Скачать

Атеизм К. Лыщинского

…Даже люди, которые знают, что есть истина,

Учат, что это ложь.

Благоразумное учение мудрецов — обман!

К. Лыщинский

В истории философской мысли Беларуси выделяют несколько периодов, в основном мало связанных между собой преемственностью традиций, сменявших друг друга в силу внешних, главным образом политических обстоятельств. Так, в XVII – первая половина XVIII вв. на смену идей ренессансного гуманизма XVI–XVII вв. и реформации приходит схоластическая философия.

В конце XVII в. наиболее известным схоластом в Вильно прослыл В. Тылковский (около 1624–1695). Некоторые из его сочинений переиздавались на латинском языке и в переводах в Париже, Вене, Аугсбурге и других городах. Среди преподавателей средневековой схоластики выделялся профессор Виленского университета М. Смиглецкий. Его основная работа, «Логика», написанная на латинском языке, пользовалась спросом в учебных заведениях Франции и Англии. Острое противоборство между основными христианскими конфессиями, взаимные обвинения, угрозы и преследования не только разжигали религиозные страсти, но, с другой стороны, вызывали у некоторых людей неприязнь к религии. Заметным событием этой эпохи стало судебное разбирательство и казнь атеиста Казимира Лыщинского (1634–1689). По своим социальным воззрениям Лыщинский был противником феодальной иерархии и сторонником общества, основанного на гражданской свободе (1).

К. Лыщинский (ок. 1634-1689) –польско-литовско-беларусский материалист и атеист. В трактате «О несуществовании бога» Лыщинский объявил бога плодом фантазии, а в качестве единств, реальности признавал материальный мир. Отрицал бессмертие души и доводы теологов о врожденности религиозных идей. Высшим авторитетом в вопросах познания считал разум. Объясняя происхождение религии, утверждал, что определенные общественные силы заинтересованы в невежестве масс. Его часто называют белорусским Джордано Бруно. У нашего соотечественника был не менее дерзкий разум, чем у его итальянского брата по духу. Так же трагически сложилась и его судьба. За атеистические взгляды Лыщинский был приговорен варшавским сеймом к сожжению на костре (2,8).

Атеизм (от греч. аtheos, франц. аtheisme – безбожный) – высшая форма свободомыслия. Она выражается в категорическом неприятии религиозных представлений и культа, в утверждении самооценности бытия мира и человека (4).

Биография К. Лыщинского

Казимир Лыщинский (польск. Kazimierz Łyszczyński, белор. Казімір Лышчынскі) происходил из древнего белорусского шляхетского рода Корчаков. Родился 4 марта 1634г. в фольварке Лыщицы, расположенном в 20 верстах к северу от Бреста. Отец — Иероним Казимир Лыщинский (1581—1670), мать — София Балынская (5,10).

Образование получил сначала в Берестейском иезуитском коллегиуме, позже в Ягеллонском университете в Кракове (по некоторым данным в Виленской иезуитской академии). В молодости принимал участие в войнах Речи Постопитой с Россией и Швецией. В 1658 году вступил в орден иезуитов в Кракове, после учился в четырёхлетней студии, готовившей преподавателей для иезуитских школ. Преподавал во Львове.

В 1663 (по некоторым данным – с 1665 г) году занял должность проректора Берестейского иезуитского коллегиума. В 1666 году вышел из ордена, женился и вернулся в родовое имение Лыщицы. Занимался хозяйством, участвовал в местных соймиках, ездил послом от поветовой шляхты на выборы великого князя.

Неоднократно избирался депутатом от шляхты Берестейского павета на Варшавский вальный сейм (1669, 1670, 1672, 1674).

Привилеем короля Яна III Собесского в 1682 году назначен на должность брестского подсудка. Имел репутацию объективного и справедливого судьи. Был участником трибунальских судов, писарем королевского суда. Пользовался авторитетом и популярностью в шляхетском сословии за свою общественную деятельность.

В маентке Лыщицы открыл школу, над входом в которую была надпись: «Не знающий математики да не войдет…», что дает некоторые основания отнести школу к традиции платоновской Академии и классического философского образования. Учил детей шляхты и крестьян. Изучал философию, историю и природоведение (5,9)

Мировоззрение К. Лыщинского

Это — на поверхности. Но у Лыщинского была и иная жизнь. Много времени проводил он над изучением книг античных философов и мыслителей эпохи Возрождения, теологических и естествоведческих трактатов. В них он искал ответы на опасные, «греховные» вопросы. Немецкий историк Сейлер отмечал, что еще в иезуитском коллегиуме К. Лыщинский пытался выяснить «всякие грешные вопросы», высказывал парадоксальные мысли о Боге и о религии (3).

