым работником на земском поприще».(7) К удостоверению прилагался список операций, проделанных Булгаковым за год, среди которых: ампутация бедра, поворот на ножку, трахеотомия, а так же проведённое под хлороформенным наркозом удаление осколков раздробленных рёбер после огнестрельного ранения.

В связи с переходом Булгакова на другое место работы, его расписка в получении жалования за октябрь 1917 года отсутствует.

После глухой деревни небольшие проблески цивилизации ослепляли. Впечатления переезда в сравнительно большой уездный город вылились в рассказе «Морфий» в настоящий гимн цивилизованности и прогрессу:

«Давно уже отмечено умными людьми, что счастье – как здоровье: когда оно на лицо, его не замечаешь. Но пройдут годы – как вспоминаешь о счастье, о, как вспоминаешь!

Что касается меня, то я, как выяснилось это теперь, был счастлив в 1917 году, зимой. Незабываемый, вьюжный, стремительный год! Начавшаяся вьюга подхватила меня как клочок изорванной газеты и перенесла с глухого участка в уездный город.

Велика штука, подумаешь, уездный город? Но если кто-нибудь подобно мне просидел в снегу зимой, в строгих и бедных лесах летом, полтора года, не отлучаясь ни на один день, если кто-нибудь разрывал бандероль на газете от прошлой недели с таким сердечным биением, точно счастливый любовник голубой конверт, ежели кто-нибудь ездил на роды за 18 вёрст в санях, запряженных гуськом, тот, надо понимать, поймет меня.

Уютнейшая вещь керосиновая лампа, но я за электричество! И вот я увидел их вновь, наконец, обольстительные электрические лампочки! Главная улица городка, хорошо укатанная крестьянскими санями, улица, на которой, чаруя взор, висели – вывеска с сапогами, золотой крендель, красные флаги, изображение молодого человека со свиными и наглыми глазками и абсолютно неестественной прической, означавший, что за стеклянными дверями помещается местный Базиль, за 30 копеек бравший вас брить во всякое время, за исключением дней праздничных, коими изобилует отечество моё…

На перекрёстке стоял живой милиционер, в запыленной витрине смутно виднелись железные листы с тесными рядами пирожных с рыжим кремом, сено устилало площадь, и шли, и ехали, и разговаривали, в будке торговали вчерашними московскими газетами, содержащими в себе потрясающие известия, в недалеке призывно пересвистывались московские поезда. Словом, это была цивилизация, Вавилон, Невский проспект.

О больнице и говорить не приходится. В ней было хирургическое отделение, терапевтическое, заразное, акушерское. В больнице была операционная, в ней сиял автоклав, серебрились краны, столы раскрывали свои хитрые лапы, зубья, винты. В больнице был старший врач, три ординатора (кроме меня), фельдшера, акушерки, сиделки, аптека и лаборатория. Лаборатория, подумать только! С цейсовским микроскопом, прекрасным запахом красок.

Я вздрагивал и холодел, меня давили впечатления. Немало дней прошло, пока я не привык к тому, что одноэтажные корпуса больницы в декабрьские сумерки, словно по команде, загорались электрическим светом.

Он слепил меня. В ваннах бушевала и гремела вода, и деревянные измызганные термометры ныряли и плавали в них. В детском заразном отделении весь день вспыхивали стоны, слышался тонкий, жалостливый плач, хриплое бульканье…

Тяжкое бремя соскользнуло с моей души. Я больше не нёс роковой ответственности за всё, чтобы не случилось на свете. Я не был виноват в ущемлённой грыже и не вздрагивал, когда приезжали сани и привозили женщину с поперечным положением, меня не касались гнойные плевриты, требовавшие операции… Я почувствовал себя впервые человеком, объём ответственности которого ограничен какими-то рамками. Роды? Пожалуйста, вон – низенький корпус, вон – крайнее окно, завешанное белой марлей. Там врач – акушер, симпатичный и толстый, с рыженькими усиками и лысоватый. Это его дело. Сани, поворачивайте к окну с марлей! Осложненный перелом – главный врач – хирург. Воспаление лёгких? В терапевтическое отделение к Павлу Владимировичу.

О, величественная машина большой больницы на налаженном, точно смазанном ходу! Как новый винт по заранее взятой мерке, и я вошёл в аппаратную и принял детское отделение. И дифтерит, и скарлатина поглотили меня, взяли мои дни. Но только дни. Я стал спать по ночам. Потому что не слышалось более под моими окнами зловещего ночного стука, который мог поднять меня и увлечь в тьму на опасность и неизбежность. По ночам я стал читать и оценил вполне и лампу над столом, седые угольки на подносе самовара, и стынущий чай, и сон после бессонных полутора лет. Так я и стал счастлив в 17-м году зимой, получив переход в уездный город с глухого вьюжного участка.

