Скачать

Великие государственные деятели России

Санкт-Петербургский Университет Экономики и Финансов.

Реферат на тему:

Тайна Михаила Михайловича Сперанского:

жизнь, воспитание, образование, идеи и политические взгляды.

Студентка I курса Воротынская

Светлана Александровна.

Санкт-Петербург, 1998 год.

Михаил Михайлович Сперанский.

01.01.1772 - 11.02.1839

М. М. Сперанский, сын сельского священника, родился 1-го января 1772 года в небольшом селе Черкутино во Владимирской губернии, первоначальное образование получил во Владимирской семинарии и в главной семинарии в Петербурге, в период с 1803 по 1807 года он был директором департамента министерства внутренних дел, с 1807 года - статс-секретарь императора Александра I, с 1808 г. - заместитель министра юстиции, в 1812 году Сперанский был уволен с государственной службы и сослан в Нижний Новгород, а затем в Пермь, в 1819 году Сперанский становится генерал-губернатором Сибири; в 1838 году был председателем департамента законов Государственного совета, в 1835 - 1837 годах преподавал курс юридических наук наследнику престола (будущему Александру П), в начале 1839 года награждается графским титулом, и 11 февраля 1839 года Сперанский умирает.

План реферата.

1. Вступление.

2. Образование.

3. Преподавательская деятельность.

4. Возвышение.

5. Политические взгляды.

6. Государственные преобразования.

7. Ссылка.

8. Сперанский и Аракчеев.

9. Кодификация законов.

Над кем ругается слепой и буйный век,

Но чей высокий лик в грядущем поколенье

Поэта приведет в восторг и умиленье.

К Сперанскому можно приложить слова поэта, обращенные им к другому деятелю той же эпохи, который также понес за совершенный им подвиг незаслуженную кару общественного мнения.

На долю Сперанского выпала одна из тех странных участей, которые нередко постигают государственных людей, призванных действовать на заре общественного развития. Никто, конечно, не привлекал внимания общества так сильно и так долго. Выдающийся государственный деятель России времен царствования Александра I и Николая I. Почти сорок лет Сперанский не сходил с государственного поприща; с его именем связаны две величайшие реформы нового времени, которые до сих пор возбуждают много толков; но не только его деятельность - самые происшествия его жизни долго оставались, и отчасти остаются и до сих пор, совершенною загадкой. Благодаря тому полусвету, в котором, до нашего времени, совершалась политическая жизнь России, первая половина этой деятельности превратилась в какую-то легенду еще до смерти Сперанского. Ни многочисленные враги, ни немногие страстные поклонники не могли поднять завесы, за которой скрывалась мысль государственного человека. Злонамеренная клевета и легкомысленное слово соперничали в чернении его памяти. До сих пор мы знакомимся с делом Сперанского всего более из отзывов людей, которые стояли в рядах его противников или находились под сильным их влиянием.

Сперанский родился 1-го января 1772 года в семье дьячка. Родиной его было небольшое старинное село Черкутино Владимирской губернии, находившееся во владении князей Салтыковых. Родители его были неграмотны и не отличались особой житейской мудростью. Босоногий мальчуган рос в условиях быта крепостной деревни. Еще с детства он отличался необыкновенной понятливостью и трудолюбием. Его живой, вечно деятельный ум заставлял его искать занятий и пополнять собственным трудом и чтением то, чего не могло ему дать место воспитания. В нем рано проснулся интерес к знаниям, но его посадили читать “часы и апостол”. Когда мальчику исполнилось 7 лет, родители отвезли его к дядюшке, а спустя некоторое время он был определен во Владимирскую духовную семинарию и получил фамилию Сперанский (его родители своей фамилии не имели).

Образование Сперанского.

О годах обучения Сперанского во Владимирской семинарии, где он получил первоначальное образование, мы имеем довольно точные и подробные сведения из его собственных воспоминаний и из записок других семинаристов. Материалы позволяют заключить, что Сперанский отличался отменным трудолюбием и поразительными способностями. Особенно отчетливо проявились прагматические качества, умение не только приобретать знания, но и показывать их.

