Скачать

Войны Юрия Долгорукого. 1152 - 1154 годы

Карпов А. Ю.

Черниговская война

К весне 1152 года положение Юрия оставалось отчаянным. После падения Городца он вновь оказался в фактической изоляции, лишенный каких-либо территорий на юге. Да и в самой Суздальской земле было не слишком спокойно. В том же 1152 году она — впервые почти за половину столетия — подверглась нападению волжских болгар.

Уникальное свидетельство об этом сохранилось в Типографской летописи, вообще богатой ростовскими известиями. "Того же лета приидоша болгаре по Волзе к Ярославлю без вести и оступиша градок в лодиях, бе бо мал градок, — читаем под 6600 (1152) годом. — И изнемогаху людие в граде гладом и жажею, и не бе лзе никому же изити из града и дати весть ростовцем. Един же уноша от людей ярославских нощию изшед из града, перебред реку, вборзе доеха Ростова и сказа им болгары пришедша. Ростовци же пришедша победиша болгары".

Рассказ этот предшествует в летописи известию о походе Юрия Долгорукого на Чернигов. Следовательно, можно предположить, что нападение болгар имело место в конце весны или летом 1152 года. Сам князь в сражении под Ярославлем не участвовал — ростовцы обошлись своими силами, без княжеской дружины. По всей вероятности, Юрий в это время готовился к продолжению войны на юге. Но он, несомненно, озаботился обороной своих северо-восточных рубежей и предотвращением в будущем болгарских набегов. Так, по некоторым сведениям, именно в эти годы был заложен Городец Радилов, или просто Городец, на Волге (ныне райцентр Горьковской области), — в будущем главный форпост русского наступления на Волжскую Болгарию.

Набег 1152 года оказался последним не только в княжение Юрия Долгорукого, но и вообще в истории Северо-Восточной Руси. В дальнейшем инициатива окончательно перейдет к русским князьям. Так что шаги, предпринятые Юрием, — какими бы они ни были — оказались вполне успешными.

И все же Юрия по-прежнему более всего волновали перспективы продолжения борьбы за Киев. А для этого он нуждался в союзниках. И Юрий сделал все для того, чтобы найти этих союзников и как можно скорее привлечь их на свою сторону.

Так, ему удалось преодолеть старую вражду с муромским и рязанским князем Ростиславом Ярославичем, которого он некогда изгнал из Рязани. Возможно, примирению прежних врагов способствовала угроза со стороны волжских болгар, одинаково нависшая как над суздальско-ростовскими, так и над муромскими землями; возможно, само присутствие Юрия в Суздальской земле сделало Ростислава Ярославича сговорчивее. Так или иначе, но он вошел в число союзников суздальского князя. "Поидите ми в помочь", — с такими словами Юрий послал в Рязань, и Ростислав "с братьею, и с рязанци, и с муромци" откликнулся на его призыв: "поидоша с Гюргем, а не отрекоша ему".

(Предположительно, к тому же времени относится и установление династического союза между правителями Суздаля и Рязани: внучка Юрия Долгорукого, дочь его рано умершего первенца Ростислава, была выдана замуж за сына Ростислава Ярославича Глеба, будущего рязанского князя. Правда, даже примерное время заключения этого брака остается неизвестным.)

Но насколько искренен был Ростислав Ярославич со своим старым врагом? И не вел ли он с самого начала двойную игру? Так считал, например, В. Н. Татищев, по сведениям (или догадке?) которого, Ростислав Ярославич, согласившись помочь Юрию, одновременно "по свойству" дал знать об этом черниговскому князю Изяславу Давыдовичу — своему двоюродному брату, а тот, в свою очередь, поставил в известность о намерениях Юрия киевского Изяслава. Во всяком случае, о переговорах Юрия с Ярославичами Изяславу Мстиславичу действительно стало известно. И, как мы увидим, осведомленность киевского и черниговского князей относительно планов Юрия Долгорукого станет одной из причин его поражения в войне.

Как всегда, Юрий обратился за помощью к "диким" половцам. Ему удалось расширить географию своих половецких связей и привлечь на свою сторону те половецкие орды, которые ранее не участвовали в войнах русских князей друг с другом. Не исключено, что этому способствовал союз с рязанскими князьями, которые имели особые связи со степняками. По свидетельству летописей, на зов Юрия явились не только половцы из рода Токсобичей, уже выступавшие в качестве его союзников в предыдущих войнах, и какие-то "Отперлюеве" (обе орды, надо полагать, кочевали в междуречье Северского Донца и Дона), но и "вся Половецьская земля, что же их межи Волгою и Днепром", то есть представители всех половецких орд, кочевавших к востоку от Днепра.

