Скачать

Возвращение к проблеме нового мирового порядка

Превращение России в неотъемлемую часть международной системы - ключевая задача нарождающегося международного порядка. Здесь есть два компонента, которые нужно поддерживать в равновесии: оказание поддержки позитивным российским внешнеполитическим стимулам и ограничение российских эгоистических расчетов. Щедрое экономическое содействие и технические консультации необходимы для облегчения тягот переходного периода, и Россию должны охотно принимать в состав институтов, способствующих экономическому, культурному и политическому сотрудничеству, - таких, как Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОВСЕ). Но российским реформам поставят преграду, а не окажут помощь, если без внимания будет оставлено возрождение российских исторических имперских претензий. Независимость новых республик, в конце концов признанных ООН, не должна молчаливо принижаться согласием с действиями военного характера, производимыми Россией на их земле.

Американская политика по отношению к России должна отвечать интересам постоянного характера, а не подстраиваться под колебания российского внутреннего курса. Если американская внешняя политика сделает своим главным приоритетом российскую внутреннюю политику, то она станет жертвой сил, по сути дела ей не подконтрольных, и лишится всех объективных критериев суждения. Должна ли внешняя политика подгоняться под любое мельчайшее движение революционного по сути процесса? Отвернется ли Америка от России, если там произойдут какие-либо внутренние перемены, которых она не одобрит? Могут ли Соединенные Штаты позволить себе попытаться одновременно отмежевать Россию от Китая и воссоздать во имя внутриполитических предпочтений китайско-советский альянс? Менее назойливая политика по отношению к России в нынешнее время позволит позднее проводить более постоянный по содержанию долгосрочный курс.

Государственный деятель всегда может уйти от стоящей перед ним дилеммы, делая наиболее благоприятные предположения на будущее; одним из испытаний для него является способность защитить себя от неблагоприятных, и даже непредвиденных, обстоятельств. Новое российское руководство вправе рассчитывать на понимание трудности преодоления последствий 70-летнего негодного коммунистического правления. Но оно не вправе рассчитывать, что ему позволят прибрать к рукам сферу влияния, созданную за 300 лет царями и комиссарами вокруг обширных границ России. Если Россия хочет стать серьезным партнером в строительстве нового мирового порядка, она должна быть готова к дисциплинирующим требованиям по сохранению стабильности, а также к получению выгод от их соблюдения.

Ближе всего подошла к принятию общепризнанного определения жизненно важных интересов американская политика в отношении своих союзников в районе Атлантики. Хотя Организация Североатлантического договора (НАТО) обычно описывалась при помощи вильсонианской терминологии как инструмент коллективной безопасности, а не союз, и тем оправдывалось ее существование, на самом деле она представляла собой институт, где в наибольшей степени соблюдалась гармония между американскими моральными и геополитическими целями (см. гл. 16). Поскольку ее целью было предотвращение советского господства над Европой, она отвечала геополитической задаче - не допустить, чтобы силовые центры Европы и Азии попали под власть враждебной страны, независимо от юридического этому оправдания.

Создатели Североатлантического союза не поверили бы своим ушам, если бы им заявили, что победа в холодной войне пробудит сомнения относительно будущего этого их творения. Они считали само собой разумеющимся, что наградой за победу явится нерушимое атлантическое партнерство. Во имя этой цели затевались и выигрывались многие из решающих политических сражений холодной войны. В процессе этого Америка оказалась привязанной к Европе при помощи постоянных консультативных институтов и системы объединенного военного командования - структуры, по объему и продолжительности существования уникальной в истории коалиций.

То, что стало называться «атлантическим сообществом», - ностальгический термин, ставший гораздо менее модным по окончании холодной войны, - превращалось в нечто, не отвечающее духу времени после крушения коммунизма. Понижать уровень отношений с Европой явилось признаком хорошего тона. Упор на расширение распространения демократии - неважно где - привел к тому, что Америка, похоже, стала обращать меньше внимания на общества, имеющие сходные с ней институты, с которыми она разделяет общность подхода к правам человека и прочим фундаментальным ценностями, чем на другие регионы мира. Основатели атлантической общности - Трумэн, Ачесон, Маршалл и Эйзенхауэр - разделяли предубеждения многих американцев относительно европейского стиля дипломатии. Но они понимали, что без связей с атлантическими странами США окажутся в мире наций, с которыми - за исключением Западного полушария - у них почти не будет моральной общности. При данных обстоятельствах она будет вынуждена проводить «realpo-litik» в чистом виде, что по сути несовместимо с американской традицией.

