Скачать

Богословско-историческое обоснование догмата иконопочитания

Глава I Божественное Откровение о священных изображениях

1.1 Ветхозаветные основы иконопочитания

1.2 Новозаветные основания иконопочитания

Глава II. История догмата иконопочитания

2.1 Раннехристианские изображения

2.2 V-VI Вселенский собор о священных изображениях

2.3 Возникновение и сущность иконоборчества

Глава III Учение Церкви об иконопочитании

3.1 Православное определение иконы

3.2 Икона и первообраз

3.3 Сущность иконопочитания

Заключение

Библиография

Источники

Пособия

Введение

Деяние VI Вселенского Собора (787г.) гласит: «Что слово сообщает через слух, то живопись показывает молча через изображение» (1).

Догмат иконопочитания имеет непреходящее значение как для Православной Церкви в целом, так и для каждого христианина в отдельности. Этот догмат - камень преткновения в диалогах с другими религиями и некоторыми христианскими деноминациями, не признающими иконопочитание.

В тоже время догмат иконопочитания – приобретает свою высоту только при правильном его изъяснении. Там, где такая работа не ведётся, поклонение иконам теряет свой истинный смысл и подменяется чем-то другим. Протопресвитер Александр Шмеман (†1983) писал: «В массах иконопочитание преломлялось иногда грубым и чувственным суеверием… Появился обычай брать иконы в восприемники детей, примешивать соскобленную с икон краску в евхаристическое вино, причастие класть на икону, чтобы получить его из рук святых и т.д. … Иными словами, с иконопочитанием происходило то, что раньше происходило часто с культом святых и почитанием мощей. Возникнув на правильной христологической основе, как плод и раскрытие веры Церкви во Христа, — они слишком часто отрываются от этой основы, превращаются в нечто самодовлеющее, а, следовательно, ниспадают обратно в язычество» (2).

По мнению известного иконописца Л.Успенского (†1987), настоящее положение христианства в мире принято сравнивать с его положением в первые века его существования, но если в первые века христианство имело перед собой мир языческий, то в наши дни оно стоит перед миром дехристианизированным, возросшим на почве отступничества. Перед лицом этого мира Православие призывается во свидетельство Истины, которое оно несет своим богослужением и иконой. Отсюда необходимость осознать и выразить догмат иконопочитания в применении к современной действительности, к запросам и исканиям современного человека (3).

Целью свой работы мы видим попытку провести богословско-исторический анализ догмата применительно к реалиям современности. В работе используется исторический метод исследования, в связи с тем, что богословское обоснование догмата формировалось на протяжении нескольких столетий и потом неоднократно обсуждалось вновь. Контраргументы наших оппонентов, взятые в историческом контексте, сводятся к нескольким позициям и повторяются.

Икона - это одно из проявлений церковного Предания и оправдывает одно из своих названий – «богословие в красках». Вопрос об иконопочитания долгое время был не вполне ясен для церковного сознания, и в первые столетия христианства, как для нас это ни странно, иконопочитание соседствовало с иконоборчеством.

Догмат иконопочитания применяется в условиях разного к нему отношения людей, и при соприкосновении с другими догматами он разъясняет и их и себя, противоречия и возражения выводят его из спокойного состояния, заставляют его проявлять свою Божественную энергию. Отрицания икон и самого догмата протестантами и часто неверное, языческое, понимание икон народом даёт нам поле и повод для правильного разъяснения и обоснования иконопочитания.

Икону (от греч. εἰκών - изображение, образ) нужно рассматривать не как тождественное Божеству изображение, в отличие от дохристианских идолов, но как символ, позволяющий духовное приобщение к «оригиналу» (архетипу), то есть проникновение в мир сверхъестественный через предмет материального мира. По выражению одного специалиста в области иконописи, икона не изображает, а являет (4).

Иконопочитание - это догмат, т. е. истина, открытая Богом, но в то же время оно относится к самой структуре мироздания и к философии образа. Князь Е.Трубецкой (†1920) называл икону «умозрением в красках» (5), а священник Павел Флоренский (†1937) – «напоминанием о горнем первообразе» (6).