Это был вполне сознательный выбор князя. Он и раньше делал ставку на половцев, несмотря на то, что "поганые" нередко подводили его и в самый решающий момент покидали поле битвы. Теперь же, лишившись поддержки большинства русских князей, Юрий попал в еще большую зависимость от своих "диких" союзников. Но "наведение поганых" никогда не заканчивалось добром для того из русских князей, кто прибегал к этому способу решения своих внутренних проблем. Добиться успеха с помощью половецкой силы было можно, но вот удержать добытое — гораздо труднее. Ибо за помощь "диких" кочевников приходилось расплачиваться — и чаще всего платой становились жизнь и имущество собственных подданных, те самые "христианские души", защищать которые князь и был призван…

Еще одним союзником Юрия должен был стать его сват Владимирко Галицкий. Именно его поддержка, как мы помним, приносила Юрию успех в предыдущих войнах за Киев. Суздальский князь послал гонцов в Галицкую землю, извещая Владимирка о своих намерениях, и тот обещал помочь. Однако Владимирко и сам оказался в исключительно сложном положении. Войну с ним начали венгерский король Геза и князь Изяслав Мстиславич. Осажденный в Перемышле, галицкий князь вынужден был просить мир и целовал крест на крайне невыгодных для себя условиях. Когда Юрий начнет военные действия, Владимирко попытается выступить ему навстречу, однако угроза новой войны с Изяславом вынудит его повернуть обратно.

Ну и наконец возможным союзником Юрия оставался другой его сват, Святослав Ольгович. Расставание князей в Новгороде-Северском осенью 1151 года, отказ Святослава от участия в разорении Городца свидетельствовали о сохранении между ними дружеских отношений. И хотя оба князя оказались во враждебных лагерях, это не могло не восприниматься обоими как временное недоразумение.

***

По летописи, Юрий начал готовиться к войне ("скупати воя") сразу же по получении известия о сожжении Городца Остерского. Изяслав Мстиславич сам нарушил условия соглашения, и это обстоятельство развязывало суздальскому князю руки. Месть за нанесенную обиду и была объявлена непосредственной причиной войны. "Оже есте мои Городець пожгли и божницю, то я ся тому отожгу противу", — так заявлял сам Юрий, начиная военные действия. Его противниками в этой войне становились непосредственные участники городецкого погрома — киевский и черниговский Изяславы.

В рассказе о войне летописец не называет точных дат. Однако из описания хода событий видно, что все происходило в конце лета — начале осени 1152 года.

Основной удар Юрий решил нанести по черниговским князьям, союзникам Изяслава Мстиславича. Соединив свои собственные дружины и дружины своих сыновей с силами рязанских и муромских князей, а также "всею Половецкой землей", он двинулся в землю вятичей — уже знакомым путем, тем самым, которым пользовался и раньше, начиная войну с Изяславом, — в 1146 и 1149 годах.

Летописец вновь довольно точно определяет маршрут движения его войск: "…и поидоша туда на Вятиче, и тако взяша я, та на Мценеск, оттуда же идоша на Спашь, та на Глухов, ту и сташа". Таким образом, захватив важные города Вятичской земли — Мценск на реке Зуше и Спашь на Неволоди — Юрий вторгся в Северскую землю. Город Глухов на реке Ямани (ныне райцентр Сумской области Украины) находился в самом центре владений Святослава Ольговича, примерно на середине пути между Новгородом-Северским и Путивлем — важнейшими городами княжества. Тогда же к Юрию подошло многочисленное половецкое войско, расположившееся у города Ольгова на Сейме. И суздальская рать, и тем более "дикие" кочевники совсем не церемонились на чужой для них Северской земле. С каждым днем ущерб от их пребывания здесь увеличивался, и это должно было сильно действовать на Святослава Ольговича. По мысли Юрия, развитие событий неизбежно подталкивало северского князя к совместным с ним действиям против киевского и черниговского Изяславов. И надо сказать, что расчет Юрия оказался верным.

Из Глухова он отправил Святославу Ольговичу короткое послание с фактически ультимативным требованием: "Поеди с мною". Это требование поставило Святослава в затруднительное положение. С одной стороны, он понимал, что промедление или тем более отказ от союза с Юрием приведут к еще большему разорению его земли; с другой — не мог не опасаться возмездия Изяслава Мстиславича в случае, если предприятие Юрия закончится неудачей. "Святослав же убоявся, — сообщает о колебаниях князя летописец, — река тако: "Ци да поидет на мя" (имея в виду Юрия. — А. К.), и тогда поиде по нем". Так замысел Юрия увенчался успехом. Святослав Ольгович вновь стал его союзником.