Отчасти подобное ослабление внимания объясняется тем, что, будучи наиболее жизненно важной частью американской политики, НАТО стала само собой разумеющейся частью международной обстановки. Но, возможно, гораздо более важным фактором является тот, что поколение американских руководителей, обретшее известность за последние полтора десятилетия, происходит в основном с Юга или Запада, где у людей меньше эмоциональных и личных связей с Европой, чем у жителей старого Северо-Востока. Более того, американские либералы - знаменосцы вильсонианства - часто чувствовали, что над ними берут верх их демократические союзники, которые скорее следуют принципам национальных интересов, чем придерживаются понятия "коллективная безопасность" или полагаются на международное право: они ссылаются на Боснию и Ближний Восток как на примеры невозможности договориться, несмотря на наличие общности ценностей. В то же время изоляционистское крыло американского консерватизма - еще одно обличье приизоляционистское крыло американского консерватизма - еще одно обличье приверженцев принципа исключительности - подвергается искушениям повернуться спиной к тому, что их раздражает, т.е. к европейскому макиавеллистскому релятивизму и эгоцентризму.

Разногласия с Европой похожи на домашние неурядицы. Однако со стороны Европы реальное содействие в решении ключевых вопросов всегда много значительнее, чем со стороны любого другого района земного шара. Честно говоря, следует припомнить, что в Боснии на поле боя находились французские и английские войска, а американских не было, хотя публичная болтовня создавала совершенно противоположное впечатление. А во время войны в Персидском заливе наиболее значительными неамериканскими контингентами были опять-таки британский и французский. Дважды на памяти одного поколения общие ценности и интересы приводили американские войска в Европу. В мире по окончании холодной войны Европа, возможно, уже не способна сплотиться вокруг новой атлантической политики, но США в долгу сами перед собой и не имеют права отказаться от политики трех поколений в час победы. Задача заключается в том, чтобы приспособить два основополагающих института, формирующих атлантические отношения, а именно НАТО и Европейский Союз (бывшее Европейское экономическое сообщество), к реалиям мира по окончании холодной войны.

НАТО продолжает оставаться главным организационно-связующим звеном между Америкой и Европой. Когда формировалась организация, советские войска стояли на Эльбе в разделенной Германии. Способная, как полагали все, при помощи сил обычного типа пройти через всю Западную Европу советская военная машина вскоре заполучила и быстро растущий ядерный арсенал. На протяжении всего периода холодной войны безопасность Западной Европы зависела от Соединенных Штатов, и институты НАТО по окончании холодной войны все еще отражают подобное состояние дел. Соединенные Штаты контролируют объединенное командование, которое возглавляется американским генералом, и выступают против попыток Франции придать обороне четкий европейский облик.

Движение в направлении европейской интеграции имеет под собою две предпосылки: если бы Европа не перестала говорить и действовать в разнобой, она постепенно сползла бы на обочину мировой политики; разделенную Германию нельзя ставить в такое положение, при котором она будет испытывать искушение лавировать между двумя блоками и играть на противостоящих силах холодной войны, натравливая их друг на друга. На момент написания этой книги Европейский Союз, первоначально состоявший из шести стран, вырос до 12 и находится в процессе расширения, будучи готов принять в свой состав скандинавские страны, Австрию и в конце концов часть бывших советских сателлитов.

Основания, на которых покоились оба эти института, оказались поколеблены крахом Советского Союза и объединением Германии. Советская армия более не существует, а российская армия теперь отошла на сотни миль к востоку. В ближайшем будущем внутренние российские потрясения делают нападение на Западную Европу невероятным. В то же время российские тенденции восстановить прежнюю империю пробудили исторические опасения по отношению к русскому экспансионизму, особенно в бывших государствах-сателлитах в Восточной Европе. Ни один из руководителей стран, находящихся в непосредственной близости от России, не разделяет американской веры в то, что обращение России на путь истинный является ключом к безопасности этой страны. Все предпочитают президента Бориса Ельцина его оппонентам, но лишь как меньшее из двух потенциальных зол, а не как деятеля, который может покончить с их исторической неуверенностью в собственной безопасности.