Его характер тоже начинал образовываться. В скудных известиях этой эпохи уже проглядывают те качества, которые мы видим в нем позже, в полном развитии. Ничего, например, не может быть характернее, как те известия, которые сохранились о его любимых занятиях. Ясный, аналитический ум будущего администратора, более светлый, нежели глубокий, выражался в пристрастии к точным наукам и в недоверии к отвлеченным выводам философии, которой он однако занимался, насколько мог при тогдашних его сведениях. Языки составляли предмет особенных его усилий. Несмотря на предстоящее ему поприще, Сперанский старается не только узнать французский язык, но и овладеть им совершенно. Его литературные упражнения писаны отчасти по-французски, и нельзя не подивиться легкости, с которой Сперанский усвоил себе в короткое время язык, совершенно неизвестный ему прежде и, по всей вероятности, преподававшийся плохо. Еще любопытнее немногие оставшиеся в памяти его сверстников черты его нравственного характера. Чувствительный и добрый, Сперанский владел той способностью привлекать к себе и подчинять людей своему влиянию, которая обыкновенно отличает все высшие натуры. Товарищи его любили. С некоторыми из них у него образовались прочные связи, и к чести Сперанского надобно сказать, что он их сохранил и в то время, когда судьба поставила его на другое, более видное поприще. Но замечательно, что, мягкий и обязательный с виду, он ни с кем не делился своим внутренним миром. Никто из его товарищей не умел сообщить подробностей о нравственном его развитии, которого свидетельством остались одни полууцелевшие и бессвязные отрывки его записок. Тонкость и житейский такт, свойственные живой натуре, развились под деспотическим, подозрительным надзором полумонашеского воспитания. В Сперанском (скажем словами барона Корфа) “уже являлся зародыш той ловкой вкрадчивости, того уменья выказать себя... которые остались при нем на всю жизнь”. Не слишком энергичный, он умел сходиться со всеми, умел ладить и с начальниками, и с товарищами и достаточно быстро находил с людьми общий язык, что, как известно, составляет главное затруднение школьного быта. В нем зарождалась и та мягкая, отрицательная энергия, которая деятельную борьбу заменяет упорной привязанностью к делу и, не умея одолеть препятствий, никогда однако не покидает любимой мысли. Прибавим к этому, что ранние успехи должны были внушить ему ту веру в себя, которая была так нужна ему в дальнейшей жизни. Эта уверенность уже слышится в самостоятельных приемах его первых литературных опытов.

Поэтому никто не удивился, когда Сперанский был определен келейником при ректоре семинарии. Последствия такого назначения оказались несколько неожиданными: любознательный семинарист получил доступ в ректорскую библиотеку, по тем временам достаточно богатую. Книги стали его страстным увлечением. Большое, ни с чем не сравнимое желание учиться не могло быть удовлетворено за счет того минимума знаний, который давали семинаристам. В одном из своих писем Сперанский даже высказывает желание перейти учиться в Московский университет.

Случай во многом определил дальнейшую его судьбу. В 1789 году в Петербурге была открыта основная главная семинария (после переименованная в духовную академию) при Александро-Невском монастыре и в число ее студентов поступили лучшие ученики епархиальных семинарий. Во Владимире выбор не подлежал сомнению, и как лучший ученик Владимирской семинарии Сперанский был принят в новое учебное заведение, вместе с двумя товарищами, на казенное содержание. Это был первый, счастливый поворот в судьбе человека, которому потом пришлось изведать так много незаслуженных удач и еще менее заслуженных несчастий. Курс наук предполагал здесь обучение по углубленной программе и, помимо традиционных для духовных учебных заведений предметов, включал математику, физику, французский язык. Здесь же состоялось первое знакомство с идеями французского Просвещения. Впрочем, сам Сперанский вспоминал об этом, как о забавном недоразумении, настолько трудно было поверить, что подобные взгляды могли проникнуть за стены монастыря. “В Главной семинарии, - писал он впоследствии, - мы попали к одному такому учителю, который, или пьяный или трезвый, проповедовал нам Вольтера и Дидерота”. То, что Сперанский вспомнил об этом спустя 20 лет, уже находясь в ссылке, лишний раз подтверждает, что в свое время он не отнесся безучастно к этим проповедям.