Уже вместе князья двинулись дальше по направлению к Чернигову. Основную силу объединенной рати по-прежнему составляли "дикие" половцы. Князья беспрепятственно подошли к городку Березому (ныне Березна, в Черниговской области), а затем перешли к расположенному еще ближе к Чернигову Гуричеву. Было воскресенье, и приступать к самому Чернигову Юрий своим войскам не позволил, дабы не проливать кровь в праздничный день. Войска остановились у Гуричева, а назавтра, в понедельник, Юрий отпустил половцев разорять окрестности Чернигова.

Однако противники Юрия — и киевский князь Изяслав Мстиславич, и черниговский Изяслав Давыдович — оказались готовы к такому повороту событий. Еще до того, как Юрий покинул суздальские пределы, Изяслав Мстиславич поставил в известность о его намерениях своего брата Ростислава Смоленского. Как и прежде, Ростислав должен был "стеречь" Юрия и не давать ему возможность напасть на новгородские и смоленские земли. "Тамо, брате, у тебе по Бозе Новъгород силныи и Смолнеск, — уведомлял Изяслав брата, — а скупивъся, постерези же земле своея. Юже Гюрги поидет на тя, а яз к тобе поиду; не поидет ли к тобе, а поминеть (минует. — А. К.) твою волость, поиди же ты семо ко мне". Юрий не стал вторгаться в смоленские пределы. Как только это выяснилось и суздальское войско "миновало" владения Ростислава, смоленский князь тут же выступил из Смоленска и по Днепру двинулся на выручку своим союзникам. Он опередил Юрия и, по договоренности с братом, вошел в Чернигов "в помочь" Изяславу Давыдовичу. Вместе с ним в Чернигов со своими войсками вступил и князь Святослав Всеволодович, оставшийся на стороне киевского князя и не поддержавший на этот раз своего дядю Святослава Ольговича. Князья затворились в Чернигове, куда заранее были свезены продовольствие, оружие и припасы. Силы оборонявшихся были достаточными не только для того, чтобы выдержать приступ и осаду, но и для того, чтобы при удобном случае нанести поражение самим нападавшим.

Сам Изяслав Мстиславич вынужден был на время отвлечься от событий, происходивших под Черниговом. Князь Владимирко Володаревич, как уже было сказано, попытался поддержать Юрия: "слышав, оже идеть сват его Дюрги в Русь, поиде из Галича Киеву". Изяславу со своей дружиной пришлось отражать этот выпад. До сражения дело не дошло: Владимирко отступил в Галич, но какое-то время для Юрия было выиграно.

Тем временем половцы принялись разорять пригороды Чернигова. "Половцем же пришедъшим к городу, много полона взяша", — свидетельствует летописец. Было сожжено пригородное село Семынь. Князья, затворившиеся в городе, "видивше силу половецьскую, повелеша людем всим бежати из острога (внешней крепости, или "окольного града". — А. К.) в детинець (внутреннюю крепость. — А. К.)".

Сделано это было вовремя. На утро следующего дня к Чернигову подступили основные силы Юрия Долгорукого и Святослава Ольговича с союзниками. Князья встали, "не дошедше Семыня". "Тогда же все множество половець идоша к городу биться, — продолжает свой рассказ летописец, — и (отъемше) острог, зажгоша передгородье все. И пришедше всею силою сташа около города". Автор поздней Никоновской летописи дополняет это описание, как всегда расцвечивая и разукрашивая его: "…и многое множество воинства возколебашася, аки море, и бе видети страшно в голых (здесь: чистых, сверкающих. — А. К.) доспехех, яко вода солнцу светло сиающу, и поидоша ко граду… и взяша острог, и зажгоша, таже и весь посад зажгоша, и яко поле чисто около града сотвориша, и тако пришедше, оступиша весь град Чернигов, и пустиша множество стрел, и яко и неба ни видети" (2).

Черниговцы мужественно оборонялись. В действиях же воинов Юрия Долгорукого не хватало ни стойкости, ни свежести, ни единодушия: "не крепко бьются дружина и половци" — к такому выводу пришли сами князья, оценивая ситуацию. Для того, чтобы поднять дух войска, князь Андрей Юрьевич решил, как всегда, действовать личным примером. Он предложил, чтобы князья сами, сменяясь каждый день, руководили своими войсками непосредственно под стенами города. "Ать аз почну день свои!" — объявил он и во главе дружины подступил к городу. "И вышедшим же пешьцем из города стрелятся, потъче (устремился. — А. К.) на не (на них. — А. К.) с дружиною и с половци: овы избиша, а другыя въгнаша в город". Примеру Андрея последовали и другие: "поревновавъше ему инии князи, ездиша последи под город". Вылазки осажденных прекратились: "пешци же, видивше полкы, не смеша выти из города, зане бяхуть перестрашени (перепуганы. — А. К.)".