Икона напоминает о Боге как том Первообразе, по образу и подобию которого создан каждый человек. Богословская значимость иконы обусловлена тем, что она живописным языком говорит о тех догматических истинах, которые открыты людям в Священном Писании и церковном Предании. В наше время интерактивных технологий, когда видеоряд заменяет книгу, когда чтение становиться уделом немногих, слово Церкви об иконах звучит свежо и актуально.

В древности иконы называли Библией для неграмотных. «Изображения употребляются в храмах, - пишет святитель Григорий Великий, - дабы те, кто не знает грамоты, по крайней мере, глядя на стены, читали то, что не в силах прочесть в книгах» (7). По словам преподобного Иоанна Дамаскина, «изображение есть напоминание: и чем является книга для тех, которые помнят чтение и письмо, тем же для неграмотных служит изображение; и что для слуха - слово, это же для зрения - изображение; при помощи ума мы вступаем в единение с ним» (8).

В Церкви существует известное различие между стенописью и иконой, нарисованной на доске, поскольку стенопись, фреска или мозаика не представляют собой отдельный предмет, а являются частью стены, как бы частью архитектуры храма, тогда как нарисованная на доске икона — это отдельный предмет. Но по существу их смысл и значение одинаковы. Различны лишь их предназначение и употребление. Поэтому когда мы говорим об иконах, мы имеем в виду церковный образ вообще.

В Ветхом Завете изображения были запрещены, но в тоже время существовали изображения херувимов в скинии (затем в храме Соломоновом) и Медного змея. Эти свидетельства Ветхого Завета явились предпосылками будущего учения об иконопочитании, основание для которого дает Сам Иисус Христос, когда Он упоминает Медного змея (Ин 3, 14), как прообраз Своего страдания на кресте, то есть, как Свою аллегорическую икону.

Но ясное учение об иконопочитании в текстах Нового Завета не могло быть изложено, поскольку современники Спасителя этого не поняли бы. Когда начинается проповедь христианства среди язычников, огромное количество художников принимает крещение. И эти художники приносят Церкви свой дар, и Церковь была на это согласна, о чем свидетельствуют росписи катакомб.

С самого начала в Церкви смысл и значение образа были ясны, что отношение Церкви оставалось неизменным, что это отношение Церкви к образу напрямую происходит из учения о Боговоплощении. Догмат о Боговоплощении утверждает, что в Господе нашем Иисусе Христе, благодаря свободному приятию Духа Святаго Божией Матерью, соединились — неслитно, нераздельно, неразлучно и неизменно — две природы: Божественная и человеческая.

Благодаря этому соединению всей смертной и немощной человеческой природе вновь дарована возможность единения с Богом, Богосыновства, утраченная при грехопадении Адама его самовольным отпадением от Бога. Церкви явлено это единение Бога и человека во Христе, в Божией Матери, во святых угодниках Божиих, усвоивших дары Духа Святаго. По обетованию Божию: тако да просветится свет ваш пред человеки (Мф 5, 16), свет святых просветился перед нами — и мы, молясь святым и созерцая их иконы, общаемся с Богом в них.

Святой Василий Великий объясняет: «Образ Божий – Христос, иже есть, как сказано, «Образ Бога невидимого» (Кол 1, 15): образ же Сына – Дух, и причастники Духа делаются сынами сообразными» (9).

Но некоторые раннехристианские писатели, например Тертуллиан, высказывались против иконопочитания, основываясь на Ветхом Завете. Православная Церковь об образе и его возникновении утверждает и учит, что священный образ основан на Боговоплощении и потому присущ самой сущности христианства и неотделим от него (10).

Как утверждает историк М.Поснов в своей книге «История Христианской Церкви»: «В IV веке прокладывают себе путь с большим трудом, но все-таки постепенно вводятся иконы Спасителя, Божьей Матери, апостолов и святых, не в смысле портретов или исторических назидательных картин, а в смысле предметов для поклонения» (11).

Понятно, что некоторые христиане, особенно перешедшие из иудейства основываясь на ветхозаветном запрещении образа, отрицали возможность его существования и в христианстве, тем более, что христианские общины были со всех сторон окружены язычниками и идолопоклонниками.

Чтобы решить проблему с неопределенностью и разнообразием отношений к образу и искусству, Церковь принимается за выработку такого художественного языка и таких словесных формулировок, которые бы не оставляли место для недоразумений.