Среди учеников Александро-Невской семинарии было немало способных юношей. Здесь учились И. И. Мартынов, П. А. Словцов, ставшие впоследствии известными русскими просветителями. Среди друзей Сперанского по семинарии следует назвать прежде всего Словцова: они “взаимно... разделяли свои горести, свои недостатки: случалось, что попеременно носили одну рубашку”. Их связывала тяга к знаниям. Вместе они упорно занимались самообразованием. По единодушному признанию учеников Сперанский был лучшим из семинаристов, хотя сам он впереди себя всегда ставил Словцова.

Уже в первых юношеских проповедях Сперанского содержался протест против общественной несправедливости. В 1791 году им было произнесено “Слово в неделю мясопустную”, где он яростно бичует тиранов власть имущих, законопреступников и “изнеженных гада роскоши и развращения”. С особой силой рисует Сперанский народные бедствия, заявлял, что придет время и народ предъявит тиранам свои обвинения. Вывод его неумолим и по-юношески прямолинеен: “Чтоб тронуть вас, вам надобно громы”. Тем самым он предостерегал, что крепостной гнет и бесправие могут вызвать народный взрыв.

В другой проповеди, прочитанной Сперанским в октябре 1791 года (“Не бойся, отселе будеши человека ловя”), прослеживается влияние идей французского Просвещения. В ней доказывается, что человеческое общество возникло на основе взаимного договора, или, как писал Сперанский, “на взаимных выгодах”. Это является основой общества, которая позднее была нарушена. Выступая за “ограничение силы власти” он полагал, что осуществить это возможно благодаря всесилию разума, который создаст лучшие законы и “предусмотрит могущие встретиться затруднения”. Сперанский выступает как сторонник просвещенной монархии, но не той, которая существовала в России при Екатерине П. Обращаясь к монарху, он писал: “Если ты не будешь на троне человек, если сердце твое не признает обязательств человечества, если не сделаешь ему любезными милость и мир, не низойдешь с престола для отрения слез последнего из твоих подданных, если твои знания будут только полагать путь твоему властолюбию, если ты употребишь их только тому, чтоб искуснее позлатить цепи рабства, чтоб неприметнее наложить их на человеков и чтоб уметь казать любовь к народу, а из-под занавесы великодушия, искуснее похищать его стяжание на прихоти своего сластолюбия и твоих любимцев, чтоб поддержать всеобщее заблуждение, чтоб изгладить совершенно понятие свободы, чтоб сокровеннейшими путями провести к себе все собственности твоих подданных, дать чувствовать им тяжесть твоея десницы и страхом уверить их, что ты более нежели человек; тогда, со всеми твоими дарованиями, со всем твоим блеском, ты будешь только счастливый злодей; твои ласкатели внесут имя твое золотыми буквами в списки умов величайших, но поздняя история черной кистью прибавит, что ты тиран своего отечества”. Обличительная сила этих слов несомненна. Он с большой точностью рисует порочные стороны самодержавного правления, но против царизма как формы политического устройства государства не выступает, наивно полагая, что истинный монарх может снизойти до интересов народных масс.

Проповеди были прочитаны и, по словам Словцова, имели большой успех у слушателей. Обращает на себя внимание то, что дерзкий тон проповедей не вызвал никаких нареканий со стороны церковного начальства. Даже напротив, в адрес Сперанского были вызваны похвалы. Так, молодой проповедник, несмотря на свои, обличительные речи, произвел благоприятное впечатление на митрополита петербургского и новгородского Гавриила. Ректору семинарии было поручено “убеждать” Сперанского вступить в монашеский сан. Следовательно, в семинарии была благоприятная атмосфера для формирования у ее воспитанников передовых взглядов.

Способному юноше прочили большое будущее, блестящую церковную карьеру. Однако неожиданно для окружающих он отказался принять на себя духовное звание.

Преподавательская деятельность Сперанского.

С 1792 года начинается период преподавательской деятельности Сперанского, который продолжался недолго. Сначала ему было поручено преподавание математики, а спустя несколько месяцев добавили еще два курса - физику и красноречие.

О преподавательской деятельности Сперанского почти не сохранилось источников. По воспоминаниям одного из его учеников - Ксенофонта Дилекторского известно, что лекции “он изъяснял блестящим, даже несколько изысканным слогом; но увлекая своих слушателей к подражанию, не мог передать им того вкуса, который предохранял его от надутой высокопарности”. На лекции Сперанского собиралась довольно многочисленная аудитория (до тридцати человек), которая слушала его с большим увлечением. Нередко занятия продолжались в маленькой келье Сперанского, куда приходили наиболее любознательные семинаристы.