Но все это едва ли могло оказать на ход военных действий существенное влияние. Сил взять город штурмом у осаждающих не было. Оставалось надеяться на то, что гарнизон и жители не выдержат долгой осады. Но и этим надеждам не суждено было сбыться.

Осада продолжалась двенадцать дней. За это время князь Изяслав Мстиславич успел перегруппировать свои силы. Его собственная дружина и дружина его дяди Вячеслава Владимировича переправились через Днепр и сосредоточились у Ольжич, напротив Киева. "И слыша Вячеслав (и) Изяслав, оже Гюрги стоить у Чернигова, и половци пригонивше к Чернигову, и город пожгли; и поидоста… полкы своими к Чернигову…"

Юрий вовремя узнал о приближении противника. Когда Изяслав и Вячеслав были у Моровийска, на полпути от Киева к Чернигову, их передовые части ("сторóжа") встретились со "сторóжей" Юрия. Юрьевы половцы захватили в плен языка, и тот сообщил Юрию о силах киевских "дуумвиров". Это известие привело к панике в стане Юрия Долгорукого. Первыми, "убоявшеся того", побежали половцы; за ними позиции под Чернигов оставили и русские князья — Юрий с сыновьями, Святослав Ольгович и рязанские Ярославичи: "поидоша от Чернигова и идоша за Свинь та за Сновь". Через названные реки, притоки Десны, проходила дорога к Новгороду-Северскому. Туда и направились Юрий и его сыновья.

На реке Белоус, вблизи Чернигова, Изяслав Мстиславич и Вячеслав Владимирович встретились с выехавшими им навстречу из Чернигова Изяславом Давыдовичем, Ростиславом Мстиславичем и Святославом Всеволодовичем. Поначалу князья собирались преследовать отступающего противника, но затем отказались от этой мысли из-за распутицы: "уже бо бяше к заморозу", как объясняет летописец. По обыкновению, решено было возобновить военные действия, когда "рекы ся установятся", то есть не ранее ноября.

Так бесславно для Юрия закончилась двенадцатидневная осада Чернигова. Половцы ушли к Путивлю, а оттуда — в свои степи, разоряя попадавшиеся по пути русские волости и уводя жителей в полон. Юрий же, миновав Новгород-Северский, направился к Рыльску, городу на Сейме (ныне райцентр Курской области). Далее он намеревался вернуться к Суздалю через земли вятичей, однако на пути его нагнал гонец от князя Святослава Ольговича. Святослав умолял свата не бросать его на произвол судьбы, ожидая неминуемой расправы со стороны Изяслава Мстиславича. "Ты хощеши прочь поити, — резонно писал он Юрию, — а мене оставив. А сяко еси волость мою погубил, а жита еси около города потравил. А половци пошли в Половце, а затем Изяслав, скупяся (с) своею братьею, поидет на мя про тя (из-за тебя. — А. К.) и прок волости моея погубит".

Юрий обещал помочь, однако помощь его оказалась скорее символической, нежели реальной. ("Яся ему оставити помочь многу и не остави", — пишет по этому поводу летописец.) Он ограничился тем, что направил к Святославу своего сына Василька всего лишь с пятьюдесятью дружинниками, а сам двинулся "в Вятичи". По пути Юрий "прок вятичь взя", то есть повоевал те области Вятичской земли, которые оставались еще не тронутыми после прохождения его рати к Глухову, и только затем вернулся в Суздаль, где стал готовиться к новой войне.

***

С началом зимы стал готовиться к войне и Изяслав Мстиславич. О вторжении в Суздальскую землю речи не шло — сил на это у киевского князя пока что недоставало. Он выбрал именно то, чего так опасался князь Святослав Ольгович, — решил наказать северского князя за нарушение крестного целования и участие в войне на стороне Юрия Долгорукого.

Этот план был согласован с Ростиславом Смоленским. Последний должен был, как и раньше, сдерживать Юрия. "Ты по Бозе тамо у Смоленьске и в Новегороде у Велицим еси, — писал Изяслав брату. — А ты тамо удержи Гюргя с теми, а ко мне пусти с помочью сына своего Романа".

Юрию пришлось смириться со средоточением у своих границ смоленских и новгородских войск. К активным действиям против него Ростислав Мстиславич так и не приступил, но помочь Святославу Ольговичу Юрий — даже если бы и захотел — не мог.

Изяслав Мстиславич действовал не спеша. Договорившись с Ростиславом, он выступил из Киева. Вячеслав Владимирович провожал племянника до реки Альты, после чего вернулся в Киев. "Отце, ты еси уже стар, — заявил Изяслав дяде, — а тобе не достоить трудитися. Но поеди в свои Киев, а со мною пусти полк свои". Вместе с Изяславом Мстиславичем двигались также полки его брата Святополка и сына Мстислава.