Иезуиты не оставили отступника без своего внимания. Собранные ими сведения говорят об изменении мировоззрения Лыщинского: «Пренебрегая таинством христианского брака, выдал дочь замуж за родственника... На богоугодные дела тратит не более трех флоринов в год... Составил завещание, где повелел тело свое после смерти сжечь, а пепел похоронить у дороги, сделав на могиле кощунственную надпись...» В материалах судебного процесса над вольнодумцем сохранился текст этой надписи: «Путник! Не проходи мимо этих камней. Ты не споткнешься на них, если не споткнешься на истине. Постигнешь истину у камней, ибо даже люди, знающие, что это правда, учат, что это ложь. Учение мудрецов — сознательный обман» (6).

С 1674 года вольнодумец начинает писать на латыни трактат под крамольным названием «О несуществовании бога» (лат. «De non existentia Dei») (трактат состоял из 530 страниц в 15 тетрадях). В нем Казимир Лыщинский изложил свои взгляды на религию и окружающий мир. Он отрицал существование бога, утверждал, что бог — «создание химерическое», его сотворили люди по своему подобию. Отрицал бессмертие души, загробную жизнь, все догматы и обряды церкви, обличал аморальность и корыстолюбие церковников; отцов церкви называли ремесленниками пустозвонства, которые «тушат свет разума». Религию считал сознательным обманом, а верующих в бога — тёмными рабами. Единственной реальностью считал материальную природу, утверждая, что все изменения в природе происходят по законам развития материи, а не по божьей воле. Он подошёл к требованию ликвидации крепостного права и создания общества, основанного на гражданских свободах. Считал необходимым заменить церковный брак гражданским.

К сожалению, его рукопись не сохранилась. Дошло только 5 тезисов этого произведения из материалов судебного процесса, опубликованных польским историком А.Новицким в 1957 г., и эпитафия, сочиненная самим К. Лыщинским (7).

ФРАГМЕНТЫ ИЗ ТРАКТАТА КАЗИМИРА ЛЫЩИНСКОГО       «О НЕСУЩЕСТВОВАНИИ БОГА»:

1) Заклинаем вас, о богословы, именем вашего бога; разве вы этим не гасите свет разума, не отнимаете солнца у мира, не опрокидываете с небес вашего бога, когда вы приписываете богу невозможное, противоречивые черты и свойства бога (4, 24—28) (Цифры в скобках обозначают страницы и строчки рукописи).

2) Человек — создатель бога, а бог — творение и создание человека. Таким образом, люди — творцы и создатели богов, и бог является не действительной сущностью, а (творением) разума и к тому же химерическим; поэтому бог и химера — одно и то же (11/32—36).

3) Религия установлена людьми неверующими, чтобы им воздавали почести... Вера в бога введена безбожниками. Страх божий внушен не имеющими страха для того, чтобы (их) боялись. Вера, которую считают священной, — это человеческая выдумка. Учение, будь то логическое или философское, которое кичится тем, что оно учит истине о боге, ложно. И, наоборот, то, что осуждено как ложное, есть правдивейшее (11, 37 и 1—5).

4) Лжемудрецы обманывают простой народ, опутывая его лживой верой в бога и поддерживают ее таким образом, что даже если бы мудрецы захотели его (народ) освободить с помощью истины от этого угнетения, то их (т. е. мудрецов) подавляют при помощи (самого же) народа (12, 6—10).

5) Однако мы не находим ни в нас самих, ни в других этого веления разума, укрепляющего нас в откровении божьем, ибо если бы оно в нас было, то все бы согласились, не сомневались и не возражали бы против писания Моисея и Евангелия (которое ложно) и не было бы различных изобретателей разных сект и их приверженцев - магометан и т. д. и т. п. Однако об этом не знают и подвергают это сомнению, а также высказывают противоречивые мнения не только несмышленные, но и мудрецы, которые путем правильного рассуждения, так же как и я, доказывают противоположное. Следовательно, бога нет (12, 11—20 и 23) (3).

Став убежденным атеистом, Казимир Лыщинский «начал заражать этой наукой невинное сознание молодых и зрелых людей». И тогда над безбожником нависла смертельная опасность.

