Скачать

Средние века в исторической науке

Г.Г.Пиков

"Никогда история мира не принимает такой важности и значительности,никогда не показывает она такого множества индивидуальных явлений, как в средние века. "

( Н.В. Гоголь)

"...не плакать, не смеяться, а понимать"

(Ковалевский М. М.)

"Наука, как известно, тем и хороша, что в ней никому не дано сказать последнее слово".

(И. Д. Ковальченко)

" Для меня история - это сумма всех возможных историй, всех подходов и точек зрения"

(Ф. Бродель)

Французский философ Никола Мальбранш (1638-1715) подлинными науками называл те, которые устанавливают логические связи между явлениями, а все прочие именовал "полиматией" (всезнайством). Данное утверждение как нельзя лучше подходит именно к истории. Недаром известный французский медиевист Марк Блок в своей "Апологии истории" выделяет особо два параграфа (6 и 7) с характерными заголовками "Понять настоящее с помощью прошлого" и "Понять прошлое с помощью настоящего" (Блок М. Апология истории. М.,1986. С.25-29). Первый великий русский медиевист Тимофей Николаевич Грановский в своих лекциях 1849-1850 учебного года особо подчеркивал, что "Ввиду великих вопросов, решаемых западными обществами, человеку с мыслящим умом и благородным сердцем нельзя не оглянуться назад и не поискать ключа к открытию причин тех загадочных явлений, на которые мы смотрели и смотрим с удивлением" (Грановский Т.Н. Лекции по истории средневековья. М.,1986. С.239) . Между тем к истории средних веков на протяжении уже нескольких столетий сохраняется довольно пренебрежительное отношение. Его ярко выразил своими словами итальянский писатель прошлого века Адольфо Бартоли: "Как будто разум окутался саваном, чтобы сойти в могилу, где он оставался много веков. Свет мысли погас. Мир со своими радостями, природа со своими красотами перестали говорить сердцу человека. Высочайшие устремления духа стали признаваться грехом. Небо нависло над землей и душило ее в чудовищных объятиях" . На это страстно возражал известный писатель и публицист Гилберт Кийт Честертон: "тех, кто любит средние века, нередко обвиняют - как это ни глупо - в том, что для них средневековье совершенно. Но в том-то и дело, что оно было несовершенным - несовершенным, как незрелый плод или маленький ребенок. Несовершенство его - особое; именно такой вид несовершенства современные мыслители любят больше, чем зрелость... То было время прогресса... Люди редко двигались так быстро и сплоченно от варварства к цивилизации" ("Новый Иерусалим"). "Мы помним их (средние века) по запаху последней, упадочной поры. Для нас средневековая жизнь - жуткая пляска демонов и грешников, прокаженных и еретиков. Но это не жизнь средних веков - это их смерть. Это дух Людовика XI и Ричарда III, а не Людовика IX и Эдуарда I" (" Кукольный театр")( Тем не менее споры продолжаются до сих пор. Хотя история и "спор без конца", все же из всех исторических периодов ни один не вызывал таких споров и диаметрально противоположных подходов, как история средних веков. Как писала Евгения Владимировна Гутнова, "медиевистика...родилась с темным пятном уничижительного или даже резко отрицательного отношения к этому многовековому периоду".

Негативное отношение к средневековому периоду породили еще итальянские гуманисты. Для них средние века были периодом, ни к чему не относящимся, пустым, неким "провалом" в развитии культуры. Им рано становятся чужды узкий церковный дух средневековой литературы, запутавшаяся в отвлеченных построениях схоластика и символическое религиозное искусство. Чуждо и даже враждебно, ибо они всегда помнили, что наиболее законченные формы средневековой культуры сложились на территории Франции и оттуда были занесены в Италию. Отсюда их тяга к античному наследию и как национальному. Историческая концепция, начавшая складываться еще в 14 веке, отличалась четкостью и ясностью. Суть ее связана с чисто культурологическим подходом итальянцев. Золотой век искусства - античность, а после падения Западной Римской империи наступают "темные века". Искусство приходит в глубочайший упадок и целиком попадает в руки "греков"(т.е. византийцев), которые культивировали "грубую манеру". Подъем начинается только со второй половины 13 века и связан прежде всего с именами Джотто и Чимабуэ. Джованни Виллани в своей "Хронике" под 1334 годом называет его "высочайшим мастером живописи своего времени, наиболее точно следовавшим натуре при изображении фигур и действий". Лоренцо Валла подчеркивал в 15 веке, что "поднялись и вновь возродились" не только искусства, но и литература. Основатель неоплатоновской академии во Флоренции Марсилио Фичино прямо заявляет о своем веке: "Это, несомненно, золотой век, который вернул свет свободным искусствам, до того почти уничтоженным: грамматике, красноречию, живописи, архитектуре, скульптуре, музыке." Постепенно это представление стало оформляться и терминологически.