Появление объединенной Германии усугубляет эти страхи. Зная, что два континентальных гиганта либо исторически подминают под себя своих соседей, либо сражаются на их территории, страны, расположенные между ними, опасаются возникающего вакуума безопасности; отсюда их столь интенсивное желание получить защиту США, оформляемую членством в НАТО.

Если НАТО испытывает необходимость адаптации к краху советского могущества, перед лицом Европейского Союза встает новая реальность в виде объединенной Германии, существование которой ставит под угрозу молчаливую договоренность, являющуюся стержнем европейской интеграции: признание ФРГ французского политического лидерства в ЕС в обмен на решающий голос в экономических вопросах. ФРГ, таким образом, связана с Западом посредством американского лидерства в стратегических вопросах внутри НАТО и французского лидерства в политических вопросах внутри Европейского Союза.

В последующие годы изменятся все традиционные атлантические отношения. Европа не будет, как прежде, ощущать необходимость в американской защите и станет отстаивать собственные экономические интересы гораздо более агрессивно; Америка не захочет идти на значительные жертвы ради европейской безопасности, и перед нею появится искушение изоляционизма в различных обличьях; по ходу дела Германия начнет настаивать на обретении политического влияния, на что ей даст право ее военно-экономическая мощь, и не будет столь эмоционально зависима от американской военной и французской политической поддержки.

Эти тенденции останутся не до конца выявленными, пока у власти будет оставаться Гельмут Коль, наследник аденауэровской традиции (см. гл.20). И все же он - последний лидер подобного типа. Выходящее на авансцену поколение не имеет личных воспоминаний о войне и о роли Америки в возрождении опустошенной послевоенной Германии. У него нет эмоциональных причин полагаться на наднациональные институты или подчинять собственную точку зрения США или Франции.

Величайшим достижением послевоенного поколения американских и европейских руководителей является признание ими того, что если Америка не будет органично связана с Европой, первой придется пойти на вовлеченность в дела второй позднее и при гораздо менее благоприятных обстоятельствах для обеих сторон. Сегодня это справедливо как никогда. Германия стала настолько сильной, что существующие европейские институты не способны сами по себе обеспечить равновесие между Германией и ее европейскими партнерами. Не может и Европа, даже включая Германию, справиться в одиночку как с возрождением, так и с развалом России, причем и то, и другое - наиболее угрожающие результаты постсоветских потрясений.

Не в интересах ни одной из стран, чтобы Германия и Россия сконцентрировались друг на друге либо как на главном партнере, либо как на главном оппоненте. Если они чересчур сблизятся, то создадут страх перед кондоминиумом; если будут ссориться, то вовлекут Европу в эскалацию кризисов. У США и Европы существует взаимная заинтересованность не допустить, чтобы национальная германская и российская политика бесконтрольно сталкивались в самом центре континента. Без США Великобритания и Франция не смогут поддерживать политическое равновесие в Центральной Европе; Германию начнет искушать национализм; России будет нехва-тать собеседника глобального масштаба. А в отрыве от Европы Америка может превратиться не только психологически, но географически и геополитически в остров у берегов Евразии.

Порядок, возникший после окончания холодной войны, ставит перед Североатлантическим союзом три ряда проблем: отношения внутри традиционной структуры союза; отношения атлантических наций с бывшими сателлитами Советского Союза в Восточной Европе; наконец, отношения государств - преемников Советского Союза, особенно Российской Федерации, с североатлантическими нациями и Восточной Европой.

Регулирование внутренних противоречий внутри НАТО проходит под знаком вечной войны между американской и французской точками зрения на атлантические отношения. США осуществляют верховенство в союзе под знаменами интеграции. Франция, выступая за европейскую независимость, формирует облик Европейского Союза. Результатом этих разногласий является то, что американская роль в военной области чересчур доминирует, чтобы способствовать европейской политической солидарности, в то время как роль Франции в деле европейской политической автономии слишком назойлива, чтобы обеспечить внутреннее единство НАТО.