Пролетел месяц, за ним второй и третий, 17-й год отошел и полетел февраль 18-го. Я привык к своему новому положению и мало – помалу свой дальний участок стал забывать. В памяти стерлось зелёная лампа с шипящим керосином, одиночество, сугробы…»(2)

Итак, 20-го сентября 1917 года М.А. Булгаков приступил к работе в Вяземской городской земской больнице в должности заведующего инфекционным и венерическим отделениями. Инфекционное отделение насчитывало 12 коек, венерическое – 18. В 1916 году общее число коек в больнице достигло 67. Старшим врачом, исполнявшим обязанности заведующего больницей, был Борис Леопольдович Нурок. Он окончил в 1909 году медицинский факультет Московского университета, одновременно работая помощником присяжного поверенного. Во время войны 1941 – 1945 гг. Б.Л. Нурок был расстрелян немцами. Третьим врачом больницы был Николай Николаевич Тихомиров – выпускник медицинского факультета Юрьевского университета 1908 года, в больнице работал с декабря 1910 года. Умер в Вязьме до 1941 года. Кроме них в больнице состояли фельдшер В.И. Чоп и фельдшерица – акушерка 2-го разряда К.И. Сосновская.

Булгаков занял должность второго врача. Фельдшер Войцех Иван Иванович Чоп был зачислен в больницу в ноябре 1910 года. Констанция Ивановна Сосновская (Саульская) закончила Гродненскую акушерскую школу и работала в больнице с января 1911 г. Распределение обязанностей, по-видимому, было следующее. Б. Нурок возглавил общее руководство больницей и проводил наиболее сложные хирургические операции. М. Булгаков вёл работу в двух отделениях. Н. Тихомиров заведовал хирургическим и родильным отделением, ему помогала акушерка К. Сосновская.

Булгаков с женой занимали квартиру из трех скромно обставленных комнат. Рядом, в доме фельдшеров, жили В.И. Чоп, К.И. Сосновская и другие служащие.

В Вязьме же застали Булгакова октябрьские события. Пройдет несколько лет, и настроение, владевшее доктором Булгаковым, найдет отражение а его романе «Белая гвардия».

Уцелевшие документы М.А. Булгакова зимы 1917/18 года свидетельствует о том, что он, прежде всего, поставил себе целью освободиться от военной службы – чтобы покинуть Вязьму, и, по-видимому, вернуться в Киев. Возможно, он думал о том, чтобы не попасть под грядущие непредвиденные мобилизации. С этой целью он едет в начале декабря из Вязьмы в Москву. В связи с этой поездкой возникает предложение о том, что именно в Вязьме было написано сочинение «Недуг», известное сегодня как большой рассказ «Морфий». В его основе лежат реальные события из жизни Булгакова. Дело в том, что в рассказе довольно подробно и достоверно описывается процесс заболевания наркоманией доктора Сергея Полякова. Оказывается, отсасывая дифтерийные пленки из горла ребенка, будущий писатель заразился и ввел себе противодифтерийную сыворотку. Тяжело заболев, он попросил впрыснуть себе морфий. Из-за повторения инъекции, наступило привыкание. В рассказе «Морфий» доктор Поляков, страдающий морфинизмом, осенью 1917 года в Москве добровольно ложится в психиатрическую лечебницу для того, чтобы пройти курс лечения. Там он переживает революционные события. Вероятнее всего, Булгаков ездил в Москву тайно от родных с тем, чтобы попытаться провести какое-то время в клинике у коллеги врача или проконсультироваться. Его состояние тех дней было, по-видимому, близко к состоянию доктора Полякова.

31 декабря 1917 года Булгаков писал сестре, Надежде Афанасьевне Земской, что в Москву «с чем приехал, с тем и уехал» (т.е. освободиться от военной службы не удалось) и вновь «тяну лямку в Вязьме». Он писал: «Я живу в полном одиночестве. Зато у меня есть широкое поле для размышлений. И я размышляю. Единственным моим утешением является работа и чтение по вечерам. Я с умилением читаю старых авторов… и упиваюсь картинами старого времени. Ах, от чего я опоздал родиться! Отчего не родился 100 лет назад! Но, конечно, это исправить невозможно! Мучительно меня тянет вон отсюда в Москву или Киев, туда, где хоть и, замирая, но все же ещё идёт жизнь».