Быт Сперанского был крайне прост и непритязателен. Из-за ограниченности средств ежедневный его обед состоя л из похлебки с крошеной свеклой и говядиной, жаркого на сковороде и киселя. Но зато он позволял себе бывать в театре.

Обязанности учителя для Сперанского не были особенно обременительными, и значительную часть времени он посвящает изучению трудов выдающихся физиков и философов. Как отмечает Словцов, “в 1794 году я нашел его за Невтонов”, а начиная с 1795 года он “два года провел... в критическом рассмотрении философских систем, начиная с Декарта, Локка, Лейбница и других до Кондильяка, тогда, славившегося”. Результатом этого критического рассмотрения явились первые его работы философского содержания.

Наиболее ясно и полно философская концепция Сперанского изложена в его ранней работе “О силе, основе и естестве”, в которой разбирается вопрос: “Существовала ли до бытия вещей их возможность?”. Этот философский вопрос разрешается Сперанским однозначно: “Вещь возможна, как скоро можно ее представить”. По его мнению, сущность явления действительности представляют понятия. Сперанский, как представитель объективного идеализма, рассматривает мир с точки зрения единства “образов бытия”, противопоставляя его индивидуальному сознанию тех философов, которые “раздробили единство мира”. Выступление против субъективизма в философии привело Сперанского к разногласиям с официальной церковью.

Годы, проведенные в семинарии, имели очень большое значение для формирования взглядов Сперанского. Старая, средневековая философия обучения помогла ученику с развитыми способностями проникнуться отвращением к схоластике, а усиленное изучение латинского языка, по собственным словам Сперанского, оказало большую услугу при чтении источников византийского и римского права. Свободно владея латынью, он мог впоследствии ознакомиться с трудами философов, писавшими на этом языке, - Гроцием, Гоббсом, Пуффендорфом и другими.

Эрудиция Сперанского была чрезвычайно высока. В одной из ранних работ “Правила высшего красноречия”, написанной в 1792 году как пособие к лекции по риторике, встречаются ссылки на Гельвеция, Д’ Аламбера, Монтеня, Лабрюйера, Ричардсона, Юма, Флеше, Боссюэта, Роллена; Массильона, Руссо, Баккариои и многих других.

Сама по себе эта работа представляет интерес как сочинение, выдающееся для своего времени. В ней Сперанский выступает как последователь М. В. Ломоносова и Н. И. Новикова. В качестве примера “пламенного пера” он приводит перевод на русский язык стихотворения Руссо “О счастье”, выполненный М. В. Ломоносовым.

Сперанский считает, что основой красноречия является воплощение страсти в слове. Отсюда он делает вывод, что “красноречие основано на недостатке истинного просвещения. С тех пор, как сердце стало мешаться в дела разума..., с тех пор страсти и предубеждения получили важный голос во всех суждениях; и верный способ убедить разум и выиграть дело истины есть ввести в свои виды сердце и воспалить воображения. На сей слабости и бессилии ума основали ораторы все таинства витийства... Если когда-нибудь ум станет на сей высоте просвещения..., тогда, в ту самую минуту, разрушится вся наука красноречия... и на их развалинах утвердится вечный престол всеобщего смысла”.

Этот вывод интересен как показатель всей философско-эстетической основы риторики Сперанского. С одной стороны, как популяризатор идей М. В. Ломоносова, он выступает против нарочитого украшательства речи; с другой - при всем стремлении реформировать область красноречия, последнее ему все-таки представлялось искусственной системой речи, направленной не столько на то, чтобы разъяснить истину, сколько на то, чтобы внушить определенные страсти и склонить слушателей в свою сторону.

Весной 1795 года Сперанский был назначен префектом Александро-Невской семинарии. Однако положение его в семинарии было непрочным. Отсутствие духовного звания закрывало для него карьеру церковнослужителя, далее должности префекта он продвинуться не мог и, по всей вероятности, не испытывал особого желания.

Возвышение Сперанского.