Глава I Божествнное Откровение о священных изображениях

1.1 Ветхозаветные основы иконопочитания

Протоиерей Сергий Булгаков утверждает, что «икона впервые появляется в язычестве». В качестве аргумента о.Сергий использует сравнение с греческой философией, которая в наивысших своих достижениях является своего рода христианством до Христа, так, в античном искусстве существуют бесспорные прототипы христианской иконы (12).

Христианский образ не только не противоречит ветхозаветному закону, но напротив, он есть его прямое следствие и осуществление, потому что существование образа в Новом Завете предполагается из его запрета в Ветхом Завете.

Для Церкви существование образа непосредственно проистекает из отсутствия прямого изображения в Ветхом Завете — это его последствие и завершение. Для Церкви вполне очевидно, что запрещение образа, данное в Исходе (20, 4) и во Второзаконии (5, 12-19), есть временная, воспитательная, педагогическая мера, относящаяся лишь к Ветхому Завету, но не имеющая принципиального запрещения. «И попустил им учреждения недобрые» (Иез 20, 25) по причине их жестокосердия — поясняет запрещение св. Иоанн Дамаскин (13).

Запрещая прямой и конкретный образ, Писание в то же время передает Божью заповедь делать символические образы, какими были скиния и находящиеся в них предметы. Они имели прообразное символическое значение, устройство же их в мельчайших подробностях было указано самим Богом.

У св. Иоанна Дамаскина (†777) в его ярчайшем произведении «Слова в защиту святых икон» ясно выражено учение Церкви об образе и ее отношение к ветхозаветному запрету. Иоанн Дамаскин считает, что само запрещение изображения невидимого Бога подсказывает необходимость Его изображения, когда исполнятся пророчества о Его пришествии, и слова Писания «вы не видели образ, потому не создавайте Его» означают «не делайте Божий образ, пока не видели Бога» (14).

Образ невидимого Бога невозможен, потому что как может быть изображено то, что недоступно зрению. Если бы в этом случае такое изображение было бы создано, то по причине невидимости Первообраза оно было бы основано на вымысле, и поэтому, было бы, ложью.

В Ветхом Завете могли быть только прообразы и символы, как прообразы будущего, так как сам «закон не был образом,- говорит св. Иоанн Дамаскин, — а как бы стеной для прикрытия образа. Потому что ап. Павел говорит: «Закон, имея тень будущих благ, а не самый образ вещей» (Евр 10, 1). Иными словами, образ «вещей», т.е. реальность, а именно, Новый Завет.

Разнообразные иконоборцы вооружаются заповедью Моисея. Как известно, в Ветхом Завете существовал строжайший запрет на изображение Бога. Вторая заповедь Моисеева декалога гласит: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли.

Не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог Ревнитель» (Исх 20, 4-5). Запрет на изображение Бога сохраняется в иудейской и мусульманской традициях. В синагогах и мечетях нет даже изображений людей: эти культовые здания украшаются только орнаментом или символами.

Ветхозаветный запрет на изображения был направлен против идолопоклонства, что разъясняет автор Второзакония, говоря о том, почему нельзя изготовлять кумиры и подобия: «Дабы вы не развратились и не сделали себе изваяний, изображений какого-либо кумира, представляющих мужчину или женщину, изображения какого-либо скота, который на земле, изображения какой-либо птицы, которая летает под небесами, изображения какого-либо гада... какой-либо рыбы... и дабы ты, взглянув на небо и увидев солнце, луну и звезды и все воинство небесное, не прельстился и не поклонился им» (Втор 4, 16-19).

Автор библейской книги подчеркивает, что истинный Бог невидим и неизобразим, и, когда Моисей беседовал с Богом на Синае, люди не видели Бога, а только слышали Его голос: «Вы приблизились и стали под горою, а гора горела огнем до самых небес, и была тьма, и облако, и мрак. И говорил Господь к вам из среды огня; голос слов Его вы слышали, но образа не видели, а только голос... Вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Господь... из среды огня» (Втор 4, 11-15).

Любое изображение невидимого Бога было бы плодом человеческой фантазии и ложью против Бога; поклонение такому изображению было бы поклонением твари вместо Творца. Мы же знаем, что в Священном Писании имеются и тексты, которые свидетельствуют о другом, а именно о об изображениях, разрешенных Самим Богом, какими, например, являются изображения херувимов в Скинии и Храме (Исх 35, 30-35; 37, 1-9; 38, 8).