В интеллектуальном смысле этот спор отражает конфликт между концепциями Ришелье и идеями Вильсона - между пониманием сущности внешней политики как средства достижения равновесия между различными интересами и пониманием смысла дипломатии как способа утверждения изначальной гармонии. Для США объединенное командование НАТО представляет собой выражение союзнического единства; для Франции оно выглядит как предупреждающий об опасности красный флажок. Американские руководители с огромным трудом пытаются понять, как эта страна может отстаивать право на независимые действия, если США вовсе не собираются иметь в своем распоряжении такой вариант, как оставление союзника в беде. Франция же видит в неохотном восприятии Вашингтоном независимой в военном отношении роли Европы скрытую попытку гегемонизма.

На самом деле каждый из партнеров следует концепции международных отношений, усвоенной из собственного исторического опыта. Франция - наследница европейского стиля дипломатии, основоположником которого более трехсот лет назад она же сама и явилась. В то время как Великобритания вынуждена была отказаться от роли стража равновесия сил, Франция, хорошо это или плохо, продолжает отстаивать интересы государства (raison d'etat) и стоит за четкий расчет этих интересов, а не за стремление достичь абстрактной гармонии. Точно так же убежденно, хотя и в течение более короткого периода, США претворяли в жизнь вильсонианство. Уверенные в существовании изначальной гармонии они настаивали на том, что, поскольку задачи, стоящие перед ними и Европой идентичны, европейская автономия либо не нужна, либо опасна.

С двумя величайшими европейскими испытаниями современного периода - интеграцией объединенной Германии в систему Запада и отношением НАТО к новой России - нельзя справиться путем буквального применения государственной политики Ришелье или Вильсона. Подход Ришелье поощряет национализм отдельных европейских стран и ведет к фрагментарной Европе. Вильсонианство в чистом виде ослабило бы европейское чувство общности. Попытка построить европейские институты на базе оппозиции Соединенным Штатам в итоге разрушит как европейское единство, так и атлантическую общность. С другой стороны, Соединенным Штатам не следует бояться подчеркнутого европейского единения внутри НАТО, поскольку трудно себе представить автономные европейские военные действия какого бы то ни было масштаба где бы то ни было без американской политической и материальной поддержки. В конце концов, не объединенное командование обеспечивает единство, а ощущение взаимно разделяемых политических и оборонных интересов.

Противоречия между США и Францией, между идеалами Вильсона и Ришелье, оказались в хвосте событий. Как НАТО, так и ЕС являются неотъемлемой составной частью здания нового и стабильного мирового порядка. НАТО - наилучшая защита от военного шантажа, откуда бы он не исходил; Европейский Союз представляет собой существенно важный механизм обеспечения стабильности в Центральной и Восточной Европе. Оба института необходимы, чтобы приспособить бывших сателлитов Советского Союза и государства-правопреемники к мирному международному порядку.

Будущее стран Восточной Европы и государств, возникших на территории Советского Союза, не одна и та же проблема. Восточная Европа была оккупирована Красной Армией. Восточчая Европа идентифицирует себя, политически и культурно, с западноевропейской традицией. Особенно это относится к странам Вышеградской группы - Польше, Чехии, Венгрии и Словакии. Не обладая связями с Западной Европой и атлантическими институтами, эти страны могут стать «ничейной землей» между Германией и Россией. А чтобы эти связи имели осмысленный характер, данная категория стран должна принадлежать как к ЕС, так и к НАТО. Чтобы быть экономически и политически жизнеспособными, они нуждаются в Европейском Союзе; чтобы обеспечить себе безопасность, они обращают взор к Североатлантическому союзу. Причем на деле членство в одном из институтов предполагает членство и в другом. Поскольку большинство членов НАТО состоят также в ЕС и поскольку невозможно, чтобы они с пренебрежением отнеслись к нападению на одного из них после достижения определенной степени европейской интеграции, членство в ЕС тем или иным способом приводит к распространению де-факто гарантии со стороны НАТО.

Пока что от этих вопросов уходят, поскольку членство восточноевропейских стран в обоих этих институтах заблокировано. Однако доводы, подкрепляющие оба отказа, столь же различны, сколь велика разница между европейской и американской политическими традициями. Европа приняла решение расширить Европейский Союз на восток исходя из основополагающих тезисов «реалполитик»: она признала принцип и предложила ассоциированное членство восточноевропейским странам при условии реформирования экономик стран Восточной Европы (и по ходу дела ограждая экономику стран Западной Европы от конкуренции на какой-то более продолжительный срок). Это сделает полноправное членство техническим вопросом, который будет решен по прошествии времени.