Сперанский во власти мечты о добродетельных поступках, о пользе, которую каждый человек обязан принести обществу. “Уверьтесь друзья мои, - писал Сперанский, - что быть счастливым и быть добрым есть совершенно одно и то же”. И далее: “Несовершенство счастья доказывает лишь несовершенство наших добродетелей”. Молодой префект стремится всеми силами избавить себя от “черного облака”. Он все больше и больше обращает свои взоры на гражданскую службу. Но без влиятельных покровителей путь туда был закрыт. В это баснословное время разных поворотов фортуны, когда само слово случай получило техническое значение, один из таких случаев, совершенно неожиданно, выпал на долю молодого преподавателя. Князю Куракину, который под конец царствования Екатерины управлял третьей экспедицией Сената для свидетельства государственных счетов, понадобился домашний секретарь для русской переписки. Ему был рекомендован Сперанский, который начал с частной службы у князя по рекомендации митрополита Гавриила. А. В. Куракин был покровителем Сперанского при первых шагах последнего на служебном поприще. Сохранилось предание, что при первом сближении с князем Сперанский изумил его быстрым приготовлением и мастерским слогом официальных писем, которые были ему заказаны в виде опыта. Но это изумление не помешало Куракину держать его чем-то вроде слуги. Поступая на службу в дом Куракина, Сперанский руководствовался прежде всего практическими соображениями - пополнить свой скудный бюджет, но были, видимо, и перспективные планы - завести полезные знакомства вне стен семинарии.

С той минуты, когда Сперанский вступил в дом Куракина, судьба его, можно сказать, была уже в собственных его руках. Стоит прочесть любую канцелярскую бумагу лучших дельцов этого времени, чтобы понять, какое блестящее исключение составлял между ними Сперанский. Не только официальная переписка 90-х годов, но даже иные манифесты Екатерины и Павла писаны языком далеко не изящным, и даже не всегда правильным. Щеголеватая и трезвая фраза Сперанского должна была казаться образцом слога. Естественно поэтому, что домашний секретарь не замедлил перейти в государственную службу. Благодаря обстоятельствам, этот переход совершился при особенно благоприятных условиях.

В доме Куракина Сперанский познакомился с неким немцем Брюкнером, исполнявшим здесь обязанности гувернера. Ничем не примечательный на первый взгляд наставник, в тайне от старого князя был большим почитателем Вольтера и энциклопедистов. Это знакомство, продолжавшееся несколько лет, имело важные последствия. В условиях газетной информации о событиях в Европе Брюкнер был для Сперанского важным источником сведений. Кроме того, он получил возможность постоянного обмена мнениями на политические темы.

В конце 1796 года Сперанский окончательно порывает с Александро-Невской семинарией, указывая в своем ходатайстве, что намерен и даже находи “счастием вступить в статскую службу”. “Жажда учения, - позднее вспоминал он об это своем порыве, - побудила меня перейти из духовного звания в светское. Я надеялся ехать за границу и усовершенствовать себя в немецких университетах, но вместо того завлекся службой”.

Со смертью Екатерины Куракин быстро возвысился и занял важное место генерал-прокурора. Для нового фаворита не было отныне ничего невозможного, и Куракин мог наградить своего секретаря “не в пример другим”. То было время быстрых возвышений и неслыханных милостей. 5-го апреля 1797 года Куракин определил Сперанского в свою канцелярию с чином титулярного советника, по званию магистра и первый оценил его выдающиеся способности и талантливое перо. Отсюда начало служебной карьеры Сперанского, отсюда и начало самообразования его личности. Бедный, приниженный семинарист, не смевший сначала даже обедать за одним столом с приютившим его вельможей, все силы блестящего своего ума и необычайного умения приспособляться направил он на то, чтобы стать не ниже, а во многих отношениях и выше той среды, в которую поставила его судьба. С чрезвычайной легкостью он довершил светское свое воспитание, тщательно изучив при том новые языки и европейскую литературу, а на служебном поприще сумел сделаться необходимым по своей работоспособности и знанию дел не только для Куракина, но и для трех его преемников, как ни мало они были похожи друг на друга. И 18-го сентября 1798 года он уже был произведен в коллежские асессоры - чин, приносивший потомственное дворянство.