В Библии подробно описано и строение Соломонова храма (3 Царства 6, 23-28; 6, 29; 6, 32-35; 7, 25-29 и др.). Библейский летописец очень подробно описывает сделанные для Соломонова храма изображения, в частности, изображения живых существ. Такое подробное описание резных, литых, деревянных и металлических, плоских и рельефных изображений не оставляет ни малейшего сомнения в их важности.

Моисей ясно сказал, чем вызван запрет. Изображения не должны были стать образом Бога, т.е. чтобы никто не пытался изобразить Бога в виде некоей твари: «Твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Господь на Хориве из среды огня, дабы вы не развратились и не сделали себе изваяний, изображений какого-либо кумира» (Втор 4, 15).

Тут поясняется почему запрещается создавать изображения Бога - поскольку у Него нет «никакого образа». Иудеи были окружены идолопоклонниками, которые верили во множества богов. Они поклонялись изображениям обожествляемых ими предметов и животных. И в этих условиях сохранить монотеизм, не увлечься язычеством было весьма трудно. Был необходим сверхъестественный Божественный авторитет, который бы сдерживал и направлял народ, увлекающийся иногда идолопоклонством, служением чужим богам из языческого пантеона.

Через первую заповедь Бог утверждает еврейский монотеизм как единственно правильную веру («Я есть Господь, Бог твой») и отрицает языческий политеизм («…да не будет у тебя других богов») Идолопоклонство - органическая часть язычества, необходимое выражение его культа и ритуала.

Языческие боги и их изображения выражают в формах мифологического мышления атрибутику космоса (15). Вера в единого истинного Бога исключает языческие заблуждения, отрицает изображения мнимых языческих божеств, делает бессмысленным почитание и служение им. Эта заповедь не относится ко всем изображениям, а лишь к изображениям того, что связано с языческим культом, что делает человека рабом творения, а не Творца (срв. Рим 1, 25).

«Итак мы, будучи родом Божиим, не должны думать, что Божество подобно золоту, или серебру, или камню, получившему образ от искусства и вымысла человеческого» (Деян 17, 29, срв. Ис 40, 18).

Св. Патриарх Герман, объясняя ветхозаветный запрет изображений, приходит к выводу, что этот запрет относится лишь к изображениям истинного Бога (16). Св. патриарх необычайно оригинально, с богословской точки зрения, выстраивает свой аргумент, связывая вторую Божию заповедь с третьей, а именно: «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно» (Исх 20, 7). По мнению патриарха Германа, обе заповеди имеют один смысл, а именно: не упоминай имя Бога по незначительному, несуществующему поводу, как и не создавай изображений Бога, Который не имеет образа.

Особого внимания заслуживает объяснение Константина Философа (Vв.), касающееся запрещения изображений в Декалоге. Обладая боговдохновенным чувством слова, он в диспуте с цареградским патриархом Иоанном VII Граматиком подчеркивает, что текст Септуагинты дает возможность понять, что Бог запрещает изображать «всякое подобие» в смысле «какое бы то ни было», т.е. в «Исходе» (20, 4) не отрицается достойное изображение, но лишь служащее идолопоклонничеству (17).

Св. Феодор Студит, например, приводя отрывок из книги пророка Исайи (40, 18) — «Итак кому уподобите вы Бога? И какое подобие найдете Ему?», говорит: «Запрещение относится к изображениям Бога по подобию какой бы то ни было твари — солнца, луны, звезд или чего-то другого, из чего делают идолов». С другой стороны, заповедь о построении скинии и изображений в ней дана Богом, чтобы можно было «Израиль через изображения... насколько возможно, привести к служению единому Богу» (18).

Понятно, что противоречия между второй заповедью и заповедью делать скинию просто не существует. Сама вторая Божия заповедь допускает иные изображения, но при условии, что они не приписываются Богу. В Ветхом Завете были изображения, но каким было отношение к ним, каким было их место в богослужебном ритуале ветхозаветной богооткровенной религии?