Это связано прежде всего с термином "Возрождение". Итальянскими гуманистами слово это понималось несколько иначе, чем в наше время. Сейчас под Возрождением понимается " обращение к античному культурному наследию, как бы " возрождение" его" (Большая Советская Энциклопедия). Таким образом, Возрождение в данном случае выглядит как форма культурного процесса, обращение к культуре позавчерашней, через голову культуры вчерашней, с целью формирования культуры сегодняшней и особенно завтрашней:

Позавчерашняя Вчерашняя Сегодняшняя Завтрашняя

По форме это действительно так, но у гуманистов было и свое понимание этого выражения. Перед всем тогдашним обществом стояла задача обновления и это обновление понималось широко, прежде всего как моральное обновление всего общества. Но если церковь ратовала лишь за очищение религии без обновления культуры, то гуманисты выступали именно за обновление культуры. Чтобы понять смысл этого обновления, надо учесть то, что в основе размышлений гуманистов лежал традиционный, основанный на Священном Писании опыт понимания человеческой истории. Если в античности говорилось о кругообороте истории, ее движении по кругу, то христианство разрабатывает линейную концепцию истории. История понимается как двухвекторный процесс:

История начинается с грехопадения Адама и Евы и ко времени Христа человечество заходит в тупик. Для вывода его из этого тупика понадобилась жертва Бога. С тех пор и появилась возможность возвращения в Эдем, в первобытное состояние, состояние до грехопадения.

По мнению гуманистов, именно культура должна вернуться в свое первобытное состояние; "грехопадение" же состоялось вследствие прихода варваров, которые уничтожили великую античную культуру. Как видим, " возрождение" это не просто и не обязательно " сознательное обращение в прошлое" а преображение, возвращение в исходное состояние. За основу был взят церковный термин renovatio, от которого и произошли итальянские слова rinascita, Rinascimento.

Термин начинает фигурировать у немецкого художника Альбрехта Дюрера (die itzige Wiedererwachung), деятеля немецкой Реформации, ближайшего сподвижника Мартина Лютера и крупнейшего гуманиста Филиппа Меланхтона (renascentia studia) и великого Никколо Маккиавелли (Roma rinata). Они используют это выражение, правда, редко и в довольно узком смысле: Ф.Меланхтон в своей виттенбергской речи 1518г. подразумевает изучение греческого языка и античной литературы, а Н. Маккиавелли заговорил об этом в связи с переворотом Кола ди Риенцо. Но Джорджо Вазари в своих "Жизнеописаниях наиболее известных художников, скульпторов и архитекторов" обосновывает этот термин, вводит его в оборот, как бы подводя итоги культурному развитию Италии в предшествующие века и констатируя, что "возрождение, преображение" состоялось. Под "возрождением" в духе бурного 16-го века понимается не только обновление наук и искусств, но и изменение сути человеческой природы( такое же значение имел и послуживший основой католический термин "renovatio").

Широко популярным становится со временем и термин "средние века". На латинском языке он звучит как medium aevum. Слово medium здесь означает не просто средний, а находящийся посредине между культурой "до грехопадения" и культурой, вернувшейся в первобытное состояние; следовательно, речь идет о пустом периоде. Если культура была не истинна, то можно говорить, что ее не было. Слово aevum означает не какой-то конкретный этап, а нечто неопределенное физически, но значащее. Поэтому итальянские гуманисты и противопоставляли свою культуру культуре тех народов, в том числе и европейских, которые еще не пришли к идее преображения. Средневековье, по их мнению, может длиться бесконечно долго и избавиться от этого "многоголового чудовища" всегда непросто.