Служба в генерал-прокурорской канцелярии, куда в то время стекалась большая часть самых важных административных дал, быстро выдвинула Сперанского и сблизила его со многими вельможами. Он вскоре сделался настоящим правителем дел, хотя все время носил титул экспедитора (т.е. начальника отделения) и оставил это звание, уже получив место статс-секретаря при императоре Александре.

Этот человек настойчивой воли и железной выдержки, начав службу еще при Павле, стал выдвигаться в первые годы царствования Александра.

Чтобы из рядового поповича выдвинуться на самую вершину бюрократического Олимпа, ревниво оберегаемую для “своих” жадными представителями первенствующего сословия”, всей силой родства, связей, фаворизма и протекции, надо было обладать волей и способностями, далеко выходящими из ряда.

В литературе можно нередко встретить осуждение за его карьеризм. Действительно, для него карьера была единственным средством вырваться из той рутины, которая царила в канцелярии государственных ведомств. Однако карьера никогда не была для него конечной целью, и в ответственные моменты он был готов действовать даже в ущерб себе. В этом отношении показателен следующий пример: вступив на гражданскую службу, Сперанский “подает руку спасения” Словцову, осужденному Синодом в 1794 году и заключенному в Валаамском монастыре. При участии Сперанского летом 1797 года Словцов был освобожден и принят в канцелярию генерал-прокурора. Для начинающего чиновника во времена Павла I это был рискованный шаг.

Но это быстрое возвышение не даром доставалось Сперанскому. Еще в царствование Екатерины, генерал-прокурора называли первым министром, а при Павле первые министры, если быстро возвышались, то так же быстро и падали. В четыре года, с конца 1796 по 1801, сменилась четыре генерал-прокурора. За первым патроном Сперанского уже в 1798 году следовал князь Лопухин. Через год Лопухин был низвергнут, вследствие разных интриг, влияния гардеробмейстера (т.е. камердинера) государя Кутайсова, который, в андреевской ленте и с важным чином, сохранял свое прежнее, скромное место. За тем был назначен Беклемешев; но и тот ненадолго: еще через год его сменяет Обольянинов...

Сперанскому понадобилась вся вкрадчивость, все умение находиться в затруднительном положении. Нельзя не сознаться, что честолюбивый чиновник не пренебрегал, при случае, даже и внешними средствами. Усердно занимаясь работой, которой буквально был завален, он старался снискать милостивое внимание начальника и личными сношениями. Так, когда Обольянинов, на первых же порах своего управления, запугал чиновников диким бешенством нрава и площадными ругательствами - Сперанский задумался и начал искать средства уцелеть в административном урагане, который разразился над генерал-прокурорской канцелярией. Вот как описывает барон Корф его первое свидание с этой знаменитостью особенного рода: “Наш экспедитор понимал, что многое должно решиться первым свиданием, первым впечатлением; и вот, в назначенный день и час, он является в переднюю своего грозного начальника. О нем докладывают, и его велено впустить. Обольянинов, когда Сперанский вошел, сидел за письменным столом, спиной к двери. Через минуту он оборотился и, так сказать, остолбенел. Вместо неуклюжего, трепещущего, раболепного подьячего... перед ним стоял молодой человек очень приличной наружности, в положении почтительном, но без всякой робости или замешательства, и притом - что, кажется, всего более его поразило - не в обыкновенном мундире, а во французском кафтане из серого грограна, в чулках и башмаках, в завитках и пудре, - словом, в самом изысканном наряде того времени... Сперанский угадал, чем взять над этой грубой натурой. Обольянинов тотчас предложил ему стул и вообще обошелся с ним так вежливо, как только умел”. Кроме этого искусства ладить с начальством, Сперанский умел также находить поддержку в тех лицах, с которыми его сводили служебные отношения. В числе его покровителей мы находим графа Растопчина, впоследствии одного из непримиримых его врагов. Но ни уклончивость, ни посторонняя защита не могли спасти Сперанского от всех невзгод тогдашней службы. Нередко слабые его нервы не выносили служебных строгостей, и товарищи заставали его в слезах от грозных “распеканий” Обольянинова.