Роль главного подручного в расправе над «изменником» выполнил его сосед и друг браславский стольник Ян Бжоска, который, кстати, был должен атеисту 100 тысяч талеров. Он выкрал пятнадцать тетрадей крамольного трактата, а также прихватил из библиотеки Лыщинского книгу кальвинистского теолога Г.Альстеда с атеистическими замечаниями на полях («Мы, атеисты, так не думаем», «Значит, Бога нет» и др.).

На основе написанного Бжоской в 1687 году доноса, который был громко назван «манифестом», «преступника» бросили в виленскую тюрьму (7).

Заключение в тюрьму и смерть Казимира Лыщинского

31 октября 1688 г. виленским епископом был посажен в тюрьму в Варшаве брестский подсудок Казимир Лыщинский, обвиненный в атеизме. У него нашли несколько писаний, в которых он нападал на истинную сущность бога. Среди других порочащих бога высказываний нашли следующее: «Бог не является создателем человека, а человек является создателем бога, так как выдумал себе бога из ничего» (В подлиннике фраза дана по-латыни: «Deus non est creator hominis, sed homo est creator dei, quia deum sibi finxit ex nihilo”).

Против заключения Лыщинского в тюрьму выступал брестский земский писарь, который говорил, что привлекать к ответу шляхтича, преступление которого не было доказано, противоречит праву свободы. Он обвинил также духовенство в том, что оно хочет ввести испанскую инквизицию. Однако все единодушно и с большим усердием выступили против него и удивлялись, что такое явное преступление все же находит защитника; они добавляли, что тот, которого поймали на месте преступления, должен быть привлечен к ответу; поэтому лицо, отвергающее бога, теряет все права и не может пользоваться свободами дворянского сословия. Кроме того, ведь отвергает всякую свободу тот, кто отвергает бога, являющегося наиболее свободным из всех существ и источником всякой свободы. Наконец, да будет известно всем и каждому, что тот, кто впадает в ересь, платит головой. Но в данном случае это отвержение бога хуже всякой ереси, потому что еретик отступает только от церкви, богоотступник же совсем оставляет бога. Следовательно, здесь имелись все основания, чтобы это лицо было заслушано земским судом не позже, чем через четыре недели.

Все же дело затянулось до 15 февраля текущего года, когда оно началось слушаться на публичном заседании. Обвиняемый Лыщинский ранее был привлечен к духовному суду присланным сюда лифляндским епископом и был им признан виновным и предан суду всего государства. Однако господа светские сенаторы не хотели считать приемлемым это действие духовного суда, полагая, что суд всех трех сословий должен пользоваться преимуществом; лишь после него обвиняемого следует предавать духовному суду, а не наоборот.

В роли обвинителя выступал литовский инстигатор, который обосновывал свое заявление следующим образом. Обвиняемый написал книгу, в которых приводил доказательства против истинной сущности бога, позаимствовав их у языческих и других порочащих бога авторов и сделав такой вывод: «следовательно, бога нет» (Ergo non est Deus). Все это он делал не в порядке спора, но решительно и утвердительно. Далее он учил, будто таинство святого брака является только обыкновенной связью. Запрещение бракосочетания при кровном родстве не имело (для него) никакого значения; поэтому он свою дочь заставил сочетаться браком с одним из близких родственников; за это предстал перед духовным судом и был приговорен к отлучению. По этим всем причинам он привлекается к ответственности, так как атеизм является худшим из всех пороков; следовательно, виновник должен быть подвергнут соответствующему наказанию.

После того как обвиняемый просмотрел собственные писания и признал их своими, он дал следующий ответ: «Я признаю мощь бога и почитаю величие его помазанного наместника. Я почитаю того, кто является создателем, правителем и содержателем всего того, что есть в мире; но я, ничтожное, несчастное и бедное создание — ведь я наиболее несчастный из всех, потому что сейчас стою перед судом! Я ищу убежища у трона справедливости, у престола милосердия и прошу ваше королевское величество, чтобы со мною соизволили поступать здесь не так жестоко, как происходило перед духовным судом; там же доказательства, которые я мог представлять для обоснования и подкрепления своей веры, не соизволили взять во внимание. Но поскольку я о таком важном деле не имею возможности много говорить, так как мой язык присыхает к небу, то прошу ваше королевское величество оказать мне снисхождение и разрешить взять защитника».

Однако удовлетворить эту просьбу не хотели будто бы потому, что не найдется такой юрист, который защищал бы и заступался за атеизм и который мог бы правильно объяснить и преподнести мнение обвиняемого о том, в каком именно смысле он составил свои писания; об этом лучше всех мог бы сказать сам обвиняемый.