У Всеволожа Изяслав расстался и с сыном. Мстислав вместе с "черными клобуками" — берендеями, торками и печенегами — был послан против левобережных половцев, недавних союзников Юрия Долгорукого. Забегая вперед, скажем, что Мстислав Изяславич действовал очень успешно. Он достиг рек Угол (Орель) и Самара — левых притоков Днепра — и нанес жестокое поражение половцам в самом сердце их земли: "полон мног взял, самех прогна, веже их поима, коне их и скоты их зая и множьство душь крестьяных отполони". Эта победа сыграла важную роль в истории русско-половецкого противостояния и отчасти положила конец безнаказанным действиям "диких" кочевников в русских землях. Но и в противостоянии Юрия и Изяслава она значила немало. "Дикие" союзники Юрия понесли ощутимые потери, а значит, в ближайшее время суздальский князь не мог рассчитывать на их помощь.

В феврале 1153 года Изяслав Мстиславич подошел к Новгороду-Северскому. По пути к нему присоединились полки князя Святослава Всеволодовича, а также Романа Ростиславича, явившегося, как и было договорено, из Смоленска. Сюда же, к Новгороду-Северскому, прибыл с войсками князь Изяслав Давыдович Черниговский.

Вся эта огромная рать приступила к городу. Однако в ходе штурма удалось захватить только внешнюю крепость ("острог"), но не княжеский детинец. "Поидоша полкы своими к городу, — рассказывает о штурме Новгорода-Северского киевский летописец, — и ту начаша ся бити у города, у острожных ворот, и тако вбодоша е в град и острог в них изътяша (захватили. — А. К.)…" Осажденные защищались отчаянно, и князьям пришлось отступить от города: "…выидоша из острога и отступяча от града, идоша в товары своя".

Но продержаться против такой рати Святослав Ольгович смог лишь два дня. На третий он "выслася" к Изяславу Мстиславичу, "кланяяся и прося мира". Предложенные им условия не слишком устроили киевского князя. Но, как случалось почти всегда, в ход войны вмешались погодные условия: "уже бе к весне". Изяслав, хотя и с большой неохотой, но согласился на мир: "и того ради умиришася, и тако целовавше хрест межи собою". (Суздальский летописец — возможно, выдавая желаемое за действительное — вообще писал о том, что Изяслав Мстиславич под Новгородом-Северским "не успев ничтоже".)

Условия соглашения между князьями остались нам неизвестны. Но очевидно, что от союза с Юрием Святослав Ольгович вынужден был отказаться. Во всяком случае, после заключения мира князь Василько Юрьевич вернулся в Суздаль, к отцу (3).

А осенью того же 1153 года Святослав Ольгович заключил дружественный союз с черниговским князем Изяславом Давыдовичем. Князья съехались у города Хоробора, в Черниговской земле, "и утвердися, якоже за один мужь быти, и целовавше межи собою крест, и разъехастася кождо в свояси".

"Сий ли крестец малый?": смерть Владимирка Галицкого

Князь Владимирко Володаревич Галицкий, как уже было сказано, также переживал трудные времена. В своих многочисленных войнах этот князь уповал не только на силу оружия, но и на силу красноречия, собственную изворотливость, способность хитростью и обманом выпутаться из любого, самого затруднительного, положения. Однако случилось так, что именно чрезмерная хитрость и самонадеянность князя стали причиной его преждевременной кончины.

Еще весной 1152 года войну с галицким князем начал король Геза Венгерский, которого сопровождали его родные братья Владислав (Ласло) и Стефан. В войске Гезы находился и брат Изяслава Мстиславича Владимир, к тому времени обосновавшийся в Венгрии. Немного позже на Галич двинул свои дружины сам Изяслав, действовавший вместе с братом Святополком, племянником Владимиром Андреевичем и сыном Мстиславом; с ними шли и "черные клобуки". В битве у Перемышля объединенное русско-венгерско-торкское войско разгромило полки Владимирка. По свидетельству летописца, сам город Перемышль, в котором укрылся галицкий князь, непременно был бы тогда же взят ратными, "зане некому ся бяшеть из него бити", однако победителей, как это нередко случалось, подвела жадность. Падкие на поживу воины ринулись грабить княжеский двор, располагавшийся вне города, над рекой Сан; здесь были собраны многие богатства галицкого князя. За это время Владимирко сумел затворить город и наспех организовать его оборону. Король Геза и русские князья приготовились к осаде.