Так быстро, хотя не совсем безмятежно, проходил административный искус Сперанского. Дорого в то время досталось таланту его признание, даже если он скоро подвигался по дороге почестей? Не будем однако слишком строги к человеку, которого само воспитание приучило к безусловному подчинению. Угодливость, эта не лучшая его черта характера, искупается его постоянным трудом и другими свойствами его истинно гуманной личности. К тому же, нравы того времени выносили многое, и находчивость Сперанского была не очень виновным орудием среди бесстрашных витязей тогдашней администрации.

К этому бурному периоду относится женитьба Сперанского. Будучи поклонником Запада, взял в жены англичанку. Нельзя не упомянуть о его семейной жизни, которая выставляет его в особенно привлекательном свете. Лишившись жены очень скоро, он перенес всю свою любовь на дочь, о которой заботился, среди дел и в ссылке, с какой-то женской нежностью и которой внушил к себе сильную, страстную привязанность. Вообще в семье Сперанский был совершенно другим человеком. Здесь он покидал свою осторожную сдержанность и приносил с собой оживленный разговор и ясную, тихую веселость.

Политические взгляды Сперанского.

К моменту поступления на государственную службу у Сперанского уже были определенные взгляды по многим вопросам общественной жизни и государственного устройства. Они сложились под влиянием социально-психологических условий той среды, из которой вышел Сперанский, и поставили его ближе всех из представителей дворянской интеллигенции к народу, позволили ему лучше других знать настроения “низов” общества. Происхождение, воспитание и образование сближали его с так называемым третьим сословием. Сам этот термин здесь не случаен, ибо Сперанский не проводил границы между крестьянством, городскими низами и буржуазией. Для него это было единой массой бесправных людей. Однако как политически активная фигура Сперанский начинает проявляться с момента поступления на службу и получения дворянства. Это обусловлено тем, что в России носителем передовой идеологии было именно это сословие.

Большое влияние на развитие взглядов Сперанского оказали французская буржуазная революция конца XVIII века и русская революционная мысль. Имеются многочисленные прямые и косвенные данные о знакомстве Сперанского с произведениями Радищева и даже о признании им многих мыслей этого автора. Так, говоря о составе комиссии по разработке уложения, он выдвигал Радищева на первое место, утверждая, что “Радищев может с совершенным успехом составить историю законов - творение необходимое и в коем по дарованиям его и сведениям в отечественной истории он может пролить свет на тьму, нас облежащую”.

Разнообразие литературных источников, которыми пользовался Сперанский, позволило ему составить вполне самостоятельный и устойчивый взгляд на перспективы развития общества. Однако вряд ли случайным было его предпочтение авторам, которые выражали умеренную точку зрения на осуществление общественных преобразований.

Либерализм Сперанского вырос на почве критики отживших феодальных порядков. Под влияние внутреннего социально-экономического развития России, революционного движения в Европе крепостническая система в конце XVIII - начале XIX в. вступает в полосу кризиса. Окончательно была погребена идея просвещенной монархии. Павел I твердо стоял на точке зрения, что монарх может управлять, опираясь лишь на авторитарную силу. Идея абсолютной власти самодержца была доведена на практике до абсолютного предела. Обстановка в правящих кругах России была крайне нервозной. Бесчисленные произвольные смещения ответственных должностных лиц порождали неуверенность даже у представителей господствующего класса.

Находясь на службе в канцелярии генерал-прокурора, Сперанский убедился в порочности государственного правления в России. Сама служба напоминали скорее услужение. “Одному надобно было угождать так, - вспоминал он, - другому иначе; для одного было достаточно исправности в делах, для другого более того требовалось быть в пудре, в мундире, при шпаге”. На смену одного генерал-прокурора назначались другие, и никто из них не имел за плечами ни образования, ни опыта ведения государственных дел. Каждому из них был нужен человек, на которого можно было бы положиться, и каждый из них находил себе опору в Сперанском. Впоследствии он вспоминал, что “при всех четырех генерал-прокурорах, различных в характерах, правах, способностях, был я, если не по имени, то на самой вещи правителем их канцелярии”. В это время в правительственных кругах имя Сперанского было уже широко известно. Внешне это был тихий и трудолюбивый чиновник, который заметно выделялся из окружающей среды своей образованностью. Однако своих взглядов открыто он не выражал. За время службы в канцелярии генерал-прокурора им не было написано ни одной самостоятельной работы. Вся его деятельность заключалась в составлении различных документов, которые выходили из канцелярии за подписью генерал-прокурора. Сперанский формировался как государственный чиновник и приобретал не только навыки ведения государственных дел, но и некоторые отрицательные черты бюрократа, с течением времени дававшие все больше о себе знать.