Культурологический подход помог гуманистам увидеть и некоторые характерные особенности этого периода. Именно гуманисты первыми указали на решающую роль германских ("варварских") завоеваний в переходе от античности к средневековью (Флавио Биондо, Леонардо Бруни, Н. Маккиавелли, Помпоний Лет), обратили внимание на систему феодов( которую они связывали с этими завоеваниями), на господство политической раздробленности, особую, с их точки зрения, реакционную политическую роль католической церкви и папства в Европе, особенно в Италии (Лоренцо Валла, Н. Маккиавелли). Первое систематическое изложение истории средних веков в Западной Европе как особого периода истории дал итальянский гуманист Флавио Биондо в своем сочинении "История со времени падения Римской империи", над которым работал более 20 лет и довел изложение до своего времени( до 1440г.; умер в 1463г.). У писателей 16в. уже довольно широко в ходу были выражения "media aetas", "media antiquitas" и "media tempora". Французский гуманист Жан Боден и англичанин Френсис Бэкон обратили внимание на такие новые явления культуры, как изобретение пороха, книгопечатание, географические и научные открытия, развитие производства и торговли и назвали их рубежными. В литературе того времени усилилось стремление отделить новое время от предшествующих столетий. Идея научного и технического прогресса легла в основу концепции профессора университета в Галле Христофора Целлариуса (Келлера). Он разделил всю историю на три периода (здесь начало так называемой гуманистической трихотомии) и посвятил им три отдельных сочинения:

1685 - "Древняя история",

1688 - "История средних веков от времени Константина Великого до взятия Константинополя турками",

1696 - "Новая история".

Концом средних веков он предложил считать эпоху Реформации (16 век).

Эстафету у гуманистов переняли просветители, которых, собственно, и можно считать первыми медиевистами в полном смысле этого слова, ибо они немало сделали для изучения истории средних веков. К этой истории они относились еще более резко, чем гуманисты. Именно в эту эпоху сложился "приговор" средним векам. Наиболее яркое выражение враждебное отношение к средневековью получило у Вольтера (1694 - 1778). По его мнению, высказанному в своем "Опыте о нравах и духе народов и о главных событиях истории от Карла Великого до Людовика XIII" при рассмотрении истории варварских народов, погубивших Римскую империю " испытываешь чувство, похожее на чувство путешественника, который покинул великолепный город и оказался в пустыне, покрытой терниями" Мир в этот период выглядел как покинутый жителями великолепный город, от которого остались варварские дороги, обломки культуры и т. п. : "Вместо прекрасного латинского языка - 20 варварских наречий, вместо культуры и законов - только варварские обычаи. Цирки и амфитеатры, возвышавшиеся во всех провинциях, сменились хижинами, крытыми соломой. Большие дороги, такие красивые и прочные, проведенные от подножия Капитолия до гор Тавра, покрылись стоячими водами. Такой же переворот произошел в умах; Григорий Турский и монах Фредегар из Сен-Галлена - это наши Полибии и Титы Ливии. Человеческий разум огрубел среди самых подлых и бессмысленных суеверий... Вся Европа коснеет в этом унижении до 16 в. и освобождается от него лишь путем ужасных судорог". "Историю этого времени, - добавляет он, - необходимо знать лишь для того, чтобы ее презирать". Средневековье он считал чистым порождением религии или глупости (синоним религии). Религия же для него не более как изобретение "первого мошенника, встретившего первого дурака", а богословские споры он приравнивал к нелепым столкновениям "папистов, которые едят бога вместо хлеба, лютеран, съедающих бога вместе с хлебом, и кальвинистов, которые кушают хлеб, но совсем не кушают бога". Таким образом, несмотря на то, что Вольтер, в противоположность гуманистам, развенчал историю античности, все же переход к средним векам, к эпохе, когда зарождаются и крепнут самые ненавистные для буржуазии 18в. учреждения - католическая церковь и феодализм, представляется ему как глубочайшее падение культуры и в то же время как рост самых глупых и бессмысленных суеверий. Здесь у Вольтера выступает уже известная нам периодизация истории, деление ее на древнюю, среднюю и новую с характеристикой эпох преимущественно по культурному признаку. Грубое варварство отличает Европу после германского нашествия; города и торговля приходят в упадок, нравы грубеют. Вольтер издевается над варварскими "правдами", которые оценивают человеческую жизнь в солидах, и говорит, что вообще правосудие отличается дикостью и суеверием. Вся история тогдашних королевских домов, особенно Меровингов, является сплошным рядом ужасающих преступлений, свидетельствующих о глубочайшем упадке нравов. Этому мрачному средневековью Вольтер противопоставляет эпоху Возрождения как "прогресс человеческого ума". "Природа в это время произвела, - по его мнению, - исключительных людей во всех областях, особенно в Италии".