После этого Лыщинский продолжал говорить: «Я верю, что бог существует, и то, что я писал, то писал не от своего имени и не выражал этому своего сочувствия; я только желал опровергнуть все то, что было написано другими; все, что я здесь собрал, я думал опровергнуть в другой части, которую намеревался написать и дать в ней новые доказательства истинной сущности бога. То, что я добавлял: «мы, атеисты, так думаем», то это случилось потому, что я приводил слова высказывающегося атеиста. Относительно мнения об Альстеде, то я неоднократно удивлялся, что он приводил столь слабые и неосновательные доказательства в пользу бога; именно поэтому я отмечал те, которые не имеют никакой ценности. Сверх того, я не только родился и воспитывался в католической вере, но имею также истинные свидетельства христианского поведения и образа жизни. Но самое главное то, что у меня есть также прекрасные и твердые доказательства, которые не позволяют сомневаться в том, что я полностью признаю истинную сущность бога».

Когда некоторые пожелали их услышать, он привел следующее: «В каждом роде существ имеется наиболее совершенное существо: например, среди звезд наиболее совершенным существом является Солнце; в мире животных наиболее совершенным существом является человек; среди разумных существ наиболее совершенным существом является бог» (In omni genere Entium datur Ens perfectissimum exempli gratia: in genere Astrorum datur ens perfectissimum, quod est Sol; in genere Animalium datur ens perfectissimum, quod est Homo; in genere Entium Intellectualium datur Ens perfectissimum, quod est Deus). В заключение он повторил просьбу, чтобы ему дали защитника по делу; это ему было, наконец, разрешено, но с таким условием, чтобы защитник представил свои соображения в течение трех дней. По истечении этих трех дней, а именно 18 февраля дело было возобновлено. Тогда защитник возразил против незаконного срока, обосновывая это тем, что обвиняемый был вызван в суд вопреки закону, чем был нарушен основной привилей о том, что никто из дворян не может быть заключен в тюрьму без постановления суда. Весь этот день прошел в пререканиях и повторениях. Однако его королевское величество декретом лишило Лыщинского права отклонения незаконного срока, назначило ему срок 25 февраля для последнего и окончательного ответа.