Американские аргументы против членства в НАТО этой категории стран носят принципиальный характер. Возвращаясь к историческим возражениям Вильсона против альянсов, ибо они базируются на ожидании конфронтации, президент Клинтон воспользовался встречей глав государств - членов НАТО в январе 1994 г., чтобы предложить альтернативное воззрение на предмет. Поясняя, почему США не поощряют прием в НАТО Польши, Венгрии, Чехии и Словакии, он в качестве обоснования заявил, что союз не может позволить себе «провести новую разграничительную линию между Востоком и Западом, которая сама по себе стала бы предвестником новых конфронтаций ... Я говорю всем тем в Европе и Соединенных Штатах, кто просто вынуждает нас провести новую разграничительную линию в Европе поближе к востоку, что мы вовсе не должны исключать возможности наилучшего будущего для Европы, в которой демократия и рыночнаяяэкономика будет присутствовать повсеместно, как и люди будут сотрудничать везде во имя взаимной безопасности».

В духе этого президент Клинтон выдвинул схему того, что он назвал «Партнерством во имя мира». Он призвал все государства - бывшие республики СССР и всех бывших восточноевропейских сателлитов Москвы присоединиться к будущей схеме коллективной безопасности. Будучи сплавом вильсонианства и критики со стороны Уоллеса, теории «сдерживания», описанной в главе 16, она - воплощение принципов коллективной безопасности и уравнивает жертвы советского и российского империализма с теми, кто довлел над ними, дает одинаковый статус среднеазиатским республикам, граничащим с Афганистаном, и Польше - жертве четырех разделов, в которых участвовала и Россия. «Партнерство во имя мира» не промежуточная остановка на пути в НАТО, как часто утверждается, искажая суть дела, а альтернатива членству в нем, точно так же как Локарнский договор явился альтернативой союзу Англии с Францией, которого Париж жаждал в 20-е годы. И все же Локарно показал, что не существует промежуточного пространства между союзом, основанным на единстве целей, и многосторонним институтом, базирующимся не на общности восприятия угрозы, но на выполнении конкретных условий, относящихся к системе внутреннего управления. «Партнерство во имя мира» несет в себе риск создания в Европе двух типов границ: таких, которые защищены гарантиями безопасности, и таких, которым в таких гарантиях отказано, - причем такое состояние дел наверняка явится искушением для потенциальных агрессоров и деморализует потенциальные жертвы. Следует поэтому позаботиться о том, чтобы во имя предотвращения конфронтации не была в стратегическом и концептуальном плане создана «ничейная земля» в Восточной и Центральной Европе - источник множества европейских конфликтов.

В рамках международного сообщества окажется невозможным решить как часть одной проблемы двойную проблему безопасности в Восточной Европе и интегрирование России в мировое сообщество. Если «Партнерство во имя мира» становитсяякак бы частью НАТО, то оно вполне способно подорвать этот союз путем вовлечения его в побочную деятельность, не относящуюся к его миссии в области практического обеспечения безопасности, увеличить ощущение незащищенности в Восточной Европе и в то же времяя будучи в значительной степени двусмысленным по сути, не сможет умиротворить Россию. И действительно, «Партнерство» рискует быть воспринято потенциальными жертвами агрессии как ненужное, а то и опасное, а в Азии оно может быть истолковано как этнический клуб, направленный в первую очередь против Китая и Японии.

В то же время важно соотнести Россию с атлантическими странами. И потому существует место для института, называющего себя «Партнерством во имя мира», при условии, что он берет на себя миссии, которые все его члены истолковывают в основном одинаково. Такого рода общность задач существует в области экономического развития, образования и культуры. ОВСЕ могут быть приданы в этих целях расширенные функции, тогда ее и следует переименовать в «Партнерство во имя мира».