Так складывается "приговор" средним векам. Его появление вполне понятно в то время, когда шла ожесточенная борьба старого и нового, когда буржуазия начала штурмовать твердыни феодального общества. Однако, как справедливо писала Е. В. Гутнова, "при всей снисходительности к этому безапелляционному приговору, нельзя не заметить, что даже тот уровень исторических знаний не давал оснований для столь однозначно отрицательной оценки средневековья. Он исходил прежде всего из потребностей современной идейной борьбы и грешил недостатком историзма".

Тем не менее именно в эпоху Просвещения складывается особая отрасль исторического знания - "медиевистика". Сам термин этимологически латинского происхождения, как и выражение "средние века"; он происходит от сочетания "medium aevum". Морфологически он французского происхождения: medievistique, medieviste. В широкое употребление он войдет только в нашем столетии. "Большой Ларусс 19 в." его не знает. Даже в первом издании Большой Советской Энциклопедии, в Британской и Американской энциклопедиях и немецком Брокгаузе его нет. Во втором издании БСЭ (1954) он применяется только в отношении западноевропейского средневековья. Двухтомный Энциклопедический словарь 1964г. применяет его по отношению ко всей Европе в средние века. В последнее время, однако, возникли уже такие понятия как "всеобщая медиевистика" (allgemeine Mediavistik, medievistique generale) и "специальные медиевистики" (русская, французская, австрийская и т.п.).

В эпоху просвещения складывается и такой термин, как "феодализм" ( с начала 18 века). Он происходит от латинского слова feodum (феод). Феодализм историки Просвещения трактовали только как политическую или правовую систему и к особенностям, выделенным гуманистами, добавляли свои. Ненависть к феодализму и клерикализму, а также свойственное историкам-просветителям стремление на конкретно-историческом материале обнаружить общие всемирно-исторические законы прогрессивного общественного развития побуждали их к специальному изучению истории средневековья.

В 20-х годах 18в. во французской историографии, в непосредственной связи с идеологической борьбой, предшествовавшей буржуазной революции, возникла германо-романская проблема. Стали формироваться два течения в тогдашней медиевистике, по-разному решающие вопрос о роли германского и романского начал в формировании социально-политического строя средневековой Европы. Романисты выводили феодальные учреждения средневековья из порядков поздней Римской империи, а германисты видели в них развитие исключительно (или преимущественно) германских начал. В 1727г. вышла работа графа Анри де Буленвилье (1658 - 1722) "История древнего правительства Франции".. В ней и в ряде других работ, опубликованных, правда, лишь после его смерти, этот аристократ, дилетант, любитель истории ради фамильных древностей, представитель феодальной оппозиции времени Людовика XIV, недовольной "уравнительными" тенденциями французской монархии, пытаясь исторически обосновать привилегии дворянства, связывал их происхождение с германским завоеванием Галлии. Дворяне, по теории Буленвилье, являются потомками франков - народа-завоевателя, и по праву завоевания владеют землей и господствуют над потомками побежденных галло-римлян - третьим сословием. Все франки, по его мнению, равны и король не выше знати. Это еще не германистическая теория, а скорее теория двух рас, до известной степени дуалистическая, но уже есть элементы будущей германистической теории. С позиций феодальной аристократии он выступал против абсолютизма, пытаясь исторически обосновать правомерность ограничения королевской власти в пользу дворянства, однако главное острие его концепции было направлено против буржуазии.