На основании королевского распоряжения адвокат привел следующие аргументы: ввиду того, что его клиент был обвинен в атеизме и, следовательно, в ереси, то в свете этого первый (атеизм) должен рассматриваться относительно второй (ереси), как вид относительно рода. Для ереси требуются следующие две стороны: умственное заблуждение и упорство воли, первое — начало ереси, второе — продолжение. На это обстоятельство церковь всегда обращала большое внимание, и перед теми, кто готов был отказаться от своих ошибочных мнений, никогда не закрывала врат прощения при условии наложения терпимого покаяния. Ни одной из этих сторон у обвиняемого не было; в своих писаниях он приводил только чужие мысли, не выражая своего согласия; он всегда придерживался мнения, что надо опровергнуть те доводы, которые приводили против бога, и доказать истинную сущность бога более убедительно. Если же он в разных местах писал: «мы атеисты», то это, как уже указывал сам обвиняемый, объясняется тем, что он вводил высказывающегося атеиста; нигде в его сочинениях нельзя найти: «Я, Лыщинский, так констатирую, или так думаю». Что касается Альстеда, то и это было так, как доказывал обвиняемый. Альстед заслуживал такой острой оценки, поскольку приводил часто неубедительные и ничтожные аргументы. Кроме того, нельзя лучше узнать мнение человека, как по внешним признакам, и отсюда следует следующее правило: действие добродетели зависит от акта веры, который направляет намерение. Лыщинский сделал много хорошего! Это должно послужить свидетельством его хорошего намерения. Он с молодости вел христианский образ жизни, усердно слушал мессы и проповеди и за несколько дней до заключения принимал участие в празднестве евхаристии; он щедро раздавал милостыню, хотел дать средства на постройку часовни и подготовил для нее строительный материал. Свои молитвы он всегда произносил с большим благоговением, а также письменно излагал разные благочестивые размышления; но они вместе с другими вещами были у него изъяты и теперь их не желают показать, чтобы усложнить обвиняемому защиту. Все воеводство дало ему свидетельство о благовидном образе жизни; Лыщинский начал писать свое завещание во имя св. троицы, поручая свою душу богу, а тело земле и т. д. Это все доказывает его душевное настроение, и все эти доказательства истинной веры должны ему помочь; ибо в делах, подлежащих наказанию, достаточен хотя бы один довод в пользу обвиняемого. Кроме того, мы живем сейчас во времена милосердия, и церковь, чтобы вернуть заблуждающихся на истинный путь, своей снисходительностью обыкновенно смягчает строгость, а не отталкивает несвоевременной суровостью. Обвинителю стоит задуматься над тем, что он усердствует больше, чем святая мать церковь. Хорошо известно, что против обвиняемого больше побуждает ретивость, чем любовь к богу, больше хитрость, чем усердие, с той целью, чтобы его представить в таком свете. Ибо если бы обвиняемый не потребовал от доносчика (Бржоски) известного долга, то тот не порвал бы с ним долго лелеяной дружбы. Наконец, обвиняемый прибегнул к королевской милости, которой больше к лицу оказать милосердие, чем прибегать к суровости. Предлагалось подкрепить его предыдущие намерения присягой. Обвинители возражали (говоря): «Обвиняемый не может защищаться тем, что отличает праведного от еретика ввиду того, что между ересью и атеизмом большое различие: первая отступает только от церкви, второй полностью ее отвергает. Кроме того, из его произведений ясно вытекает, что у обвиняемого было также умственное заблуждение и упорство воли (Error in intellectu et pertinacia in voluntate). Он излагал все это без выражения сомнения, а в виде утверждений. Он должен себя причислить к тем же (о которых говорит): «Мы атеисты», так как тот, который говорит что-либо в общем, ничего не исключает. Сверх того, он указал в одном месте: «следовательно, я теперь доказываю, что бога нет» (Sicut ego nunc Deum non esse probo). Если бы он хотел от всего этого отказаться, то он, по крайней мере, отметил это хотя бы одним словом; но этого не случилось, и ничего неизвестно о тех богу угодных размышлениях, о которых упоминал адвокат; их никогда не нашли среди его писаний. Хорошие сочинения не являются достаточным свидетельством истинной веры; следует отметить, что их можно найти также у язычников и лицемеров. Завещание Лыщинского несовершенно и не подтверждено установленным порядком, между тем в руках имеется другое, которое может дать отрицательное сведение о его христианской вере, так как он завещал на богоугодные дела не больше трех флоринов в год; свое тело он не доверил земле, а приказал сжечь на костре и сам себе составил нехристианскую и богохульную надгробную надпись. Указанное различие судебных сроков до применения закона, во время его применения и во время оказания милости может относиться только к духовным делам. Усердие доносчика имеет целью только защиту божественной чести. Требуемая присяга не может быть разрешена обвиняемому потому, что он отвергает того, чьим именем должен присягать; более того, к присяге следует допустить доносчика, так как он имеет в свою пользу много доказательств. 'Королевская милость не может здесь применяться, так как слезы обвиняемого являются лишь вынужденными, чтобы смягчить королевское сердце; и да будет известно, что доброта без справедливости есть величайшая тирания». Затем стороны приступили к рассмотрению во второй, в третий и в четвертый раз, однако, кроме вышеуказанного, ничего нового не было вынесено.

Суплика Лыщинского, брестского подсудка, поданная его величеству королю из виленской тюрьмы в 1688 г.