Какое же значение имели изображения херувимов, если ковчег завета был лишь знаком, символом Божьего присутствия, а они были изображениями живых разумных существ? Представление, что изображения херувимов были лишь простыми украшениями, не имеющими никакого религиозного смысла и не требующими никакого религиозного почитания, неосновательно и неуместно. Потому что в скинии, устроенной Моисеем, по данному ему самим Богом образу, все имело высоко религиозное значение, было предназначено служить славой единому Богу и потому требовало и подобающего себе благоговейного внимания и почитания (Исх 33, 10).

Понятно, что к изображениям херувимов, занимающих самое почетное и видное место в скинии, также относились с необходимым уважением и почитанием. Прямым доказательством этого служит отношение к ангельским силам, когда они являлись израильскому народу наяву. Примеров много, но в основном на них смотрели как на высшие и самые близкие к Богу силы (Пс 17, 11; Дан 3, 54; Иез 1 и 10; и др.).

Предназначение херувимов состояло в том, чтобы через наглядно представленные евреям знакомые им и почитаемые ими существа из высшего духовного мира их благоговейные мысли и чувства беспрепятственно и удобно могли бы восходить к самому Богу, видимым признаком присутствия Которого был отделенный завесой ковчег завета. Образное мышление израильтян, сопоставленное с необходимостью реального познания живого, личного Бога, Который не имеет образа, нашло выражение в именовании Бога.

Божии имена воспринимаются как словесные иконы Божества. В Священном Писании встречается много имен Бога, каждое из которых, званными человеком, соединяют силу его слов с Божественным Откровением (19).

«Божество не имеет имени. Но, набросав черты Бога, исходя из того, что связано с Ним, мы образуем некоторое неясное, слабое и из различных элементов составленное представление. И для нас лучший тот богослов, … чье представление более широкое, чем у других, кто составил более полный образ или тень, или что бы то ни было, истины», — пишет св. Григорий Богослов (20)

В Ветхом Завете имя раскрывает свойства Бога, как это, например, видно в Исх 34, 6; Пс 102, 111; Мих 7, 18-19. С другой стороны, качества Бога раскрывают Его Божественную природу, разумеется, косвенно, в относительной степени. По мнению св. Григория Богослова, только имя Сущий наиболее приближается к сущности Бога. Кроме того, что Он сам называет себя так, это имя истинно присуще Богу, всецело Ему, а не чему-то до или после Него (21).

Несомненна связь между Божьим именем и храмом, где оно проявляется как реальная живая сила и энергия, но ни в коем случае не замещая Бога. Примеров этому в Священном Писании множество: «…до того времени не был построен дом имени Господа» (3 Цар 5, 5) и другие. Частое употребление этого выражения в Ветхом Завете есть результат того, что через Свое имя Бог доступным образом может обращаться к почитающим Его.

В отношении образа Бога в Священном Писании есть одна вызывающая недоумение антиномия: с одной стороны Бог имеет определенный образ, который может быть видим или созерцаем; с другой стороны, Писание категорично утверждает, что Бог не может быть виден.

Ни народ, ни Моисей не видели никакого образа бога, а лишь слышали Его глас. «Глас слов его вы слышали, но образа не видели, а только глас» (Втор 4, 12). Но в обеих случаях мы имеем определенный образ Бога. Ветхозаветный Бог невидим, но это еще не означает, что у Него нет образа.

1.2 Новозаветные основания иконопочитания

Любое изображение невидимого Бога было бы плодом человеческой фантазии и ложью против Бога; поклонение такому изображению было бы поклонением твари вместо Творца. Однако Новый Завет был откровением Бога, Который стал человеком, то есть сделался видимым для людей.

С той же настойчивостью, с какой Моисей говорит о том, что люди на Синае не видели Бога, апостолы говорят о том, что они видели Его: «И мы видели славу Его, славу как Единородного от Отца» (Ин 1, 14); «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали... о Слове жизни» (1 Ин 1, 1). И если Моисей подчеркивает, что народ израильский не видел «никакого образа», а только слышал голос Божий, то апостол Павел называет Христа «образом Бога Невидимого» (Кол 1, 15), а Сам Христос говорит о Себе: «Видевший Меня видел Отца».

Митрополит Иларион (Алфеев) пишет: «Невидимый Отец являет Себя миру через Свой образ, свою икону - через Иисуса Христа, невидимого Бога, ставшего видимым человеком. То, что невидимо, то и неизобразимо, а что видимо, то можно изображать, так как это уже не плод фантазии, но реальность. Ветхозаветный запрет на изображения невидимого Бога» (22).