Однако до осады дело не дошло. Владимирко прибег к хитрости, разыграв целое представление. Он сказался тяжело раненным и послал с этим известием к венгерскому архиепископу и воеводам. Князь просил их поспособствовать прекращению войны и заключению мира с королем Гезой. "Ранен есмь велми, — просил он передать королю, — а яз ся каю того королю, оже "есмь тобе сердце вередил и пакы оже противу стал тобе. Ныне же, королю, Бог грехы отдаваеть, а ты ми сего отдаи"…" Более всего, Владимирко просил не выдавать его Изяславу, видя в том своего главного врага. С королем же Гезой Владимирко готов был заключить мир на любых условиях. Вместе с письмом он передал венгерским сановникам богатые подношения: "златом, и сребром, и съсуды златыми и сребреными, и порты, да быша умолили короля, а бы не стоял на немь и воле королевы (сестры Изяслава королевы Евфросинии, сопровождавшей в походе своего мужа. — А. К.) не створил". Напрасно Изяслав и особенно его сын Мстислав, хорошо знавшие повадки галицкого князя, отговаривали короля от заключения мира, убеждали не принимать на веру слова "многоглаголивого" Владимирка, напоминали, сколько раз тот нарушал свое слово и слагал с себя крестное целование: "Ныне же дал нам и Бог, самого же имиве (захватим. — А. К.), а волость его възмиве!" Король не прислушался к их увещеваниям и проявил благородство: "Не могу его убити, оже он молить ми ся и кланяеть ми ся и своея вины каеться".

Миролюбие Гезы, по-видимому, объяснялось не только свойствами его характера или подкупом лиц из его ближайшего окружения. Венгрия находилась в состоянии войны с Византийской империи, и события на венгерско-византийском пограничье имели для короля определяющее значение. Владимирко, несомненно, учитывал это обстоятельство. Когда король начал против него войну, он немедленно дал знать об этом своему союзнику и покровителю, византийскому императору Мануилу Комнину, и тот не преминул воспользоваться удобным случаем, вторгся в Венгрию и захватил крепость Зевгмин (то есть Землин, современный Земун).

По словам византийского хрониста Иоанна Киннама, одного из наиболее осведомленных биографов императора Мануила, император мстил "королю пэонян" (то есть венгров) главным образом именно за то, что тот "напал на Владимира… правителя Галиции, союзника римлян, вопреки его желанию". Император, сопровождаемый многочисленным венгерским полоном, находился уже на обратном пути и как раз переправлялся через реку Саву (правый приток Дуная), когда стало известно о том, что "король пэонян, счастливо окончив войну против Галиции… и располагая огромными силами, с великим рвением" устремился за ним в погоню. Если мы верно датируем эти события летом 1152 года (в литературе их относят также и к предыдущему 1151 году), то можем с уверенностью утверждать, что известие о вторжении византийских войск в Венгрию и заставило короля Гезу поторопиться с заключением мира с Владимирком.

Изяслав же согласился на мир с очень большой неохотой и только под давлением короля ("нужею королевою и мужии его"). Условия мира, продиктованные галицкому князю, сводились к следующему: Владимирко обязался передать Изяславу все те города, которые были получены им в дар от Юрия, — Бужск, Шумск, Тихомль, Выгошев и Гнойницу (все они находились на пограничье Киевской и Галицкой земель, но относились к "Русской", то есть Киевской, волости); кроме того, он объявлял себя союзником и подручным Изяслава Мстиславича и по его приказанию должен был участвовать во всех его походах и "всегда с ним быти" "до живота своего… на всих местех". Эти условия Владимирку предстояло подтвердить на кресте, причем, по настоянию короля Гезы, для крестного целования был выбран крест святого короля Стефана, крестителя Венгрии, — почитаемая христианская реликвия, которую король Геза возил с собой. Галицкий князь на все согласился "с радостью".

Однако и его раскаяние, и его готовность к миру были неискренними. Даже в самой церемонии крестоцелования он пошел на хитрость. По-прежнему выдавая себя за тяжело больного, он целовал крест в присутствии послов короля Гезы и князя Изяслава Мстиславича, но сделал это не так, как полагается, а лежа на постели, "творяся, акы изнемагая с ран". На самом же деле никаких ран на нем не имелось, он был совершенно здоров. И когда князья сняли осаду с Перемышля и разъехались, Владимирко с легкостью отказался выполнять условия заключенного мира.

Выяснилось это очень скоро — как только князь Изяслав Мстиславич направил своих посадников в те города, на которых Владимирко целовал ему крест. Галицкий князь отказался возвращать их. Более того, когда Юрий Долгорукий начал войну с Изяславом и выступил к Чернигову, он, как мы уже знаем, также двинул свои войска к Киеву.