«Я, правоверный католик, верующий в единого в св. троице господа бога, воздающий хвалу своему создателю и верный подданный короля, наместника царя царей, господствующего над нами счастливо по его милости, помещик брестского воеводства, ныне ложно из ненависти обвиненный, как неверующий в бога нечестивым человеком, который сам подлыми поступками отрекается от бога. Он измышляет, будто я находился в таком заблуждении отказа от веры, которого не могли допустить ни моя совесть, ни воля, ни ум (ибо я никогда не лишался ума). Здравый рассудок каждого человека возмущается и тревожится, допуская и, более того, позволяя себе высказать мысль о том, что нет бога. Какое существо может отрицать создателя? Как выступать против бытия того, благодаря которому вообще мы существуем, живем и сознаем себя? Поистине безумец сказал в своем сердце: нет бога! Но, видно, (и он сказал), сомневаясь в этом, ибо невозможно осмелиться высказать такое мнение без какого-то естественного отвращения, без боязни бога в глубине сердца. Я признаю, конечно, свой проступок в том, что осмелился писать о недоступной мне области, которая превысила мое понимание, ибо то, что является божественным, следует, скорее, покорно почитать, а не исследовать. Но я писал не прямо против бога, а лишь о боге; мои недруги объяснили это в худшем смысле и, многое извратив, представили как атеизм. Из-за этих писаний, которые будто были полностью моими, я был лишен чести и имущества. Невозможно, однако, чтобы эти мои писания полностью не были извращены, ибо замечания, которые я делал частным образом для себя и для представления какому-либо теологу, не являются ни правилами, ни догмами, ни исповеданием, а лишь обыкновенным спором. В нем я излагал с набожной целью причины, сомнения и доводы против аргументов теолога, представляя как бы на сцене тех, кто сомневается в боге, споря с теми, кто выступал против атеистов. Это, однако, не мои мнения и сомнения, а тех, которые иногда осмеливаются усомниться в господе боге. Я высказывался не от себя, а от их имени, высказывая их мнение, но без своего согласия, без всякого сомнения в уме своем о господе боге, без всякого одобрения. Излагая аргументы тех, кто впал в сомнение, я не выступал против бога, а лишь против доводов теолога, которыми он пользовался для доказательства существования бога. Таким образом, в моих писаниях обыкновенное рассуждение, а не (сохрани господь!) отрицание существования бога. Я спорил против вышеприведенных доказательств, а не против существования господа бога, ибо предполагал (но не выражал с этим согласия), что доводы этого теолога о возможности доказательства существования бога недостаточны и поэтому они не свидетельствуют ясно, что можно доказать существование бога. Но из этого не следует, что бога нет, ибо есть и могут быть найдены иные доводы, которые ясно и достоверно доказывают существование бога. Сам мир показывает здравому разуму своего творца и дает основания в откровении для веры в него. Таковы мои рассуждения, добрая мысль и благочестивые намерения и невозможно, чтобы они не были извращены и объяснены в превратном смысле подавшим на меня жалобу доносчиком о том, будто я восставал против бога и, движимый безбожным стремлением, высказывал сомнения. Я, находясь дома, ни о чем не зная, обвиненный без оповещения, без доказательств был схвачен, ограблен и посажен в тюрьму, и я тем более несчастный узник, что невиновен. Потому подаю эту покорнейшую просьбу королевскому величеству, молю о милосердии и снисхождении, которым господь бог ваше величество украсил, чтобы меня ты, как милостивый пан, не отдал под суд только одному духовному суду, собранию епископов, которые, как говорят, судят только по канонам, в общем порядке, но чтобы меня, вы, ваше королевское величество, сами судили, если есть за что, на сейме, или по крайней мере на полном собрании совета сената, в котором заседали бы светские сенаторы. Суди меня, государь! И выяви мое преступление, освободи меня от человека нечестного и предательского, так как я уповаю на господа бога; там моя невиновность будет доказана, будет выяснена моя вера в бога перед лицом справедливых свидетелей, которые дадут правильные показания о моей жизни и нравах, не извращенные пристрастием, не разжигаемые клеветническим доносом. Падаю лиц с мольбой о вашей защите, чтобы вы, покрыв меня щитом светлейшего и святейшего величия, позволили предать меня более снисходительному милосердному суду, на котором я мог бы снять с себя столь отвратительное обвинение и облачиться в свою невинность. Я умоляю вас о снисхождении и взываю к вашему величеству, моему милостивому государю, с рыданием и стенанием. Вашего королевского величества наиболее отверженный и несчастный, из свободного ставший узником, подданный Казимир Лыщинский».

26 февраля после того, как стороны снова предстали перед судом и все же ничего не могли решить, начал, наконец, говорить сам обвиняемый заплетающимся языком и в состоянии большого испуга; он был как бы глухой, который ничего не слышит и которому ничего неизвестно; и все же это его не оправдало; его адвокат привел различные доводы для его оправдания, хотя он сам мог бы сделать это лучше. «Если бы ему была оказана милость, - говорил Лыщинский - чтобы он мог в заключении в церкви составить письменно свою защиту, то он ясно доказал бы, что совсем не виновен, если его все же признают виновным, то он одновременно просит, чтобы суровость правосудия была смягчена добротой. Известно, что те, которые умирают естественной смертью на смертном одре, подвергаются различным искушениям; когда же ему по воле божьей будет вынесен суровый приговор, то он сомневается, сможет ли противостоять приступающим к нему искушениям; ведь тем, которые были приговорены к медлительной смерти, муки сокращались удушением, и только после этого их сжигали».

После того как он этими словами закончил свою речь, начали собирать голоса господ сенаторов; однако в тот день голоса подали только господа епископы. Среди последних было особо примечательно то, что познанский епископ добавил об обвиняемом, будто он высказался против самого себя, почувствовав угрызения совести из-за искушений плоти. Чтобы освободиться от первого и без страха встретить последнее, он не мог придумать более удобного средства, как приобщиться в глубине души к тому, что управляет и напутствует совесть.