По мысли преподобного Иоанна Дамаскина, изображать Бога возможно, когда Он станет видимым: «Ясно, что тогда (в Ветхом Завете) тебе нельзя было изображать невидимого Бога, но когда увидишь Бестелесного вочеловечившимся ради тебя, тогда будешь делать изображения Его человеческого вида. Когда Невидимый, облекшись в плоть, становится видимым, тогда изображай подобие Явившегося... Все рисуй - и словом, и красками, и в книгах, и на досках» (23).

Отличительной чертой Нового Завета является то, что в нем слово неотделимо от образа. Апостолы своими глазами видели то, что в Ветхом Завете было лишь предвосхищено в символах. «Бестелесный и не имеющий формы Бог никогда не был изображаем никак. Теперь же, когда Бог явился во плоти и с человеки поживе, я изображаю видимую сторону Бога», - пишет св. Иоанн Дамаскин (24).

В этом коренное различие между ветхозаветными видениями и новозаветным образом. Тогда пророки видели духовными очами нематериальный, невещественный образ, указующий на будущее; теперь человек видит телесными очами исполнение их предвидений — Бога во плоти.

Святой евангелист Иоанн выражает это предельно ясно начальными словами своего первого послания: «О том, что было от начала, что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали, и что осязали руки наши …»

По выражению профессора В. Лосского, тема образа в познании Бога и человека имеет такое существенное значение, что можно говорить о «богословии образа» в Новом Завете (25). Богословие, или даже можно сказать богопознание, в значении, которое ему придают отцы Церкви, было скрыто от ветхозаветного Израиля до воплощения Сына. Воплощение — основное догматическое событие христианства.

Священные новозаветные книги содержат идею о Сыне Божьем как ипостасном образе Отца (ср. Евр 1, 3; Кол 1, 15; 2 Кор 4, 4). Воплотившийся Сын Божий назван «образом Бога» (2 Кор 4, 4), «образом невидимого Бога» (Кол 1, 15).

В данном случае слово «образ» означает целостное, полное изображение невидимого через воплощение. Действительно, «Бога никто никогда не видел», но «Единородный Сын, Который в недрах Отца, Он Его объясняет» после Своего воплощения. Поэтому на просьбы Филиппа: «Господи, покажи нам Отца», — Иисус Христос ответил: «Видевший Меня видел Отца …Я в Отце и Отец во мне» (Ин 14, 8-10). Сын жив, естествен и неизменен в образе Отца. Отец и Сын соотносятся как Первообраз и Образ. Они единосущны. Через Сына Отец раскрывает и проявляет Себя.

Таким образом, мы приближаемся к новому содержанию учения о человеке как образе и подобии Божием, что вкладывает в него откровение о Боге, принявшем человеческое естество. Это имеет фундаментальное значение для изобразимости Бога в новозаветном аспекте. Возможность изображения Бога напрямую зависит от связи между человеком и Богом, проявляющуюся через воплощение Сына Божьего. Богословие иконы вытекает непосредственно из христологии.

Если мы признаем, что икона есть подтверждение того, что Христос истинно, а не призрачно вочеловечился (Ин 1, 18), как мы в таком случае останемся к ней равнодушными?

Отрицание иконы в глазах Церкви было равносильно отрицанию самого Боговоплощения, отрицанию всего дела нашего спасения. Таким образом, защищая икону, Церковь защищала не только ее вероучительную роль или эстетическое значение, но самую основу христианской веры, догмат воплощения Бога. Этим и объясняется упорство православных в защите иконы, их непримиримость и готовность на любые жертвы (26).

Человек как образ вечно живого Бога создан для бессмертия. Грех, проникший в человека через данную ему свободу воли, сильно омрачил, затемнил, но не уничтожил в нем образ Божий. Из-за омраченного образа Божия человеческая природа стала недостойна изображения и почитания. Поэтому в Ветхом Завете было запрещено изображать людей и почитать эти изображения. Вместо них изображали ангелов, чуждых греха.