Удача, казалось, в очередной раз улыбнулась ему. Ни король Геза, втянутый в войну с императором Мануилом, ни князь Изяслав Мстиславич, занятый борьбой с Юрием Долгоруким и Святославом Ольговичем, не имели возможности наказать его за нарушение обязательств, скрепленных крестным целованием. Галицкий князь торжествовал победу, доставшуюся ему столь необычным способом.

Зимой 1152/53 года (предположительно, в феврале) Изяслав Мстиславич отправил в Галич своего боярина Петра Бориславича, который присутствовал при крестоцеловании Владимирка. (Этого Петра, между прочим, считают автором летописи, описывающей события княжения Изяслава Мстиславича, а возможно, и его ближайших потомков.) Петр вез с собой те самые "крестные" грамоты, на которых Владимирко целовал крест. Возвращение "крестных" грамот было равносильно объявлению войны. Впрочем, Изяслав еще давал галицкому князю шанс "управитися" в крестном целовании. В случае возвращения указанных в грамотах городов он обещал "не поминать" того, что случилось. "Не хощеши ли дати, — угрожал Изяслав, — то съступил еси крестьного целования. А се твое грамоты крестьныя, а нама с королем с тобою како Бог дасть".

Владимирко отвечал так, словно крестного целования никогда и не происходило, обвиняя, а не защищаясь: "Извеременил (то есть воспользовался удобным временем. — А. К.) еси на мя и короля еси на мя възвел. Но оже буду жив, то любо свою голову сложю, любо себе мьщю!"

Эти слова привели в изумление и даже напугали боярина Петра. Указывая на собственный нательный крестик, он воскликнул: "Княже, крест еси к брату своему к Изяславу и к королеви целовал, яко ти все управити и с нима быти, то уже еси съступил крестьного целования!"

И отвечал Владимирко с насмешкой:

— Сии ли крестець малыи?! (То есть: что мне сей крестик малый?!)

— Княже! Аще крест мал, но сила велика его есть на небеси и на земли… А съступши, то не будеши жив!

Слова эти не на шутку разгневали галицкого князя:

— Вы того досыти есте молвили. А ныне полези вон! Поеди же к своему князю!

Петр Бориславич молча положил перед князем "крестные" грамоты и вышел вон. По приказанию князя ему не дали ни подвод, ни корма для лошадей, то есть ничего того, что полагалось княжескому послу. На собственных некормленых лошадях боярин выехал из Галича, сопровождаемый насмешками князя Владимирка и его людей. А дальше произошло то, что до глубины души потрясло современников, оставшись в памяти потомков ярчайшим примером Божьего наказания за неверие в силу честного и животворящего креста.

Когда Петр Бориславич выезжал с княжеского двора, князь Владимирко шел в церковь по особой галерее, соединяющей церковь с его княжеским двором. "Вон, поехал муж русский, — воскликнул он со смехом, указывая на боярина. — Все волости мои забрал!" После службы князь возвращался к себе домой. И когда он проходил по тому же переходу, на той самой ступени, на которой он насмехался над боярином Петром, его внезапно поразил удар — очевидно, острый сердечный приступ. "Некто мя удари за плече", — простонал князь и начал оседать на пол. Его подхватили, отнесли в горницу, положили на постель. Той же ночью он скончался.

Послали за боярином Петром. Его, ничего не объясняя, вернули с полпути в Галич. "Петр же… печален бяше велми, оже ему бяше опять в город поехати, творяшяться прияти муку пуще того". (Напомним, что Петр, возможно, и был автором этого текста, то есть передавал собственные ощущения.) В Галиче же он был поражен внезапно произошедшими переменами. Его встретили княжеские слуги, "вси в черних мятлих (плащах. — А. К.)"; на княжеском престоле восседал сын Владимирка Ярослав, также в черном одеянии, со скорбным видом. Когда Петр сел на предложенный ему стулец, Ярослав разрыдался. Тогда-то Петру и было объявлено о внезапной кончине князя. Что мог ответить на это киевский боярин? Только повторить обычные слова утешения, те, что всегда говорят в подобных случаях: "Воля Божия, а всим тамо быти". Злорадства не было и в помине. Боярин Петр, как и другие, был напуган случившимся, видя во всем грозную волю Всевышнего Творца.