28 февраля до поздней ночи собирали голоса светских сенаторов и послов. Все сошлись на том, что обвиняемый должен поплатиться жизнью путем сожжения. Некоторые увеличивали наказание предварительным сожжением руки, другие желали облегчить наказание снятием головы; немногие считали, что он должен быть приговорен к пожизненному заключению. Один полагал, что следует дело отправить в Рим. Король вынес решение, чтобы доносчик вместе с шестью другими свидетелями принес присягу в том, что он привлек обвиняемого суду не злоумышленно; что он у него не нашел больше никаких писаний, кроме приведенных, и ничего не утаил такого, что могло бы послужить для его защиты. Остальное было принято для дальнейшего обсуждения.

9 марта обвинитель Лыщинского с шестью свидетелями принес такую присягу против обвиняемого атеиста.

10 марта Лыщинский в Фарном костеле покаялся в своих заблуждениях. Предварительно лифляндский епископ произнес трогательную проповедь, тогда как Лыщинский на построенном для этого помосте стоял коленопреклонный перед алтарем. После проповеди господин епископ сел перед ним на стул, стоящий же при этом духовник читал покаяние, которое обвиняемый, заливаясь слезами, повторял вслед за ним. Затем господин епископ дал ему отпущение грехов, прибегнув к легкому бичеванию. Далее епископ сошел с помоста, а атеист оставался там еще некоторое время и, обратившись к народу, призывал бога, короля, сенат и всю республику (оказать ему) милость и милосердие. Когда он закончил свою речь, церемония завершялась торжественным шествием, на котором присутствовала королева с принцами и принцессами.

28 марта по делу обвиняемого атеиста литовским гофмаршалом был опубликован приговор следующего содержания. Лыщинский должен быть вывезен из города и сожжен на костре вместе со своими произведениями в руках. Имущество его будет конфисковано, дом, в котором жил, разрушен и место оставлено пустырем на вечные времена.

После чтения приговора перед королевским троном выступили познанский и лифляндский епископы с просьбой, чтобы несколько смягчить суровость приговора. Сам обвиняемый тоже начал говорить, пал на колени и проливал слезы, упрашивая, чтобы его не заставили умирать такой продолжительной и мучительной смертью, но от удара меча; это хорошо послужит делу его спасения, так как он опасается больших искушений, которые в таких случаях обыкновенно испытывает человек.

Это склонило королевское величество оказать ему милость, чтобы он был казнен путем отсечения головы.

30 марта был исполнен приговор следующим образом: на помосте, построенном на площади, Лыщинский сжег свою рукопись, держа ее на палке. Затем ему снесли голову и сразу после этого вывезли за город и труп сожгли дотла.

Во время казни он показал себя очень благоговейным и вполне подготовленным к смерти. Пепел был помещен в снаряд и выстрелен в тартарию.

Надгробная надпись (лат.), которую Лыщинский сам составил при жизни и о которой упоминается в вышеприведенных актах: «О путник! Не пройди мимо этих камней. Ты на них не споткнешься, если не споткнешься на истине. Узнаешь истину у камней: ибо даже те люди, которые знают, что это правда, учат, что это ложь. Учение мудрецов — сознательный обман» (3).

Сообщения о Лыщинском из Парижской «Газет» 1689 года.

О происходившем в Варшаве процессе над польским атеистом жители Парижа узнали из своей газеты в марте 1689 г., т. е. при жизни Лыщинского. Сообщения о процессе печатались в парижском еженедельнике «Газетт».

Во времена Людовика XIV Франция очень интересовалась Польшей. Доказательством живого интереса польскими делами можно считать наряду с прочими и то, что сообщения под заголовком «из Варшавы» печатались почти всегда на первом месте, перед сообщениями из других городов Европы.

В 1689 г. были опубликованы 5 сообщений о процессе Лыщинского в следующих номерах: в № 11 от 19 марта 1689 г.— сообщение от 4 февраля (с. 121), в № 12 от 26 марта 1689 г.— сообщение от 25 февраля (с. 139), в № 13 от 2 апреля 1689 г. сообщение от 4 марта (с. 325—326), в № 14 от 9 апреля 1689 г. сообщение от 11 марта (с. 157) и в № 17 от 30 апреля 1689 г. сообщение от 1 апреля 1689 г. (с. 193—194).