Поэтому в 1734г. против взглядов Буленвилье выступил секретарь французской Академии Наук аббат Жан Батист Дюбо (1670 - 1742), который в своем главном труде "Критическая история установления французской монархии в Галлии"(т.1-3, 1734) впервые сформулировал концепцию школы т.н. романистов. Дюбо считал, что разделение общества на дворян, или аристократию, и третье сословие не являлось результатом франкского завоевания (их предками были галло-римляне). Он полагал, что дворянские привилегии возникли только в 9-10вв. в результате узурпации крупными сеньорами прав королевской власти и порабощения ими искони свободных крестьян и горожан (предков средневекового третьего сословия) и поэтому они не являются законными. Тем самым Дюбо пытался исторически обосновать права поднимающейся буржуазии на борьбу с феодальным дворянством. Здесь можно увидеть в зародыше и теорию континуитета (непрерывного развития) от древности , которую впоследствии будут обосновывать Фюстель де Куланж и Альфонс Допш. К числу заслуг аббата Дюбо можно отнести и то, что он впервые поставил проблему образования наций, прежде не существовавшую для историков.

Этим было положено начало борьбе германистов и романистов во французской историографии. Как видим, и те и другие односторонне подчеркивают лишь одну из сторон единого процесса, представляющего собой синтез социальных элементов древнегерманского общинного и римского рабовладельческого обществ, находившихся на стадии разложения. При этом и германисты и романисты подходят к вопросу в основном с юридических позиций.

С германистических позиций выступали в отдельных случаях и идеологи антифеодального лагеря. Так, французский политический мыслитель, писатель и историк Ш. Л. Монтескье (1689 - 1755) поддерживает тезис Буленвилье о германском происхождении французской монархии и феодализма. Франкское завоевание было, но сеньориальные привилегии, в частности судебные права феодалов не были результатом узурпации, а развились из первобытного строя германцев, были принесены "из лесов Германии". Привлекая идеи своих предшественников (Ж. Бодена, Дюбо) о влиянии климата и почвы на строй государства, он, по сути, впервые пытается синтезировать две теории. Не было разделения на два сословия, а было установление более демократического строя.

В конце 18 - начале 19вв. интерес к истории средних веков начинает заметно возрастать в связи с общими причинами, обусловившими распространение романтизма. Это идейное и художественное направление, охватившее философию, право, политическую экономию, филологию, историографию и особенно ярко проявившееся в литературе и искусстве, отличалось крайней неоднородностью. Оно представляло собой реакцию на мировоззрение Просвещения и Великую французскую революцию со стороны идеологов дворянства и консервативной буржуазии. Но, с другой стороны, романтизм был порожден освободительным движением народных масс, пробужденных французской революцией, борьбой против феодализма и национального гнета и в то же время - разочарованностью широких общественных слоев в результатах этой революции и капиталистического прогресса в целом. В отличие от просветителей, горячо веривших в безусловность исторического прогресса, романтики видели преимущественно теневую, негативную сторону капиталистического развития. Их творчество было проникнуто протестом против угнетения и политической реакции, поисками новых идеалов, которые приобретали в условиях того времени утопический характер. Так они идеализировали средневековье как период, когда якобы господствовала "чистая вера в бога", традиция, в которой они видели оплот против революционных потрясений и преобразований. По вопросу о генезисе феодализма они, как правило, придерживались германистических взглядов, принимавших у них националистическую окраску: феодализм и торжество христианства в средние века они считали проявлением германского "народного духа". Общее у всех романтиков - интерес к судьбе простого народа, к народной культуре, фольклору и традиции (особенно правовой), поэтому они много сделали и для конкретного изучения истории средних веков. Их работы часто неприемлемы с точки зрения методологии, но они, в то же время, подлинный кладезь премудрости. Именно романтики положили начало изучению народного менталитета и культуры вообще. Многие современные историки, по сути, всего лишь продолжают их линию. Так называемые реакционные романтики именовали средневековую историю золотым веком человечества, ибо тогда господствовало религиозное мировоззрение, а, следовательно, существовала высокая мораль. Для них это был "золотой век" мира и социальной гармонии, освященный "гением христианства" (Ф. Шатобриан).