К моменту воцарения Александра I Сперанский уже был знаменитостью, если не сказать первой знаменитостью, среди молодого поколения государственных деятелей. Примером тому служит его участие в подготовке “Грамоты российскому народу” в связи с вступлением Александра I на престол. Участие Сперанского свелось лишь к некоторым стилистическим поправкам текста, которые никак не повлияли на содержание Грамоты, но само привлечение его к подготовке Грамоты свидетельствовало о его возросшем влиянии.

В самом начале царствования Александра I в высших правительственных сферах выявились две категории людей: “либо якобинцы, либо капралы”. Относительно последней М. А. Корф писал: “Умы это разряда, ратуя против всякого преобразования, против всякой мысли, не стыдились даже утверждать, что бездарная посредственность полезнее для дел, нежели люди даровитый, и что последних должно бояться”.

Что же касается “якобинцев”, то это были представители молодежи, которые при случае были готовы пустить “якобинское” словцо, высказанное в пользу “кодекса и законов”, но которые по существу были люди своего сословия и при малейшем посягательстве на права дворянства отбрасывали всякую мысль о преобразованиях, становясь яростными критиками нововведений. В этом отношении “якобинцы” мало чем отличались от “капралов”. Здесь важно другое - то, что сами по себе разговоры о преобразованиях возбудили третью категорию дворянства, а именно сторонников реформ государственного устройства.

К числу этой немногочисленной группы принадлежал и Сперанский. Это уже был не прежний учитель духовной семинарии, перебивавшийся с хлеба на воду. К тому времени Сперанский уже был обладателем двух тысяч десятин земли в Саратовской губернии, почетных чинов и званий, приносивших ему значительный доход.

Сперанский был первым в России, кто приступил к систематическому обоснованию либерализма: он разрабатывал не только вопросы текущей политики, но и проблемы общеполитического характера. Именно поэтому взгляды Сперанского представляют интерес для изучения русского либерализма в процессе его зарождения.

Как писал Карамзин, Сперанский с большим интересом относился к изучению исторического прошлого. Среди его бумаг сохранились, например, выписки из истории Англии Юма, краткие извлечения из сочинения В. Мацеевского “История славянских законодательств”. Особенно тщательно им изучались вопросы отечественной истории. Среди бумаг, которые были разобраны после его смерти, было найдено очень много копий с исторических документов XVIII века и еще более ранних. Главным предметом его внимания были древнерусские законодательные акты в их изменении и развитии. Сперанский считал, что все русское законодательство, начиная от Русской Правды и вплоть до Соборного Уложения 1649 года, было самостоятельным, лишенным заимствования из каких-либо других юридических систем, т.е. он считал, что русское государство имеет древнюю правовую культуру и, следовательно, при составлении нового законодательства необходимо опираться прежде всего на обычаи, которые были характерны для русского народа.

Историю русского государства Сперанский делит на четыре периода: “1. Эпоха Русской Правды, от 1020 до 1550 года; 2. Эпоха Судебника, от 1550 до 1649 года; 3. Эпоха Соборного Уложения, от 1649 до 1689 года; 4. Эпоха Законодательства царствования Петра Великого, от 1689 до настоящего времени”.

Сперанский дает собственную периодизацию русской истории, отправными пунктами которой явились изменения русского законодательства. В рамках этой периодизации зарождения и окончательное развитие самодержавия он относит ко второму периоду. Начиная с Алексея Михайловича, по его мнению, проявилась необходимость в ограничении абсолютной власти. Но тогда осуществлению этого препятствовал низкий уровень просвещения. Возможность ограничения возникла только в царствование Петра I. При Елизавете и Екатерине это стремление продолжало развиваться под влиянием успехов в промышленности и торговле. В первые годы царствования Александра I тенденция к политической свободе достигла, по его мнению, наивысшей точки. Успехи цивилизации и стремление к свободе в России обгоняют темпы их развития в других странах Европы. Исходя из этого Сперанский приходит к выводу о необходимости политических преобразований в России.

Сперанский признавал, что самодержавие является исторической формой правления,