В случае осуществления такого рода замысла НАТО будет обеспечивать политическую общность и всеобщую безопасность; Европейский Союз ускорит членство в нем бывших восточноевропейских сателлитов; а Совет североатлантического сотрудничества и ОВСЕ, возможно, переименованная в «Партнерство во имя мира», соотнесут республики бывшего Советского Союза, и особенно Российскую Федерацию, с атлантическими структурами. Зонтик безопасности будет раскрыт и над новыми демократияяи Восточной Европы. А если Россия останется в пределах своих границ, то со временем упор с безопасности переместится на партнерство. Общие экономические и политические проекты будут во все большей и большей степени характеризовать отношения между Востоком и Западом.

Будущее Североатлантического союза не ограничится одними только отношениями между Востоком и Западом: он сможет стать важнейшим помощником США в нахождении своей роли в XXI в. В момент написания этой книги невозможно предсказать, какие из предположительно поднимающихся сил - Россия, Китай или фун-даменталистский ислам - будут наиболее преобладающими или наиболее угрожающими и в каких сочетаниях. Но способность США справиться с любым из этих феноменов эволюции будет подкрепляться сотрудничеством со стороны североатланти-ческих наций. Таким образом, то, что обычно называлось «проблемами, не относящимися к сфере деятельности союза», станет сердцевиной североатлантических взаимоотношений, а сам союз следует с учетом этого реорганизовать.

Растет американская заинтересованность в Азии, символом чего стало предложение о создании тихоокеанского сообщества, сделанное Клинтоном на встрече с главами правительств стран Азии в 1993 г. Но термин «сообщество» применим к Азии лишь в весьма ограниченном смысле, ибо отношения в районе Тихого океана фундаментально отличаются от отношений в районе Атлантики. В то время как страны Европы объединены общими институтами, страны Азии рассматривают себя как отличные друг от Друга и состязающиеся Друг с другом. Взаимоотношения основных азиатских стран обладают множеством атрибутов европейской системы равновесия сил XIX в. Любое значительное усиление одной из них почти наверняка порождает ответный маневр со стороны других.

Непредсказуемой остается реакция Соединенных Штатов, которые обладают способностью - но не обязательно убежденностью - действовать в значительной степени точно так же, как действовала Великобритания, поддерживая европейское равновесие сил вплоть до двух мировых войн XX в. Стабильность Азиатско-тихоокеанского региона, наличие прочного фундамента под столь явственным его процветанием не закон природы, но следствие равновесия сил, на которое необходимо будет обращать все более пристальное и целенаправленное внимание.

Вильсонианство имеет мало последователей в Азии, где отсутствуют претензии на создание системы коллективной безопасности или построение сотрудничества на фундаменте общности внутриполитических ценностей даже со стороны немногих имеющихся там демократических стран. Упор делается на поддержание равновесия сил и обеспечение национальных интересов. Во всех крупных азиатских странах растут военные расходы. Китай уже находится на пути к статусу сверхдержавы. При темпах роста в 8%, что ниже фактического в 80-е годы, показатель ВВП в Китае приблизится к американскому к концу второго десяяилетия XXI в. Задолго до этого военно-политическая тень Китая падет на всю Азию и повлияет на расчеты других держав, какой бы сдержанной ни оказалась на деле китайская политика. Прочие азиатские страны, похоже, будут искать противовес все более могущественному Китаю, как они уже это делают применительно к Японии. Хотяястраны Юго-Восточной Азии обязательно это заявление дезавуируют, но они уже включают до того наводивший на них ужас Вьетнам в свою группировку (АСЕАН) в основном для того, чтобы уравновесить могущество Китая и Японии. И именно поэтому АСЕАН стремится сохранять вовлеченность США в дела этого региона.

Япония непременно приспособится к этим меняющимся обстоятельствам, хотя, следуя национальному стилю, японские руководители произведут перемены посредством цепочки почти неприметных нюансов. Во время холодной войны Япония, отказавшись от исторически свойственной для нее опоры на самое себя, наслаждалась миром под защитой США. Преисполненный решимости конкурент в экономическом плане, она оплачивала свободу маневра в этой области подчинением своей внешней политики и мероприятий в области безопасности Вашингтону. Пока СССР мог восприниматься как главная угроза безопасности обеих стран, имело смысл рассматривать американские и японские национальные интересы как идентичные.