В нашей отечественной литературе взгляды романтиков своеобразно отразил выдающийся писатель Николай Васильевич Гоголь, одно время пытавшийся читать лекции по истории средних веков:

"Никогда история мира не принимает такой важности и значительности, никогда не показывает она такого множества индивидуальных явлений, как в средние века. Все события мира, приближаясь к этим векам, после долгой неподвижности, текут с усиленною быстротою, как в пучину, как в мятежный водоворот, и, закрутившись в нем, перемешавшись в нем, перемешавшись, переродившись, выходят свежими волнами. В них совершилось великое преобразование всего мира; они составляют узел, связывающий мир древний с новым; им можно назначить то же самое место в истории человечества, какое занимает в устроении человеческого тела сердце, к которому текут и от которого исходят все жилы. Как совершилось это всемирное преобразование? какие удержались в нем старые стихии? Что прибавлено нового? Каким образом они смешались? Что произошло от этого смешения? Как образовалось величественное, стройное здание веков новых? - Это такие вопросы, которым равные по важности едва ли найдутся во всей истории. Все, что мы имеем, чем пользуемся, чем можем похвалиться перед другими веками, все устройство и искусное сложение наших административных частей, все отношения разных сословий между собою, самые даже сословия, наша религия, наши права и привилегии, нравы, обычаи, самые знания, совершившие такой быстрый прогрессивный ход, - все это или получило начало и зародыш, или даже развилось и образовалось в темные, закрытые для нас средние века. В них первоначальные стихии и фундамент всего нового; без глубокого и внимательного исследования их не ясна, не удовлетворительна, не полна новая история; и слушатели ее похожи на посетителей фабрики, которые изумляются быстрой отделке изделий, совершающейся почти перед глазами их, но позабывают заглянуть в темное подземелье, где скрыты первые всемогущие колеса, дающие толчок всему: такая история похожа на статую художника, не изучившего анатомии человека.

Отчего же, несмотря на всю важность этих необыкновенных веков, всегда как-то неохотно ими занимались? Отчего, приближаясь к ним, всегда спешили скорее пройти их и отделаться от них, и редкие, очень редкие, пораженные величием предмета, возлагали на себя труд разрешить некоторые из приведенных вопросов? Мне кажется, это происходило оттого, что средней истории назначали самое низшее место. Время ее действия считали слишком варварским, слишком невежественным, и оттого-то оно и в самом деле сделалось для нас темным, раскрытое не вполне, оцененное не по справедливости, представленное не в гениальном величии. Невежественным можно назвать разве только одно начало, но это невежественное время уже имеет в себе то, что должно родить в нас величайшее любопытство. Самый процесс слияния двух жизней, древнего мира и нового, это резкое противоречие их образов и свойств, эти дряхлые, умирающие стихии старого мира, которые тянутся по новому пространству, как реки, впавшие в море, но долго еще не сливающие своих пресных вод с солеными волнами; эти дикие,, мощные стихии нового, упорно не допускающие к себе чуждого влияния, но наконец невольно принимающие его; это старание, с каким европейские дикари кроят по-своему римское просвещение; эти отрывки или, лучше сказать, клочки римских форм, законов, среди новых, еще неопределенных, не получивших ни образа, ни границ, ни порядка; самый этот хаос, в котором бродят разложенные начала страшного величия нынешней Европы и тысячелетней силы ее, - они все для нас занимательнее и более возбуждают любопытство, нежели неподвижное время всесветной Римской империи под правлением ее бессильных императоров.

Другая причина, почему неохотно занимались историею средних веков, это - мнимая сухость, которую привыкли сливать с понятием о ней. На нее глядели, как на кучу происшествий, нестройных, разнородных, как на толпу раздробленных и бессмысленных движений, не имеющих главной нити, которая бы совокупляла их в одно целое. В самом деле, ее страшная, необыкновенная сложность с первого раза не может не показаться чем-то хаосным, но рассматривайте внимательнее и глубже, и вы найдете и связь, и цель, и направление; я, однако же, не отрицаю, что для самого уменья найти все это нужно быть одарену тем чутьем, которым обладают немногие историки. Этим немногим предоставлен завидный дар увидеть и представить все в изумительной ясности и стройности. После их волшебного прикосновения происшествие оживляется и приобретает свою собственность, свою занимательность; без них оно долго представляется для всякого сухим и бессмысленным. Все, что было и происходило - все занимательно, если только о нем сохранились верные летописи, выключая разве совершенное бесстрастие народов; везде есть нить, как во всякой ткани есть основа, хотя она иногда совершенно бывает заткана утоком; как в лучистом камне есть невидимый свет, который он отливает, будучи обращен к солнцу, - она исчезает только с утратою известий. Так и в первоначальных веках средней истории сквозь всю кучу происшествий невидимой нитью тянется постепенное возрастание папской власти и развивается феодализм. Казалось, события происходили совершенно отдельно и блеском своим затемняли уединенного, еще скромного римского первосвященника; действовал сильный государь или его вассал и действовал лично для себя, а между тем существенные выгоды незаметно текли в Рим. И все, что ни происходило, казалось, нарочно происходило для папы. Гильдебрандт только отдернул занавес и показал власть, уже давно приобретенную папами.