19 февраля 1918 года комиссия в Москве по болезни освободила Булгакова от военной службы. 22 февраля Вяземская уездная земская управа выдала ему удостоверение о том, что Булгаков, врач резерва, командированный 20 сентября 1917 года Смоленской городской управой, в Вяземской городской земской больнице «выполнил свои обязанности безупречно» до 22 февраля.

Отъезд Булгакова был своевременным; летом 1918 года в Зайцеве был получен приказ из уездного города об аресте «всех бывших помещиков, их управляющих доверенных лиц, а также прочих паразитов».(3) Под «прочих» вполне можно было попасть по недомыслию местных властей, а то и по чему-то злому умыслу. В марте 1918 года Булгаковы из Вязьмы вернулись в Киев. Но, как замечает М. Чудакова, возвращался Булгаков из российской глубинки, которая была в те годы Смоленская губерния, совсем в другой мир, нежели был тот, который он оставил 2 года назад. Из воспоминаний жены Булгакова, Татьяны Николаевны Лаппа, известно, что в Никольском Булгаков писал урывками, а в Вязьме он начал заниматься писательством систематически. Впрочем, сам он, видимо, тогдашним занятиям не придавал значения. Полтора года активной врачебной деятельности на отдаленном участке Сычёвского уезда, конечно, срок небольшой, но работа в Вяземской больнице, жизнь среди простого народа, оказала значительное влияние, как на формирование его личности, так и на становление его под писателя. Этот мир Булгаков не смог бы так глубоко и художественно весомо запечатлеть в «Белой гвардии», «Роковых яйцах», «Собачьем сердце», «Мастере и Маргарите». Здесь он познал судьбы простых людей, их надежды, нелёгкие характеры, их тяжкую жизнь.

В современной Вязьме несколько больниц. Какая же из них была в дореволюционное время городской земской больницей? Ведь сохранился документ, подтверждающий работу там врача Булгакова: «Г. Смоленск. Губернская Земская Управа. Г-ну бухгалтеру. Покорнейше прошу моё военное жалование выслать мне теперь по адресу: Вязьма. Городская земская больница. С почтением. Д-р Булгаков. 10 октября 1917 г.». Сохранилось письмо Булгакова начала октября1917 года с аналогичным обратным адресом. В старых и современных справочниках и книгах о Вязьме не указаны ни улица, ни номер дома земской больницы, ведь специально сообщать почтовый адрес не требовалось: городская больница в Вязьме была одна и принадлежала земству.

По мнению исследователя Н.П. Пропалова «некоторую путаницу в вопрос о месте бывшего расположения больницы внесла статья Я. Берга «Там, где работал известный писатель», опубликованная в газете «Рабочий путь» 19 декабря 1985 года. Он обратился к старожилу Вязьмы А.Н. Ероховой, которая убедила его в том, что в Вязьме была только одна больница, расположенная на Красноармейском шоссе, принадлежащая купцу Лютову. Одно из её зданий сохранилось и по сей день. В нём находится санэпидемстанция. Исследователь творчества М. Булгакова Б.С. Мягков тоже указывает этот адрес, плюсуя к нему ещё здания № 21 на ул. 25 лет Октября.

Ю. Виленский в своей книге «Доктор Булгаков», вышедшей в Киеве в 1991 году, считает местонахождение больницы на том же ошибочном месте и воспроизводит фотографию здания теперешней санэпидемстанции».(5)

Верный адрес (ул. Ленина, 71) указал краевед А. Бурмистров. Он пишет: «От прежней больницы ни следа. Сохранились только бывшие каменные строения – ледник, прачечная, водокачка. Конечно же, существенно перестроенные. Старых деревянных построек не осталось. Основная ещё в эпоху земской реформы 1864 года, больница была крупной и состояла из нескольких отделений. Особенно капитально больница была перестроена в 1896 году, когда появился центральный комплекс строений, общее число которых достигло полутора десятков. В здании амбулатории находилась квартира Булгаковых».

Здесь следует внести небольшое уточнение этим, написанным более 10 лет назад строкам. Уже нет ни водокачки, ни прачечной: вместо них котельная, новые вспомогательные больничные постройки. Главный корпус больницы был разрушен во время Великой Отечественной войны, и на его месте сейчас трёхэтажное здание новой железнодорожной больницы, принявшее первых пациентов в начале 1950-х годов.