Под впечатлением от случившегося новый галицкий князь Ярослав Владимирович поспешил заключить с Изяславом мир. "Мы есмы тебе того деля позвали, — объяснил он боярину Петру, — се Бог волю Свою, како Ему угодно, тако створил есть. А ныне поеди к отцю своему Изяславу, а от мене ся ему поклони и се ему явиши, аче "Бог отца моего понял, а ты ми буди в отца место. А ты ся с моим отцемь сам ведал, что межи има было, а то уже Бог осудил, аче Бог отца моего понял, а мене Бог на его месте оставил…""

Однако и эти слова остались не более чем словами. Ярослав Галицкий так и не вернул Изяславу волости, на которых целовал крест его отец. И год спустя, в январе-феврале 1154 года, Изяславу Мстиславичу с союзниками вновь пришлось выступить в поход на Галич — теперь уже против Владимиркова сына. После жестокого побоища на реке Серет Изяслав повернул обратно. В его руках оказалось множество пленников-галичан, однако, опасаясь наступления вражеской рати, Изяслав приказал всех их перебить на месте…

Смерть Владимирка Галицкого стала еще одним тяжелым ударом для Юрия Долгорукого. Он лишился своего самого сильного союзника. Впрочем, новый галицкий князь Ярослав, вошедший в историю с прозвищем Осмомысл, остался в числе его союзников. Напомним, что он приходился зятем суздальскому князю. А значит, в последующей борьбе за Киев Юрий по-прежнему мог рассчитывать на силы Галицкой земли.

Мор

Весь 1153 год и начало следующего 1154-го князь Юрий Владимирович провел в Суздальской земле, занимаясь внутренними делами княжества. Новая попытка утвердиться на юге была предпринята им летом 1154 года. Однако она оказалась еще более неудачной, чем предыдущая.

Поход не заладился с самого начала. Юрий, собрав многочисленное ростовское и суздальское войско и соединившись со всеми своими сыновьями, вновь вторгся в Вятичскую землю. Но дойти сумел лишь до реки Жиздры, левого притока Оки. В войске начался массовый падеж коней — "и бысть мор в коних, во всех воих его, ако же не был николиже".

С чем это было связано, сказать невозможно. Эпидемии, массовый падеж скота в те времена случались нередко, хотя, наверное, нельзя исключать и того, что конский мор явился следствием каких-то целенаправленных усилий со стороны лазутчиков князя Изяслава Мстиславича или черниговских князей. Но суздальский князь и его сыновья должны были увидеть в случившемся иной смысл. Юрий "думав з детми своими и з бояры, — пишет об этом позднейший московский летописец, — и устрашився гнева Божиа, так прилучившагося тогда".

Это была естественная реакция средневекового человека. Во всем, что происходило помимо него, в действии неподвластной ему стихийной силы он видел прежде всего проявление Божьей воли. В данном случае сам ход событий явственно свидетельствовал о том, что стремление Юрия утвердиться на юге несвоевременно, а потому неугодно Богу.

Не доходя Козельска войско остановилось. Здесь Юрия ожидало новое разочарование: половцы, за которыми он заблаговременно послал в степи, явились в столь малом числе, что опереться на них в качестве основной военной силы не представлялось возможным. Продолжать поход в таких условиях Юрий не решился. "Здумав с мужи своими, и з детми, и с половци", он повернул назад, к Суздалю. Одновременно князь отправил в Степь своего сына Глеба. Тот должен был привести на Русь новые, значительно более многочисленные половецкие отряды. С их помощью Юрий намеревался возобновить военные действия.

Если причины конского мора остаются нам неизвестными, то относительно пассивности половецких союзников Юрия Долгорукого можно сказать вполне определенно: это стало следствием той половецкой политики, которую проводил в последние годы своей жизни князь Изяслав Мстиславич.

После успешного похода в 1152 году за Угол и Самару последовал новый поход против половцев, совершенный тем же Мстиславом Изяславичем из Переяславля-Южного в 1153 году, — на реку Псел, левый приток Днепра. На этот раз Мстислав половцев не нашел: "не дошед их, възворотися". Это свидетельствовало о том, что половцы отступили от южных границ Руси, перенесли свои кочевья южнее. Осенью того же 1153 года Мстислав Изяславич вместе с князем Владимиром Андреевичем и берендеями ходил к Олешью — русскому городу в устье Днепра. Старый торговый путь по Днепру к Черному морю, мимо днепровских порогов, вновь становился доступен русским.

Предположительно можно говорить и о каких-то контактах, установившихся в эти годы между Изяславом Мстиславичем и обитателями Нижнего Поволжья — гузами, то есть теми же торками, сородичами "черных клобуков" Поросья. Зимой 1153/54 года в Киеве побывал арабский путешественник и дипломат Абу Хамид ал-Гарнати, направлявшийся из Венгрии через Русь в город Саксин в устье Волги (на месте бывшей столицы Хазарии Итиля). Он имел поручение от короля Гезы набрать на военную службу наемников-торков, "тех, кто хорошо мечет стрелы". Абу Хамид провел на Руси зиму, общался с "царем славян" (князем Изяславом Мстиславичем?), которому передал личное послан