Такого рода подход вряд ли останется правомерным. В обстановке, когда Корея и Китай набирают военную силу, а наименее ослабленный контингент советских вооруженных сил находится в Сибири, японские специалисты по долгосрочному планированию не будут до бесконечности целиком и полностью априорно отождествлять американские и японские интересы. Каждая новая американская администрация начинает срок своего пребывания у власти заявлением о пересмотре существующей политики (или, по крайней мере, намеком на предстоящие перемены в этой области). Конфронтация по экономическим вопросам становитсяяскорее правилом, чем исключением. В этих условиях трудно утверждать, что американская и японская внешняя политика ни в чем никогда не расходятся. В любом случае перспективы Японии по отношению к материковой Азии отличаются от американских в силу географиччской близости и исторического опыта. Поэтому японский оборонный бюджет ползет вверх и в итоге стал третьим в мире по размерам, а с учетом внутренних проблем России - вторым по эффективности.

Когда в 1992 г. тогдашний японский премьер-министр Киичи Миядзава отвечал на вопрос, согласится ли Япония с наличием у Северной Кореи ядерных возможностей, он с весьма неяпонской прямотой прибег к одному-единственному слову «нет». Означало ли это, что Япония будет развивать собственные яяерные возможности? Или что она будет стремиться подавить северокорейские? Сам факт, что подобные вопросы задаются, наводит на мысль о том, что Япония, возможно, в какой-то мере освободится от опоры на американскую систему безопасности и внешнюю политику.

Гораздо более целенаправленный анализ положения в других крупных державах показал бы, до какой степени переменчивым и даже зыбким может стать соотношение сил в Азии. Политика Соединенных Штатов должна быть достаточно гибкой, чтобы оказывать влияние на все имеющиеся азиатские форумы. В какой-то степени это и сейчас происходит. Вспомогательная роль в АСЕАН (по Юго-Восточной Азии) и крупномасштабное участие в Организации Азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества (АТЭС) уже обеспечены.

Но и границы американского влияния на эти многосторонние институты тоже очевидны. Предложение Клинтона о большей институциализации тихоокеанского сообщества по европейской модели было воспринято с вежливой остраненностью, в основном потому, что страны Азии не рассматривают себя как сообщество. Они не желают создания институционных рамок, которые предоставили бы потенциальным азиатским сверхдержавам - или даже Соединенным Штатам - решающий голос в их делах. Страны Азии открыты обмену идеями с США; они также приветствуют сохранение значительной степени их вовлеченности в свои дела, с тем чтобы в экстренных случаях Америка помогла бы ликвидировать угрозу их независимости. Но они слишком подозрительно относятся к могущественным соседям и в какой-то мере к самим Соединенным Штатам, чтобы приветствовать создание официальных, охватывающих всю тихоокеанскую зону институтов.

Способность США формировать события будет, следовательно, в итоге в первую очередь зависеть от двухсторонних отношений с крупнейшими странами Азии. Вот почему американская политика по отношению и к Японии, и Китаю, на момент написания этой книги сильно погрязшая в противоречиях, приобретает столь критически важное значение. С одной стороны, США играют ключевую роль в помощи Японии и Китаю (^существовать, несмотря на взаимные подозрения^ В недалеком будущем Япония, которая столкнется с проблемой постаренияянаселения и стагнацией экономики, возможно, решит при помощи нажима утвердить свое технологическое и стратегическое превосходство, прежде чем Китай станет сверхдержавой, а Россия восстановит силы. Позднее она может обратиться к великому уравнителю - ядерной технологии.

Применительно к каждой из этих возможностей тесныы японо-американские отношения яяились бы жизненно важным вкладом в направлении сдержанности со стороны Японии и существенно важным фактором успокоения для других стран Азии. Японская военная мощь, привязанная к американской, беспокоит Китай и прочие азиатские страны гораздо меньше, чем чисто национальные японские военные возможности. А Япония решит, что ей требуется меньшая военная мощь, пока существует американская защитная сеть, пусть даже более редкая, чем раньше. Потребуется значительное американское военное присутствие в Северо-Восточной Азии (Япония и Корея). В его отсутствие обязательства США играть постоянную роль в Азии лишатся опоры, а Япония и Китай подвергнутся все большим искушенияя следовать национальному политическому курсу, который в итоге может столкнуть не только их, но и находящиеся между ними буферные государства.

Г. Киссенджер. Возвращение к проблеме нового мирового порядка