История средних веков менее всего может назваться скучною. Нигде нет такой пестроты, такого живого действия, таких резких противоположностей, такой странной яркости, как в ней: ее можно сравнить с огромным строением, в фундаменте которого улегся свежий, крепкий, как вечность, гранит, а толстые стены выведены из различного, старого и нового материала, так что на одном кирпиче видны готфские руны, на другом блестит римская позолота; арабская резьба, греческий карниз, готическое окно - все слепилось в нем и составило самую пеструю башню. Но яркость, можно сказать, только внешний признак событий средних веков; внутреннее же их достоинство есть колоссальность исполинская, почти чудесная, отвага, свойственная одному только возрасту юноши, и оригинальность, делающая их единственными, не встречающими себе подобия и повторения ни в древние, ни в новые времена."

Здесь имеет смысл привести и слова основателя романтического направления в литературе Германии барона Гарденберга, известного под псевдонимом Новалис (1772 - 1801): "инсургенты, которые назывались протестантами в союзе с . филологией и рациональной библейской экзегезой лишили Европу бога и подняли разум в ранг евангелистов". Ему вторил и развивал его идеи в своих многочисленных произведениях литератор, публицист и философ Фридрих Шлегель (1772 - 1829). Исходным пунктом и лейтмотивом всех его сочинений является лозунг "Возвращение к порядку!": "просвещенный народ, вся энергия которого уходит на мыслительную деятельность, утрачивает вместе с темнотою и свою силу, и тот принцип варварства, который является основой всего великого и прекрасного".

В своей "Философии истории" Шлегель следующим образом обозначает значение средних веков: "Простой обзор средневековой истории, даже если он содержит только немногие живые характерные черты, свидетельствует о неистощимом богатстве средних веков, и этот простой обзор будет достаточен, чтобы убедить нас в том, что тогда боролись великие характеры, каких не было ни в какой другой исторический период, боролись важные интересы, высокие мотивы, возвышенные идеи и чувства; что таким образом в так называемой анархии средних веков заключено было исключительное богатство жизни и замечательнейшие стремления, что здесь открываются в большом количестве божественные следы сверхчеловеческого могущества. В то же время, чем больше и глубже проникаешь в эту эпоху, тем более убеждаешься в том, что в средневековом государстве не меньше, чем в средневековой церкви, все прекрасное и великое вытекало из христианства и из чудесной силы господствующего религиозного чувства".

Либеральные романтики видели и недостатки в истории средних веков, но все же подчеркивали, что она была колыбелью современного общества, буржуазии, революции и, таким образом, признавали плодотворность средневековья. Получается, что именно романтизм произвел в отношении средних веков поворот на 180 градусов по сравнению с гуманистами.

В качестве примера можно привести взгляды немецких историков так называемой исторической школы права. Крупнейшими представителями ее являются основатель этого направления профессор Геттингенского университета Густав Гуго (1764 - 1844), профессор Берлинского университета Фридрих Карл фон Савиньи (1779 - 1861) и историк права, профессор ряда немецких университетов Карл Фридрих Эйхгорн. Основные принципы этой школы хорошо изложены у Савиньи и Эйхгорна. Они полагали, что право создается не волей законодателя, а в результате медленного процесса развития общественных отношений, начало которого теряется в доисторическом прошлом. Законодатель - не творец права, а выразитель "народного духа", который он может познать лишь с помощью истории народа. Марка, знать, дружинные отношения - все это исконно германские учреждения. Что касается римского права и государственных учреждений, то они не погибли в эпоху варварских вторжений, а лишь постепенно видоизменялись в соответствии с "народным духом". Нетрудно заметить, что особенностью идей исторической школы права, как и в целом романтиков, взявших на вооружение германистическую теорию, являлось отрицание возможности и необходимости каких-либо революционных преобразований.