Если Адам омрачил человеческий образ, то Иисус Христос, Новый Адам, как Сын Божий и Сын Человеческий восстановил истинный человеческий образ, являющийся истинным образом Божьим в человеке. Видя Сына в Иисусе Христе и изображая Его, мы видим и изображаем и Отца. Моисей говорил евреям, что Господь Бог не явился на Синай в определенном образе, чтобы не делали изваяний или изображений Божества.

Единородный Сын Божий принимает образ человека, обладает действительно человеческой плотью, сохраняя в продолжении Своей жизни, подобно сынам человеческим, определенный вид, принимает пищу, вполне осязаем даже после Воскресения (Мф 28, 9) в Своем человеческом виде, Он является людям и после вознесения на небо (Деян 7, 55).

Святой Иоанн Дамаскин пишет о Сыне Божьем: «Будучи образом Божьим, уничтожил Себя Самого, приняв образ раба (Фил 2, 6-7), через это сделался ограниченным в количественном и качественном отношениях и облекся в телесный образ, тогда начертывай на досках и выставляй для созерцания Восхотевшего явиться, начертывай неизреченное Его снисхождение, рождение от Девы, крещение во Иордане, преображение на Фаворе, страдания, освободившие нас от страстей, чудеса — признаки Божественной Его природы и деятельности, совершаемые при посредничестве плоти, спасительное погребение Избавителя, восшествие на небо; все рисуй, и словом и красками, и в книгах и на досках» (27).

В Новом Завете имеется чрезвычайно интересное свидетельство апостола Павла, что уже тогда образ Иисуса Христа был описан, а может быть, и изображен. Апостол Павел пишет галатам: «О, несмысленные Галаты! Кто прельстил вас не покоряться истине, вас, у которых пред глазами предначертан был Иисус Христос, как бы у вас распятый?» (3, 1)

Вероятно, это были поверившие Галаты, которые видели все это, потому что были в Иерусалиме во время Христовых страданий. Возможно Галатийская церковь видела Нерукотворный образ Спасителя, данный эдесскому царю Авгару. Провинция Галатия находилась в Малой Азии, вблизи Эдеса, и многие галаты могли лично придти и увидеть Убрус. Так же известно, что Констанция, сестра императора Константина Великого, сильно хотела иметь художественное изображение Иисуса Христа. Все эти желания нашли выражение в множестве апокрифических сочинений, описывающих в деталях и подробностях даже ежедневную жизнь Христа (28).

Неоспоримым так же авторитет Священного Предания о Нерукотворном образе Спасителя и иконах пресвятой Богородицы, написанных евангелистом Лукой. Это засвидетельствовано, в частности св. Андреем Критским (29).

Глава II История догмата иконопочитания

2.1 Раннехристианские изображения

Первые христиане не знали икон в нашем понимании этого слова, но развитая образность Ветхого и Нового Завета уже несла в себе зачатки иконологии. Римские катакомбы сохранили рисунки на своих стенах, свидетельствующие, что библейский символизм находил выражение в живописном и графическом исполнении.

Рыба, якорь, кораблик, птицы с оливковыми ветвями в клюве, виноградная лоза, монограмма Христа и т.д. - эти знаки несли в себе основные понятия христианства. Постепенно христианская культура осваивала язык античной культуры, по мере разложения последней христианские апологеты все меньше опасались ассимиляции христианства античным миром. Язык античной философии хорошо подошел для изложения догматов христианской веры, для богословия.

Язык позднеантичного искусства на первых порах оказался приемлемым для христианского изобразительного искусства. Например, на саркофагах знатных людей появляется сюжет «Добрый Пастырь» - это аллегорическое изображение Христа является знаком принадлежности этих людей к новой вере. В III веке получают распространение рельефные изображения евангельских сюжетов, притч, аллегорий и т.д. Но до иконы еще было далеко. Христианская культура несколько веков искала адекватный способ выражения христианского откровения.

Стилистически они близки фрескам Геркуланума и Помпеи, а также к фаюмскому портрету. Фаюмский портрет некоторые исследователи склонны считать своего рода протоиконой. Это небольшие дощечки с написанными на них лицами умерших людей, их клали на саркофаги при погребении, чтобы живущие сохраняли связь с ушедшими.