Из приведенных данных видно, что с момента сообщения из Варшавы до его появления в парижском еженедельнике проходил месяц. Имя Лыщинского не было упомянуто ни разу. Сообщения, которые публиковались в «Газетт», были очень короткими, но, несмотря на это, в них содержится по крайней мере пять таких подробностей, которых нет в известных рукописных и печатных отчетах о деле Лыщинского.

В сообщении из Варшавы от 4 февраля 1689 г.:

«Заключен в тюрьму шляхтич, обвиненный в атеизме, и допрошен в сейме. Он признался, что написал несколько сочинений, что у него были сторонники». № 11 от 19 марта 1689 г., с. 121.

В сообщении от 25 февраля:

«Сессия сейма началась сегодня рано утром для суда над шляхтичем, обвиненным в атеизме. Ему дано время на подготовку к защите”. № 12 от 26 марта, с. 133.

Сообщение от 4 марта:

«26 прошедшего месяца (февраля) продолжался процесс шляхтича, обвиняемого в атеизме. В свою защиту он не смог привести ничего иного, как только то, что намеревался опровергнуть все те положения, которые написаны, и что этот план был бы обнаружен в его бумагах, если бы тот, кто его обвинил, не присвоил бы и не уничтожил их. Потребовали, чтобы доносчик вместе с семью свидетелями присягнул в том, что он не утаил никакой рукописи. Этот способ принесения присяги является в той стране чем-то позорным и бесчестит семью (близких). Преступника приговорили к смерти путем отсечения головы, но сначала будут сожжены его сочинения, которые он будет держать в правой руке, а затем отрубят руку. Обвинитель был приговорен к штрафу за заключение шляхтича в тюрьму до приговора суда, поскольку такая практика противоречит закону. «Газетт» № 13 от 2 апреля, с. 325—326.

Сообщение от 11 марта:

«Вчера шляхтич, в отношении которого было доказано, что он атеист, публично с кафедры костела Св. Яна в присутствии короля, королевы и многочисленной свиты отказался от своих заблуждений. Он просил, чтобы его не сжигали на костре, поскольку боится, что боль может ввести его в искушение. Ему вручили его сочинение (речь, очевидно, идет о тексте отречения), чтобы он зачитал его вслух, но он не мог продолжить и его зачитал какойто ксендз». «Газетт» № 14 от 9 апреля, с. 157.

И последнее сообщение от 1 апреля:

«28 прошедшего месяца, шляхтич, который был признан атеистом, был доставлен в сенат, где ему был зачитан приговор, в соответствии с которым он должен собственноручно сжечь свои сочинения, после чего он сам.должен быть сожжен живым. Он признал, что не может жаловаться на суровость своих судий, ибо заслужил более суровое наказание. Однако, несмотря на это, он просит короля и сенат смягчить наказание, дабы не вводить его в искушение. Ему была оказана (милость), что после сожжения своих сочинений будет отсечена голова прежде, чем сожжено тело. Приговор должен был быть приведен в исполнение 29 марта, однако из-за внезапно разразившейся бури, которая могла вызвать пожар в городе — где дома в большей части деревянные — исполнение его пришлось отложить на следующий день. Его ввели на эшафот, он сжег свои сочинения, затем отсекли ему голову, а тело бросили в костер». «Газетт» № 17 от 30 апреля, с. 193— 194.

Можно выделить те сообщения, которые неизвестны из других источников. Так, парижская «Газетт» сообщает, что:

1. Лыщинский признался в том, что у него были сторонники.

2. Доносчик, принося присягу, в результате которой Лыщинского приговорили в смерти, покрыл свою семью позором.

3. Тот, кто заключил Лыщинского в тюрьму, был приговорен к уплате штрафа за нарушение закона.

4. Лыщинский не дочитал до конца своего Отречения; текст отречения от своих атеистических взглядов прочитал за него какой-то ксендз.

5. Казнь была проведена с опозданием на один день из-за бури, которая могла вызвать пожар.

К сведениям этим нужно относиться критически (3).

казимир лыщинский атеист

Заключение

В историю Беларуси К.Лыщинский вошел не только как мыслитель, педагог и общественный деятель, но и как высокоморальный и достойный человек, на защиту которого становились современники, пытавшиеся противостоять церковному диктату.

Оборвав жизнь Казимира Лыщинского, палачи не смогли уничтожить его идеи. Мысли и высказывания великого просветителя о необходимости уничтожения феодального строя и всякого угнетения, о создании общества, ос