Поддерживали это направление и некоторые французские и английские исследователи, в частности, приговоренный к казни во время французской революции и бежавший из страны аристократ Жозеф Франсуа Мишо (1767 - 1839) и английский публицист, историк и философ Томас Карлейль (1795 - 1881).

В наполеоновское время и в годы реставрации во Франции предпринимались попытки при помощи германистической теории обосновать исторические права дворянства на управление Францией. Здесь, среди историков, которые в свое время были очень популярны и дали известный толчок развитию исторической науки, необходимо назвать графа Жозеф-Франсуа Монлозье (1755 - 1833).

Любопытным примером попытки синтезировать историческую концепцию романтизма и идеи эпохи Просвещения и тем самым, быть может, примирить их является творчество великого немецкого философа, виднейшего представителя немецкой классической философии Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770 - 1831). Его "Философия истории" представляет собой курс лекций, которые он читал в 1822 - 1830гг., в ней автор попытался с философских позиций дать общий обзор всей истории человечества, в чем явно расходится с "реакционными" романтиками и сближается с просветителями. Всемирно-исторический процесс рассматривается им как саморазвитие абсолютного духа (абсолютного разума); развитие духа понимается как развитие сознания свободы. Каждый народ достигает в этом определенной ступени, после чего сходит с исторической арены, уступая место другому народу. "Свет духа воссиял впервые в Азии" и "благодаря этому началась всемирная история", но только "Европа есть безусловно конец всемирной истории", а "дальняя восточная Азия удалена от всемирно-исторического процесса и не вмешивается в него". В странах Востока сознанием свободы обладал только деспотический правитель, у греков и римлян абсолютный дух поднялся на ступеньку выше и лишь у германцев в христианстве человек как таковой стал свободен и, следовательно, самопознание духа достигло здесь наивысшего развития. Таким образом, Гегель в отличие от просветителей возвращается к европоцентризму. Одновременно можно заметить, что он окончательно отказывается от господствовавшей в средние века теории трансляции Римской империи. Она заключалась в том, что, по представлениям средневековых людей, Римская империя не погибла, а пережила серию так называемых "трансляций". Первая произошла в 476 году, когда под давлением произведшего государственный переворот Одоакра римский сенат принял постановление о воссоединении двух частей империи, восточной и западной, и о передаче знаков императорского достоинства и, соответственно, функций правителю Константинополя Зенону. Вторая трансляция - 800г. - возведение на римский престол Карла Великого, короля франков. Третья - 962: образование Священной Римской империи германской нации, просуществовавшей до 1555 г. "Пятым Римом" именовали незримое свое содружество гуманисты. В восточно-христианском мире эта теория известна благодаря известной формуле "Москва - третий Рим, а четвертому не быти".

История собственно средневековья для Гегеля - период господства противоречий и "бесконечной лжи", "ужасная ночь средневековья", которую сменяет "утренняя заря Возрождения" и "все преобразующее солнце" Реформации. Сначала государство Карла Великого распадается на отдельные части в результате борьбы отдельных наций против господства франков, а затем государство распадается вообще из-за борьбы индивида против господства государственного начала. Так и возникает феодализм. В этом месте Гегель решительно спорит как с просветителями, так и с отдельными романтиками:

- "так противоречив, так полон обмана этот средневековый мир и желание сделать лозунгом его совершенство свидетельствует об извращенном вкусе нашего времени";

-"Средневековье - обоснование и оправдание религией самых неразумных и грязных вещей".

Безусловное и огромное влияние на последующее развитие медиевистики оказал разработанный Гегелем диалектический принцип развития. Сущность его заключается в том, что все историческое развитие представляет собой борьбу противоположных начал: "Развитие ...является движением вперед от несовершенного к более совершенному, причем первое должно быть рассматриваемо не в абстракции лишь как несовершенное, а как нечто такое, что в то же время содержит в себе свою собственную прот