Замечательно отметила И.К.Языкова: «Фаюмский портрет всегда трагичен. Икона же, напротив, всегда свидетельство жизни, ее победе над смертью. Икона пишется с точки зрения вечности. Икона может сохранять некоторые портретные характеристики изображенного - возраст, пол, социальное положение и проч. Но лицо на иконе - это лик, повернутый к Богу, личность, преображенная в свете вечности. Суть иконы - пасхальная радость, не расставание, а встреча. И икона в своем развитии двигалась от портрета - к лику, от реального и временного к изображению идеального и вечного» (30).

Христианство принесло с собой в Древний мир новое мировоззрение, имеющее принципиально новое понимание действительности. Раннехристианское искусство, воплощавшее в себе эти новые взгляды, принципиально отличалось от существовавшего тогда искусства. Через искусство христиане пытались передать не только физически видимое, но прежде всего, невидимое, т. е. духовное содержание изображаемого. Преподобный Феодор Студит подчеркивает: «Что в Евангелии изображено посредством бумаги и чернил, то на иконе изображено посредством различных красок или какого-либо другого материала» (31).

Другими словами, с появлением нового человека, появляется новый, соответствующий ему образ. На место языческой чувственности приходит целомудренность, а на место разгулу похоти аскетизм. В противовес античному мировоззрению и соответствующим формам художественного выражения появляется новое понимание искусства, другое художественное видение, порывающее с этим мировоззрением, на котором основывалось искусство античного мира.

Раннехристианское изобразительное искусство отличается от античного не столько по форме, сколько по содержанию. Старым формам теперь дается новое толкование. Естественно, что при изменении содержания постепенно начинают изменяться и сами формы.

По своему содержанию раннехристианские изображения отражают евангельские истины, которые являются основополагающими истинами веры, догматами. Для изображения этих истин Церковь пользовалась языком символов, которые делали проповедь и доступным учение, в тоже время не отталкивая ново-начальных изображениями подобными по форме языческим.

Церковь в то время использовала изображения, основывающиеся на библейских текстах, ветхозаветные символы, сюжеты: Агнец как символ Христа, Ноев ковчег, напоминающий о Церкви, и т.д.

Для язычников, входящих в Церковь, библейские символы оказывались непонятными. Для их приобщения Церковь стала использовать и некоторые языческие символы полезные для проповеди. Например, спускающийся в ад Орфей раскрывал учение о Христовом воскресении, миф о подвигах Геракла был связан с идеей о спасении и т.п. Они были наиболее популярными раннехристианскими изображениями и своеобразным ключом к пониманию содержания и способа духовного воздействия и всех остальных символов (32).

Но на первом месте стоит изображение Доброго Пастыря как образа Христа, которое появляется еще в I веке. Этот образ основан на библейских текстах. Первым пастырем был Авель, он воспринимается как прообраз Христа. (Быт 4, 2). Пророки Давид (Пс 22) и Иезекииль (гл.34) представляют Израиль как стадо овец, чей пастырь есть Бог. Этот образ Христос переносит на Себя: «Я есмь пастырь добрый» (Ин 10, 14; Мф 15, 24).

Наиболее распространенным не антропоморфным символом была рыба. Этот символ взят из язычества. У древних народов рыба была символом плодовитости. Восприятию этого символа христианами способствовало частое упоминание рыбы в евангельском повествовании. Сам Спаситель неоднократно использовал образ рыбы, рыбной ловли. Обращаясь к рыбакам, Он, естественно, использовал близкие им образы (Мф 4, 19).

Царство Божие похоже на сеть, полную всякой рыбы и т.п. Первое и основное значение изображения рыбы — это Христос. Весьма частое употребление этого символа объясняется характерным буквенным написанием греческого слова «рыба», в нем закодирована сущность всей христианской проповеди – буквально: Иисус Христос Божий Сын Спаситель.

Символ рыбы несет в себе полностью догматическое содержание. В рыбе раннехристианская Церковь изобразила свою веру в Божественное происхождение Иисуса Христа и Его спасительной миссии. Случай с изображением рыбы говорит сам за себя. Догматические идеи, уже в то время, через церковные изображения, изображения с истинами веры, доносились до народа.

И хотя этот вопрос был окончательно решен на VII Вселенском соборе в 787 году, основы правильного решения данного вопроса были заложены еще в раннехристианской Церкви путем использования символических изображений для раскрытия содержания основ христианской веры.

2.2 V-VI Вселенский собор о священных изображениях

Первое принципиальное указание, касающееся характера